Александр Афанасьев - Диверсия высочайшего уровня
Наконец, был сам украинский народ. Работящий, но только на стройке в чужой стране. В своей – кое-как. Получивший зарплату и тут же бегущий к обменнику. Подвывающий на все голоса гадости про Путина и считающий это любовью к Родине. Тырящий все, что плохо лежит, и даже то, что лежит хорошо.
Ведь все те, кого в Украине ненавидят, – менты и сотрудники государственных администраций любого уровня, не представляющие жизнь без взятки, мелкие деляги, кинутые и кидающие, – они же не с Марса прилетели. Это часть общества, рожденная, вскормленная и воспитанная им. Поэтому если у вас возникает вопрос, отчего все так плохо, то задавать его нужно исключительно себе самому.
Бойцы АТО, добровольцы, возвращались домой и видели, что ничего, по сути, не изменилось, на манеже все те же, как вверху, так и внизу. Вчерашние солдаты понимали, что все эти небайдужие («неравнодушные», это на мове) составляют лишь малую, даже мизерную часть общества, а остальным все по хрену. Как в сердцах выразился один ветеран, такая же вата.
Поэтому парням оставалось одно из трех: валить, совать ствол в пасть либо сбиваться в стаю и вместе прорываться наверх. Те, кто выбрал последний вариант, были готовы не только выдирать из страны окровавленные куски мяса, но и мстить ей за то, что она смеет жить по-прежнему, не желает помнить о многих тысячах убитых и искалеченных патриотов.
Проще всего сказать, что рэкетиры – это преступники и не более того.
Внезапно на экране всплыло приоритетное окно, и я увидел, как в мой пустой номер кто-то входит. Это был явно не портье.
Что делать?
Варианты разные. Просто смотреть. Пытаться захватить и побеседовать по душам. Одеваться и сваливать.
Я оделся, прихватил пистолет, вышел в коридор. Там скорее почувствовал, чем услышал, что сзади кто-то есть, развернулся.
На меня смотрел Лазарь.
– Что, не признал? – нарушил молчание он.
Я не ответил.
– Я зайду?
Лазарь был все тем же.
Ему уже перевалило за шестьдесят, но при этом в нем не было и следа старческой немощи. Он был тощим, как розга, опасным, как ружейный обрез, мудрым, как кавказский аксакал. Держава научила его убивать, подрывать, ниспровергать что угодно во имя торжества коммунизма во всем мире, а потом выбросила на помойку. Оказалось, что никакого торжества коммунизма не будет. Его прекрасно заменят клубника зимой и сто пятьдесят сортов колбасы. Ладно, пусть не так много, но уж тридцать-то точно надо.
Лазарь учил меня… нас точно так же, как мы – Марину. Он рассказывал нам про своих учителей, работавших еще во времена Коминтерна. Было бы правильнее, если бы Лазаря и таких динозавров, как он, убрали еще тогда, в девяносто первом, никак не позже. Это ведь я изначально не имел никаких идеалов, и потому мне проще. А у него они были. Нет страшнее человека, потерявшего свои идеалы и мстящего всему миру за это.
Лазарь сел на кровать, там, где сидела Марина. Он демонстрировал миролюбие, но оно меня не обманывало. Я знал, что на одном из своих заданий Лазарь убил человека ударом ботинка. Просто потому, что ничего другого на охраняемую территорию ему пронести не удалось. Убитый был охранником, у него-то Лазарь и раздобыл пистолет.
Интересно, есть ли ствол у него сейчас?
– Что тебе надо?
– Это тебе что надо? – Лазарь усмехнулся. – Ты меня искал, не я тебя.
– Искал?
– А что, разве нет?
– Да, искал. Просто решил навестить старого друга. А его и на месте нет.
– А пистолет левый зачем прихватил? Мальчиков почему обидел? До смерти.
– Извини. – Я тоже усмехнулся, копируя Лазаря. – Они первые начали. Я человек мирный, иду по улице, никого не трогаю, а тут трах-бах!.. А что, твои?
– Да бог с тобой! Зачем мне эти хулиганы?
– А чьи же тогда?
– Да есть люди…
Лазарь не доверял мне, а я – ему. Он понимал, что если я искал его, то, скорее всего, затем, чтобы убрать. Тем более если знал за собой вину. В виде посещения Рыбальского острова.
Понимал Лазарь и то, что если его приговорили, то моя смерть ничего не решит. Вслед за мной придет другой, потом третий. Контора никогда не оставляет приговоренного в живых. Потому что это будет неправильно воспринято.
Поэтому я достал «глок», вытащил из рукоятки магазин, выбросил патрон из ствола и кинул пустой пистолет на кровать рядом с Лазарем.
– Так лучше?
– Ага.
– Я приехал сюда не для того, чтобы убрать тебя.
– Интересно, а зачем тогда?
– Чтобы поговорить.
– О чем?
– О ситуации. Надо сделать все, чтобы восстановить порядок.
– Порядок где?
– В стране.
Лазарь сухо засмеялся и спросил:
– И какое дело российскому ГРУ до порядка на Украине?
Он не сказал «моей стране» и «в Украине». Намек, однако.
– Не юродствуй, Лазарь. И ты и я знаем, что страны приходят и уходят. А вот система – она остается.
– Да, так и есть.
– Если ты хочешь знать, твое посещение Рыбальского острова было воспринято, скажем так, с пониманием. Хотя мы и ждем… объяснений.
Лазарь помолчал, потом сказал с усмешкой:
– Стареете.
– В смысле?..
– В мои времена никто не ждал бы никаких объяснений. Знаешь, была такая поговорка. Вне подозрений – только мертвые.
– Сейчас не твои времена, Лазарь, а мои. Так у тебя есть что сказать? Для начала по Рыбальскому острову.
– Когда-то давно один мудрец изрек, что нельзя жить в обществе и быть свободным от него. Слышал?
– Да. Но теперь можно уехать, верно? Не сидеть на куче дерьма. Ты хоть видел, во что превратился твой двор, Лазарь? Да и весь Киев? Я Пакистан, Йемен видел – даже там такой мерзости нет.
Последнее было сказано совершенно зря. Никогда не выдавай никакую информацию, даже самую безобидную на первый взгляд. Всегда очень внимательно слушай собеседника. Большая часть провалов начинается как раз с таких вот оговорок.
– Вот только не надо…
– Ты еще москалем меня назови. – Я почувствовал, что перехватил контроль над ситуацией. – Самое то будет. Киев – русский город, Лазарь. Его захватили и изгадили дикари, не умеющие пользоваться сортиром, строить государство, возвращать долги. Ситуация вышла за допустимые пределы. К кому ты ходил на Рыбальский, кто там сейчас рулит? Что они хотят сделать? Говори, Лазарь. Время выбирать сторону. Прямо сейчас.
– Комар, – нехотя сказал Лазарь. – Слышал про такого?
– Краем уха. Мой коллега?
– Он самый. Теперь этот господин там главный. Спецотдел Р.
– Он действует?
Лазарь ухмыльнулся:
– А сам как думаешь? На полном ходу.
Спецотдел Р – это и на самом деле было серьезно.
Когда в девяносто первом развалился Союз, люди просто толком не поняли, что произошло. Никто особо не боролся за независимость и до тех декабрьских дней не ставил вопрос о крахе державы. Говорили о новом союзном договоре, судили и рядили на тему о том, кто кого кормит, но ни у кого в голове не укладывалось, как можно жить без Союза. Даже в верхах.
Я не занимался этой темой и не знаю подробностей, но мне кажется, что договоренности в Беловежской пуще принимались не после проработки. Они писались буквально на коленке и представляли собой экспромт, импровизацию, совершенно не укладывающуюся в голове. Никто не стал бороться с развалом СССР именно потому, что сам процесс и все эти бумажки выглядели как неуместная шутка и воспринимались так же. А сами эти договоренности не были сметены просто потому, что ни у кого не доставало ни сил, ни ума предложить что-то иное.
Но это оказалось не шуткой. Весь девяносто второй год, по сути, был занят дележом общего наследства и выстраиванием неких новых отношений на замену старым.
В наследство от СССР остались хоть и потрепанные, но мощные спецслужбы, которые на протяжении многих десятилетий обеспечивали удержание позиций в противостоянии со всем западным миром. Эти структуры были своего рода государством в государстве. Между украинским и российским сотрудником КГБ было намного больше общего, чем у каждого из них с той скороспелой страной, которой они служили. Поэтому говорить о разделе таких монолитов, как МВД, КГБ, Вооруженные силы, было просто смешно.
К тому же как их делить-то? Милиция, например, не может работать без учета, архива, а все центральные картотеки находятся в Москве, в ИВЦ МВД. Причем на тот момент именно картотеки, а не компьютерные базы данных, которые можно скопировать без особых проблем.
Тогда-то и было заключено соглашение, тайное настолько, что в некоторых странах политическая власть даже не знала о его существовании. По этому договору Россия в лице ФСБ – тогда АФБ, по-моему – и ГРУ обязалась оказывать ресурсную и методическую помощь в становлении спецслужб новых государств. В ответ эти структуры взяли на себя обязательства никогда не вести разведку в России. Исключение допускалось только при работе внутри иностранных диаспор, и то только в тех случаях, когда такая деятельность не направлена против интересов России. Правилом хорошего тона считалось заранее предупредить хозяев о своем присутствии.
