Роман Канушкин - Ночь Cтилета-2
Но ведь внизу действительно полно людей Лютого.
Их впустили внутрь. Только к этому времени и Кацман, и второй уже несколько минут были мертвы. Запах пороховых газов почти рассеялся, и сигарету, тлеющую сейчас в руках Кацмана, раскуривал их убийца.
Он где-то рядом?
Или происходит что-то совсем другое?
Взгляд Игната бешено впитывал окружающую картину: комната для совещаний, никаких шкафов, стеллажей, лишь белые стены, аскетично-блеклые репродукции в простых рамах, длинный стол «под дуб», кресла, стулья, телевизор… Все как на ладони. Картинка.
Окна… За окнами, метрах в десяти внизу, лишь черная гладь воды. И всего одна дверь. Через которую они вошли. Лютый раскрывает трубку мобильного телефона. Потом задает свой вопрос:
— Что ты там ищешь?
— Если б я знал, Лютый, если б я знал…
Кто-то впустил их внутрь, убийца где-то рядом.
Или…
Игнат вдруг почувствовал, как на его спине зашевелились крохотные волоски и капельки холодного пота выступили на лбу.
Все не так! Совершенно не так!
Внизу действительно полно людей Лютого, только здесь уже никого больше нет. Давно нет. Убийца уже покинул этот дом.
— Беду, — ответил Игнат чуть треснувшим голосом.
Убийца покинул этот дом. Сказал им «проходите», открыл защелку электронного замка, спокойно раскурил сигарету, возможно, наслаждаясь последней затяжкой, вставил ее в руку Кацмана и покинул этот дом.
Когда-то, много лет назад, отец брал маленького Игната с собой на охоту. Он называл это «подсадной уткой». Резиновая игрушка, уточка, муляж, плавающий на воде. И манок, духовая трещалка, имитирующая голос селезня.
Кря-кря-кря… В этих безобидных игрушках пряталась смерть. Игнат помнит день, когда он осознал это. Было совсем раннее утро. Они притаились на болотах в зарослях камыша. Отец «манил» уток. Одна откликнулась. Они с отцом были рядом.
С подсадной уткой. С тех пор правила охоты изменились. Но лишь в частностях. В деталях. В главном все осталось тем же. Кацман сыграл свою последнюю роль — подсадная утка. А манком, хрипучей трещалкой, стал голос в селекторе «проходите».
Убийца покинул этот дом. И смерть бродит где-то рядом. Потому что теперь это уже не дом. Потому что теперь здесь царствует смерть.
«…Беду, беду, Лютый, я ищу там беду».
Только Игнат уже нашел то, что искал. Смерть, притаившуюся рядом с подсадной уткой. Она была там, в портфеле Кацмана. В уродливо разбухшем портфеле Кацмана, стоящем на полу между его ног. Ей просто больше негде было находиться. Великолепный кожаный четырехсотдолларовый портфель «Louis Vitton», в котором Кацман таскал свою важную документацию и который сейчас уродливо деформировался, потому что охотник с манком был щедр. Он не пожалел для них с Лютым пластида. Если уж веселиться — так веселиться, охота — так охота, если уж взрывать — так с корнем.
Он был щедр, охотник с манком.
Подсадная утка и черная гладь воды.
— Блядь, — бесцветным шепотом произнес Игнат, — твою мать…
Его рука уже лежала на плече Лютого. Лютый успел лишь набрать три первые цифры телефона рыжего водителя, он услышал слово «беду», а потом пугающе-хриплый шепот Игната, поэтому он произнес глухим голосом:
— Что?
Сильная рука Игната увлекла его вперед, почему-то выбивая из-под плеча костыль. Металлический и очень легкий костыль еще падал на темный ковролин, расстеленный на полу, когда Лютый услышал громкое и отчетливо-яростное:
— Бомба! В окно!
Еще мгновение Лютый смотрел на костыль, а потом он понял, что бежит, увлекаемый Игнатом, бежит к окну, за черным квадратом которого сгущалась ночь и была водная гладь, бежит, ступая на искалеченную ногу, и неимоверную боль, иглами вонзающуюся в его мозг, заглушает простой и такой же яростный смысл слова «бомба».
У них уже не осталось времени ни на какие другие манипуляции, лишь одна надежда на прыжок, на полет сквозь границу света и ночи, прочь от настигающего их огненного холода притаившейся смерти.
— Прыгаем, мать твою! В окно!
Последнее слово, которое они вроде бы выкрикнули вместе, смешалось со звоном разбившегося стекла и каким-то горячим прикосновением к лицу.
Лишь потом Лютый понял, что один из длинных осколков лезвием прошелся по его лбу, срывая длинный лоскут кожи, повисший у виска. А потом что-то беспощадное и немыслимое толкнет их в спину, лишь только обдав смертоносным дыханием, качнется воздух и кроваво-огненная вспышка гарью и грохотом сотрясет пространство, оставляемое где-то вверху. А они будут лететь, крича и размахивая руками и не слыша собственного крика, лететь сквозь еще не нагретую взрывом прохладу ночи к черной глади воды. А вверху, над ровной поверхностью реки, разверзнется огненный ад.
…Когда они вынырнули на поверхность, эхо от взрыва уже улеглось и множество обломков развороченного здания уже отбомбардировали ровную гладь воды. Собаки подняли перепуганный лай, на берегу в панике бегали люди.
— Мать твою! — откашливаясь и выплевывая воду, сказал Игнат. — Цел?
Живой?
— Живой. — Лютый откинул с головы пахнущий тиной кусок водоросли. — Это… это…
— Какая же здесь гнусная вода! Полные легкие, сейчас вырвет.
— Не боржоми. Это… это…
— Вова, это АПП. — Игнат смотрел на облако дыма, застывшее в неподвижном воздухе.
— Чего?
— П-п — это полный пи…дец. А а-п-п — это абсолютно полный пи…дец!
Мать твою…
Шок проходил, но говорили они все еще непривычно громко. Лютый барахтался на поверхности воды; каким-то непонятным образом у него остался зажатый в левой руке телефон.
— Я смотрю, брат, здесь нас не очень были рады видеть, — произнес Лютый. — Меня, по-моему, тоже сейчас вырвет.
— Ну-ну… Звони в 9-1-1 или куда там, мать его, — спасение на водах…
— ОСВОД.
— Чип и Дейл спешат на помощь. Надо убираться отсюда. Поплыли. Мать его… Полдома разворотило.
— Черт, по-моему, я отбил яйца.
— А ты руками грести не пробовал?
— Ко дну тянут.
— Эй, Лютый…
— Чего?
— Я тебе не рассказывал про меню кафе «Дом лесника»?
— Не-а.
— Это было давно. Еще в Домбае. Знаешь, меню такое, все там было «лесника». «Суп лесника» — один рубль, «салат лесника» — один рубль, «жаркое лесника» — два рубля. А на холодную закуску предлагалось «яйцо лесника под майонезом» — двадцать шесть копеек.
— Козлы. — Лютый рассмеялся. Тоже непривычно громко.
— Да. Я тут подумал, что пару минут назад это кафе можно было бы переименовать.
— В смысле?
— В «Дом Лютого». Представляешь?
— Очень смешно.
— Представляешь — «яйцо Лютого под майонезом»…
— Всегда ненавидел майонез.
— А у меня как перед глазами стоит — собралась вся твоя братва, огромное фарфоровое блюдо…
— Пошел ты!
— Лучше я поплыву.
— Игнат…
— Что?
— Старый ты черт.
— Это точно. А старым чертям не пристало менять своих привычек.
— Живы мы, братуха, живы…
— Живы.
Глаза Лютого заливала кровь, порез на лбу оказался глубоким. Он опустил голову в воду, рану сразу же защипало, фыркнул, затем произнес:
— По-моему, с меня сняли скальп.
— Нет. Только половину. Чего — решил промыть мазутом?
— Ладно. Как будем выбираться?
Они плыли по черной, пахнущей нефтью поверхности реки. Игнат искал глазами место, где они могли бы выбраться. Он вглядывался во тьму, окутавшую берег. Скорее всего там уже нет никого, кто мог бы сулить неприятность. Скорее всего это так — лишь люди Лютого.
Игнат снова подумал об охоте с манком и подсадных утках. Сезон охоты открыт, и его теперь не закроют. Его не закроют до тех пор, пока не будут перебиты все утки.
Ночь окутала берег, и охотники таились там, в темноте. Они постоянно опережали их, шли на шаг вперед. И кольцо Смерти вокруг них сжималось, не щадя никого, кто был рядом.
Но им пока везло. Такое могло продолжаться какое-то время, но такое не могло продолжаться бесконечно. Рано или поздно их достанут. Утки должны быть перебиты.
Был, правда, иной способ закрыть сезон охоты. Единственное, что им оставляли. Выйти в ночь и перебить всех охотников.
Часть вторая
ПОВОРАЧИВАЯ КАЛЕЙДОСКОП
1. Вика: Время перемен (I)
«Обманешь меня раз — позор тебе.
Обманешь меня два раза — позор мне».
Так было написано в романе «Долорес Клейборн».
«Я шел вниз. Вниз. И когда я спустился до самого дна и казалось, что дальше некуда, снизу мне постучали».
Это Вика прочитала у Ежи Ленца. И еще где-то она прочитала:
«Это тот страшный день, когда ты думаешь: что может быть хуже?
Оказывается — может. Может быть значительно хуже. Человеку дано вытерпеть многое. Лишь Бог имеет привилегию быть распятым на кресте. А ты переживаешь конец своего Мира. И будешь жить дальше. Возможно — это самое страшное. Или — подлинное чудо. Как посмотреть».
Как посмотреть.
* * *Примерно через полгода после рождения близнецов, когда Вика была счастлива так, как может быть счастлива лишь молодая мама, и ничто еще не предвещало перемен, с ней приключилось одно забавное событие. Так, одна примечательная встреча, веселая история.
