Александр Тамоников - Секретный полигон
– Помогите, падлы… дайте руку… – хрипел Мошковец.
– Вообще странно, – пожал плечами Баранович, – что некоторые люди тонут.
– Ты прав, – кивнул Глеб. – ОНО не тонет. Нам вообще безразлично, утонет оно или нет.
Второе крылатое выражение тоже оказалось верным. Мошковец не утонул. Каким-то отчаянным усилием подался вперед, выполз из воды, весь облепленный тиной, страшный, со стучащими зубами. Глеб схватил за шкирку, Баранович за ремень, и таким образом потащили добычу обратно во двор. Бросили недалеко от микроавтобуса. Баранович на всякий случай придавил его ногой, чтобы не дергался. И доступно объяснил, при каких обстоятельствах заканчивается толерантное отношение к задержанным. Из задней двери робко выглядывали работники супермаркета во главе с Федором Савельевичем.
– Глеб, а эта публика точно из зоны? – спросил Гриша Косарь. Он сидел на спине поверженного мордоворота и вязал ему руки его же собственным ремнем. Лицо мордоворота было разбито в кровь, он выплевывал остатки зубов. Грише явно отказало чувство меры. – Может, диверсанты?
– Суки они, – проворчал Глеб. – Вяжи крепче, Гриша. Не будем руки марать – доставим живыми, а там уж специальная команда знает, что с ними делать.
Избитые мародеры все слышали! Мордоворот в отчаянии взревел, перевернулся на спину, сбросив Гришу. Задергался, сорвал ремень с запястий. Процесс умиротворения явно затягивался. Он кусался, царапался, пытался схватить Гришу за волосы. Тот ударил в ответ по физиономии кулаком по виску.
– Остужай его, Гриша, остужай, – позевывал Баранович.
– Да как же его остудить? – хрипел Гриша.
– Жару ему задай! – засмеялся Глеб. Сокрушительный удар со смещением челюстных костей – и громила превратился в бесполезную груду мускулов и мяса. Но тут активизировался Сундук. Мансуров утратил бдительность, засмотрелся на ворону, сидящую на заборе, получил по коленке и приземлился мягким местом. А в следующее мгновение пыхтящий Сундук уже выкручивал у него из рук автомат, непонятно на что надеясь. Пришлось пожертвовать единственным лбом. Сундук отлетел с разбитой переносицей, грохнулся на спину всей своей тушей. Взлетел приклад – и точно поразил промежность. Словно лопнула яичная скорлупа. В этот миг всем присутствующим стало не по себе. Прямая экстраполяция на собственный орган… Сундук взревел, как бегемот, кастрируемый саблей! Изогнулся, затрясся, начал извиваться, как упитанный червяк.
– Ну, ты и ущемил ему достоинство… – пробормотал впечатленный Баранович.
На этом процесс принуждения к миру не закончился. Трескучая автоматная очередь порвала воздух, и Гриша Косарь с истошным воплем покатился по щербатому асфальту. Все забыли про волосатика. А его травмы, полученные в начале «сражения», вполне совмещались с жизнью! Он дотянулся до автомата, поднялся на колени. Он орал, как недорезанный поросенок, брызгал кровью, соплями, посылая пулю за пулей, толком не видя мишеней. Глеб первым вскинул автомат, ударил кучно, на поражение. Волосатика отбросило на несколько метров с расколотым черепом, из которого густо хлынула кровь и непутевые мозги…
– Косарь, ты что? – Глеб, холодея, бросился к товарищу. И встал, расслабился, облегченно выдохнув. Григорий забористо ругался, тряс головой, как накупавшаяся собака. С мочки уха стекала кровь, нижняя губа подрагивала. Пуля прошла в опасной близости от головы, зацепив сравнительно важный орган.
– Ты, Гриша, прямо как темная материя, – посочувствовал Баранович. – Поздравляю с рождением, как говорится.
– Ты в порядке? – спросил Глеб.
– Рано мне, – пробормотал Григорий, с опаской ощупывая ухо. – Я выйду на следующей остановке, если не возражаете. Чего уставились? – разозлился он. – В порядке я, слепые, что ли, нервы, как канаты…
– Понимаем, Гриша, – кивнул Глеб. – Рано умирать, ты еще не сформировался как личность. И все же будь осторожнее, мало ли что…
Погуляли на славу. Все целы, не считая Гришиного уха. Избитых мародеров собрали в кучу, покойника бросили туда же. Глеб отзвонился в штаб, попросил прислать машину «Скорой помощи» с зарешеченными окнами и какой-нибудь «мусоровоз» для транспортировки мертвой органики. Банду ликвидировали, и настроение поднялось. Война идет в «богоспасаемой» Украине, и какая только муть не всплывает на поверхность под видом преданных сторонников самопровозглашенных республик. Погуляли действительно достойно – весь двор был залит кровью. Ополченцы уже успокоились и начинали позевывать. Гриша залепил оторванную мочку уха пластырем и неплохо себя чувствовал. Он посматривал на часы – суточное дежурство подходило к концу, пора на базу. На крыльцо с неуверенной улыбкой выбирался директор супермаркета. Его подталкивала в спину сотрудница в рабочем халате.
– Это самое, товарищи… – Федор Савельевич выразительно поглядывал на распахнутое чрево микроавтобуса, забитое коробками. – Это, собственно говоря, наш товар, его хотели конфисковать…
– Сами разгружайте, – улыбнулся Глеб. – Или нам предлагаете за вас это сделать? Да лишнего не возьмите. Эти ребята сегодня утром не вас одних обнесли…
Телефонный звонок похоронил благородные планы вернуться на базу и хорошенько отдохнуть. То, что работала сотовая связь, – это хорошо. То, что звонили все, кому нечего делать, – это плохо. Эфир напряг ломающийся баритон дежурного по комендатуре капитана Воскребенцева. Он чихать хотел, что у спецназовцев, прикомандированных к комендантской роте, по плану «тихий час». Битое утро с ним пытается связаться начальник разведки Северодонской группировки ополчения майор Литвинец! Где его носит? Если отозвался, значит, жив, почему не отзывался раньше? Действительно, в телефоне было два пропущенных вызова. Не услышал и не почувствовал. Можно подумать, он пескарей таскал! И не с женщиной испытывал на прочность двуспальную кровать!
– Извини, Глеб, понимаю, что ты на службе, – сменил тон дежурный. – Но с меня уже всю стружку сняли, а я лицо, нисколько не заинтересованное в твоих теплых отношениях с начальством. Так что будь добр, отдери свою задницу от того, куда она там прилипла, и дуй в штаб.
– Ладно, – проворчал Глеб. – Будет время, забегу. Надоел ты мне, Воскребенцев… – в сердцах бросил он. И вдруг взорвался: – Ты уже выслал «Скорую» и труповоз к магазину «Добрыня»?!
После объявления февральского перемирия на всем протяжении северо-западного участка фронта наблюдалось подозрительное затишье. Временами оно нарушалось – и враждующие стороны уничтожали друг друга из гаубиц, полковых минометов, танков, систем залпового огня, самоходных артиллерийских установок. «Отвод» тяжелой техники от линии разграничения был в самом разгаре – на бумаге и в рапортах он шел с опережением графика. На деле не выводилось ничего, а если и совершались показательные акции (обязательно с привлечением журналистов), то это была лишь пыль в глаза. Огневая мощь сохранялась с обеих сторон и периодически давала о себе знать. Обстрелам подвергались позиции войск, инфраструктура, промышленные предприятия, концентрация которых в этом районе была высокой. Снаряды попадали в жилые дома, взрывались на улицах городов и поселков. Гибли и калечились люди. Обе стороны привычно обвиняли друг друга в нарушении режима прекращения огня. Евросоюз ужесточал санкции против России. Россия пополняла «черные списки», расширяла для европейских производителей продуктовое эмбарго. В войсках, стоящих на линии соприкосновения, производилась ротация – подразделения «ветеранов» заменялись свежими, уводилась в тыл для ремонта неисправная техника, а на опустевшие позиции тут же подтягивалось свежее вооружение. Временами случалось, что последствия «перемирия» были тяжелее, чем во время полноценной войны. От губительных артобстрелов обе стороны несли тяжелые потери, госпитали были забиты ранеными. Северо-западное направление фронта удерживала Северодонская группировка ополчения со штабом в городе районного значения Северодоне. Войска группировки контролировали не менее десятка прифронтовых населенных пунктов, всю инфраструктуру района. Направление считалось важным – как для обороны, так и для наступления, вероятность которого никогда не исключалась. Линия фронта была извилиста, напоминала ползущую змею и периодически менялась. В начале мая украинские войска оставили горняцкий поселок Знаменское – оборонять его не было смысла ввиду нависшего над поселком танкового батальона майора Дерябина. В случае наступления «боевиков» поселок отрезался за полчаса, и вся трехтысячная группировка благополучно гремела в «котел». Силовики отошли. Поселок заняли ополченцы, и штабистам обеих сторон пришлось лихорадочно править оперативные карты. Через несколько дней аналогичная опасность, но уже с другой стороны, нависла над деревней Красный Мост, через которую проходила ветка железной дороги. После ожесточенной артиллерийской подготовки в атаку бросился на бэтээрах штурмовой мотопехотный батальон украинской моторизованной бригады – наиболее подготовленное и мотивированное подразделение. Часть атакующих зашла ополченцам в тыл, отрезала фланги. Деревню удерживали полсотни ополченцев с САУ и двумя танками «Т-64». Технику потеряли в первые минуты боя. Вырваться из окружения не удалось. Свои на помощь не пришли – ввиду внезапности нападения, отсутствия информации и грамотно сработавших предателей, отрубивших связь. Погибли все пятьдесят, забрав с собой на тот свет примерно столько же силовиков. Деревню сровняли с землей – слава богу, местные жители заблаговременно ушли. Несколько суток над деревней веял зловонный дым. Занявшим Красный Мост силовикам пришлось разбивать палаточный лагерь в чистом поле. Сто погибших с обеих сторон стали бессмысленной жертвой. Объект не имел ни тактического, ни стратегического значения. Использовать железнодорожную ветку было невозможно – мост тремя километрами южнее все равно был разрушен, что стало «приятным» сюрпризом для командования АТО. И вновь штабной люд переписывал карты. Брать обратно деревню ополченцы не стали, не стоило оно того. Зато украинская армия праздновала победу, воспользоваться плодами которой все равно не могла…
