Владимир Моргунов - Серый кардинал
Что же, обезврежена опасная группа, предотвращены серьезные потери у грузин. Но Клюев понимал, что вернись они сейчас, их, мягко говоря, не поймут. Трофеи, конечно, подтвердят, что они не прохлаждались этой ночью, но сколько же можно посылать их для выполнения основного задания, за которое, собственно говоря, и была обещана двойная против обычной ставка — лично Клюеву гарантировалась выплата десяти тысяч долларов.
Посему не осталось ничего иного, как вернуться и переждать день на месте. А место следовало искать поближе к лагерю наемников, то есть, им предстояло протопать те же пятнадцать-шестнадцать километров в третий раз за ночь. Теперь уже даже не протопать, а пробежать почти — до рассвета оставалось совсем немного.
Они успели, расположившись примерно в километре от лагеря с северной стороны ущелья. Днем жизнь в лагере была явно более оживленной и мало походила на жизнь в приграничной полосе. Люди громко окликали друг друга, громко спорили — да, темперамент, куда же от него денешься? Поползав от валуна к валуну, от ствола к стволу, Клюев смог довольно точно рассмотреть устройство лагеря. Здесь было несколько деревянных домиков (что-то размещалось здесь прежде: охотничье хозяйство, метеостанция, лесничество или пристанище для сановных гостей?) и три больших брезентовых палатки. Разумеется, обитатели лагеря чувствовали себя в безопасности днем. Угрожать им могла только авиация, да и та скорее только теоретически.
Местонахождение командования в этом лагере можно было определить без особого труда. Туда ходило больше всего народа, причем, походка всех входивших в дом была торопливой, а бинокль с двадцатикратным увеличением давал возможность рассмотреть и лица — их выражение носило печать озабоченности. Что же, повод для беспокойства у них имелся — группа, посланная для выполнения важного задания, не вернулась. Причем, уходила-то группа совсем недалеко, прогуляться, можно сказать, километров за тридцать всего. Для диверсанта это не расстояние, И объект для таких асов наверняка пустячный в смысле его ликвидации. А вот исчезли асы, как в воду, Конечно, здесь вполне обоснованно могут предположить, что группе в силу каких-то неучтенных факторов, каких-то непредвиденных обстоятельств пришлось отложить исполнение акции до следующей ночи. Однако в лагере, наверное, предполагали иное…
Все происходящее здесь — даже самый настоящий показательный урок рукопашного боя, преподанный смуглым, обнаженным до пояса бородачом, отбивавшимся от пятерых противников, вооруженных армейскими штык-ножами — интересовало Клюева только применительно к разгадке головоломки под названием «Найди майора Дабиева». Клюев был убежден, что майор находится в том же доме, куда сновало столько озадаченного и озабоченного народа. В отхожее место тоже, конечно, спешат с озабоченным выражением лица, иногда присутствует даже выражение страдания. Но здесь отхожим местом был прилегающий лес, точнее, лес, обступивший лагерь со всех сторон, а около того домика стоял часовой, которого сменяли каждые три часа.
Но Дабиев — Клюев сначала не узнал его, а, может, просто подзабыл его лицо, построив в своем воображении нечто иное, несколько другой образ — появился около полудня из палатки, стоявшей немного на отшибе. Ясно — отсыпался после ночи, тоже ходил куда-то «прогуляться». За этим он сюда и явился. Почему он не водил группу для уничтожения аэродрома? Счел задачу слишком простой? Не учел возможности нахождения поблизости противников-профессионалов? В любом случае майор проигрывал ему, Клюеву, несколько очков.
Если бы Клюев забыл лицо Дабиева еще больше, он все равно вспомнил бы его — во внешности майора (но почему все-таки до сих пор майора!) присутствовало нечто, как говаривали в старину, магнетическое. Бесконечная уверенность в своих силах и спокойное безразличие ко всему окружающему читалось в гордой посадке головы, в эластичной, расслабленной походке (барс, леопард, пума — кто там еще есть в семействе кошачьих?), во всей подтянутой, перехваченной в талии широким офицерским ремнем фигуре.
Нет, запомнил он все-таки Дабиева, профессионально запомнил, не мог он не запомнить зверя такой породы — той же, что и сам он, Клюев. В подсознание сразу же загнал он облик майора, чтобы когда-то рефлекторно, автоматически извлечь его оттуда, чтобы потом быть начеку, как бывают начеку с незнакомой собакой, как привычно осторожно ведут себя с огнем, высотой.
Итак, Дабиев направляется к тому дому, где у них, наверное, что-то вроде штаба — хотя, вообще-то, зачем им, таким умелым, самостоятельным, привыкшим всегда рассчитывать только на себя и только на себя, штаб в таких условиях? Несколько десятков волков могут объединиться вокруг одного волка и действовать, повинуясь ему, мгновенно понимая его взгляд, поворот головы, оскал.
Хорошо, Дабиев, значит, выспался. Пора теперь и самому покемарить хоть полчаса. Ночь предстоит хлопотная.
— Клим! — Клюев позвал огромного харьковчанина, расположившегося в тени самшита. Везде чувствует себя, как дома: песок ли, снег ли, банан, пальма, самшит, береза или вообще растительность с неведомым названием — все сгодится, все подходит для отдыха уставшему «псу войны».
— Клим, поди-ка сюда, — он жестом подозвал Клима (кличка, наверное, в честь огромного мужика-возницы из чеховского рассказа, или по фамилии. А фамилию-имя-отчество харьковчанина Клюев не знал и знать не хотел), не отрываясь от бинокля. — Вот мужик идет, видишь? Гордый такой, с усами, тельняшка в вороте видна, кобура на боку. Вот, под деревом прошел, к дому направляется. Усек? Минут через сорок расскажешь мне, где он и что с ним. Как только он соберется покинуть пределы этого сходняка, буди меня.
Почувствовав некоторое удовлетворение от того, что появилась какая-то определенность, Клюев лег в тени густого высокого папоротника и мгновенно уснул.
Климу не пришлось будить его. Если не через сорок минут, то через час Клюев проснулся сам.
— Ну? — обратился он к Климу.
— Там он, в доме. И в ту сторону никто не уходил.
— В какую — в ту?
— Ясное дело, в южную.
— Ага, — кивнул Клюев. — Неплохо.
Солнце садилось долго. Возможно, так казалось из-за того, что, когда светило уже опустилось не только за лес, но и за невидимое море, вершина Дзышры еще долго оставалась розовой и как бы сама испускала свет.
С наступлением темноты жизнь в лагере не стала менее интенсивной. Наоборот, от домов к палаткам, от палаток к домам сновали с удвоенной скоростью люди в форме — защитного цвета и пятнистой. Скоро отряд человек в двадцать ушел в том же направлении, в каком вчера ходила неудачливая десятка. Только после этого оживление вроде бы стало спадать.
Опять были расставлены посты — подковой, охватывающей лагерь с востока и севера, по два-три человека в «секрете». Всего удалось насчитать пять постов.
— Неплохо прикрываются, грамотно, — заметил один из россиян. — Но «прочесть» все же можно.
Разумеется, можно. Между двумя соседними «секретами» метров сто местности, поросшей лесом, кустарником, местности неровной, с пригорками, углублениями.
Когда светящиеся стрелки на циферблате часов (стареньких часов, пять лет уже в разных делах, противоударные-противовзрывные-непотопляемые-непромокаемые) Клюева показали половину второго, он тихо шепнул:
— Пора.
Посты сменялись каждые два часа, их никто не проверял, просто приходила смена, отбывшие свое время в «секрете» возвращались в лагерь. Пост, который находился как раз напротив затаившихся разведчиков, сменился полчаса назад.
К ничего не подозревающим дозорным подползли с боков двое — громилы Клим и Дато, а еще двое — Клюев с одним из россиян — поползли на пост чуть ли не в лоб. Весь фокус состоял в том, чтобы подход получился синхронным: в последнюю долю секунды ползущие прямо на дозорных как бы подставляются, отвлекая на себя внимание и рискуя схлопотать очередь в грудь и живот. Дозорные боекомплект беречь не станут: от плотности огня зависит их жизнь и жизнь товарищей. Но «подставка» понадобится только в том крайнем случае, если ползущий прямо на пикет обнаружит, что дозорные уделяют слишком много внимания той стороне, откуда должен будет появиться главный исполнитель.
Все прошло, как надо. Часовым в самый последний миг их жизни показалось, наверное, что горы вздыбились и рухнули на них. Мгновенно сломанные шейные позвонки не позволяют сработать никаким рефлексам — палец не нажимает на спусковой крючок, ноги не выбрасывают тело вверх, из горла не вырывается ни звука.
Дом, в котором светились сейчас огни, легко мог быть расстрелян с того места, где располагается уничтоженный пост — при снятых приборах бесшумной и беспламенной стрельбы оттуда можно было бы вести достаточно точный прицельный огонь, а пули калибра 7,62 мм прошили бы деревянные стенки домика с такой же легкостью, как и листы картона. Еще более простое решение — расстрелять домик из гранатометов, разнести его и всех в нем находящихся, в клочья. Но никому из шестерых такая мысль и в голову не пришла. И даже не потому, что у них была конкретная задача — по возможности взять одного из находившихся в доме живым — просто жажда риска и желание подвергать себя смертельной опасности составляли их природу. Клюева учили кое-чему на занятиях по психологии, он читал Фрейда и Юнга, и вывод, сделанный им самим, в принципе не противоречил теории — в человеке наряду с инстинктом самосохранения живет и подсознательная тяга с самоубийству. Зрелый, уравновешенный, здоровый человек напивается вдрызг, прекрасно зная, много раз убедившись на опыте, что выпивка чревата сплошными потерями и издержками, сопряжена с массой неприятных ощущений. Молодой, полный желаний, планов, устремлений — лезет по абсолютно отвесной, практически гладкой стене высотой в две сотни метров, на этой стене он никогда не был, знает только понаслышке о том, что она из себя представляет, зато точно знает, что с этой стены уже сорвалось несколько человек, он пользуется крючьями, вбитыми неизвестно кем до него и вполне могущими оказаться ненадежными.
