Андрей Таманцев - Гонки на выживание
Клоков молчал.
К ним подошел широкоплечий пожилой человек — заместитель директора ФСБ генерал Касьянов.
— Понимаю ваше состояние, Герман Григорьевич, — сказал он. — Чтобы дать вам немного успокоиться и прийти в себя, предлагаю небольшую автомобильную прогулку.
Какую машину предпочитаете, нашу или свою? А впрочем, какая теперь разница, верно? Давайте на вашей. Так оно привычней. Да, кстати, руководителем нашей делегации в Сингапуре утвержден Пашков.
Они вернулись туда, где на широкой площадке перед приземистыми строениями правительственного аэровокзала выстроились на линейке несколько десятков лимузинов и «джипов» с сотрудниками службы безопасности.
Клокова подвели к его «мерседесу», и он снова оказался на заднем сиденье, на обычном своем месте, но только теперь справа и слева от него сидели этот худой усталый человек и другой — лысоватый крепыш.
Генерал Касьянов устроился впереди, рядом с водителем.
— Хорошо бы сейчас на дачу! — сказал Касьянов. — На какую из ваших загородных резиденций предпочитаете? В Петрово-Дальнее, в Горки-девять или в Жуковку?
— Какой-то грязный, недостойный спектакль! — справившись наконец с собой, твердо сказал Клоков. — Совершенно в духе Берии или Ежова. Значит, действительно ничего не изменилось. Те же приемы, те же провокации. Я знаю, что вы задумали… — Ваши демократические убеждения хорошо известны, Герман Григорьевич!слегка улыбнулся Касьянов. — Но честное слово, постарайтесь быть достойным вашего масштаба. Вы же прекрасно понимаете, что нужны были очень веские основания, чтобы мы пошли на такие меры. Так на какую дачу прикажете?
— Вы не получите ни одного ответа! — резко сказал Клоков. — Вы замыслили обычное политическое убийство? Что ж, вам не привыкать.
— Герман Григорьевич, вероятно, забыл, — сказал лысоватый крепыш, сидевший от него слева, — что в его распоряжении находится еще один режимный дачный объект. Резервная вилла в Архангельском, с мобильным узлом связи на случай войны или чрезвычайного положения.
— А вот давайте туда и поедем, — сказал Касьянов.
И кортеж вновь помчался по Киевскому шоссе. Клоков, как гроссмейстер в остром цейтноте, быстро просчитывал все ходы, варианты и комбинации, но никакого спасительного решения не находилось. Он закрыл глаза и как бы впал в прострацию.
То, что он проиграл, он понял сразу, еще там, у самолета. Теперь надо было оценить нанесенный ему урон.
Нет, не ему… Уже не ему, но тому делу, которому он служил, заглядывая вперед, в то уже недалекое будущее, когда в стране, согласно его воле, должно было поменяться все. Когда в этой несчастной, придурковатой России наконец-то установился бы долгожданный порядок, которого со времен татар все ждали и не дождались столько поколений, порядок железного рационального разума взамен извечной стихии бардака, пустопорожней болтовни и слюнявых мечтаний. За эти десять лет он сделал много, удивительно много для того, чтобы такой порядок пришел и утвердился как бы силою вещей, как естественная безальтернативная неизбежность. Все силы, все средства, все возможности были направлены на то, чтобы подготовить почву и выпестовать поколение людей, для которых эта новая строгая российская жизнь без абстракций каких-то нелепых «свобод» стала бы высшей и единственной формой свободы.
Эти люди, что ехали сейчас с ним в лимузине, конечно, знали многое, иначе не посмели бы и дохнуть в его сторону. Значит, гром грянул прямо с кремлевского Олимпа. Против него сплотились и мнимые друзья, и закоренелые враги. Видимо, где-то, когда-то он допустил, может быть, ничтожно малую, но роковую системную ошибку, приведшую к накоплению коэффициента погрешностей и катастрофе.
Но в чем, в чем заключалась эта ошибка? Когда и где сделал он промах?
Лапичев? Но он лишь крохотная частность, только соринка в глазу… Эти дубоватые мужики с их куцым мышлением волкодавов и ищеек даже представить не могли ни его размаха, ни его значения на карте русской истории. Но до этого, до самого главного, ради чего он жил, они не доберутся никогда! Так что его поражение и даже гибель могли стать теперь только тактическим поражением. Заложенные им основы стратегии могли реализоваться уже и без него.
Кортеж выехал на кольцевую автодорогу и понесся, огибая Москву, по часовой стрелке, а вскоре, миновав развязку, покатил в сторону от города по одному из лучей шоссе, убегающему на северо-запад.
Вот знакомый зеленый забор, вот ворота, вот участок с высоченными соснами и темной хвоей над головой, вот огромный каменный дом… Но уже ни одного знакомого лица вокруг.
Клоков приостановился и со странной улыбкой, такой же, какая на поминках по Черемисину поразила Голубкова, окинул взором прищуренных голубых глаз медно-розовые стволы сосен в лучах закатного солнца и голубое небо над головой, и этот добротный, несокрушимый дом, который давно был его тайным штабом, центральным узлом управления, его цитаделью.
Что ж, он был построен не на песке, а на твердом камне его идеи, которая уже вряд ли могла быть сметена и развеяна ветром.
— Ну ведите нас, — сказал Касьянов. — Вы же хозяин!
Они вошли в дом, где во всех углах и у лестниц стояли как изваяния эти особенные молодые люди, словно специально зачатые и выращенные для нужд спецслужб.
И снова Клоков улыбнулся.
Их начальники могли оставаться в неведении, но, вполне вероятно, кое-кто из этих бравых молодцев в наглухо застегнутых пиджаках могли быть, даже сами не зная о том, не их, а его людьми, бойцами его тайного войска, как те, что тогда устроили засаду на шестерых заведомо приговоренных парней, чьими руками он решил осуществить одну из самых захватывающих своих операций.
Тех шестерых, глупых и смелых «солдат удачи», он приказал доставить сюда, чтобы просто посмотреть на них, как всегда он делал с теми, кого отправлял на задания, с которых те не должны были вернуться и не возвращались.
В этом было странное упоение, какой-то восхитительный, остро-волнующий театр — смотреть на людей, живых, говорящих, чего-то ждущих и на что-то надеющихся, отлично зная, что это их последние часы или дни.
Ничто не давало такого острого, жгучего удовлетворения, как это ощущение абсолютной власти над другими жизнями.
Герман Григорьевич хотел пройти в нижнюю гостиную, но Касьянов вежливо показал ему на лестницу, ведущую вверх — туда, где была пультовая правительственного узла связи. Там уже ждали их несколько человек. Аппаратура была включена, мигали красные и зеленые огоньки светодиодов, попискивали карманные рации.
Касьянов показал Клокову на одно из кресел. Рядом с ним, когда он сел, расположились те двое, что ехали с ним в бронированном «мерседесе».
— Соедините! — сказал Касьянов одному из подчиненных, и тот нажал на кнопку.
— Да, слушаю! — раздался из динамика такой знакомый всему миру голос. — Ну как, приехали?
— Да, мы на месте.
— Ну хорошо, я буду на связи.
— Это какая-то дикая провокация! — энергично сказал Клоков. — Она направлена не против меня, она направлена против вас!
— А вот мы разберемся, кто там, понимаешь, против кого… Генерал Касьянов, начинайте!
Вспыхнул экран большого телевизора, и одновременно перед Клоковым загорелась красная лампочка на видеокамере. Все было точно так, как тогда, той ночью, когда он сидел в этом же кресле, перед этим монитором.
По экрану побежали полоски, и он увидел нижнюю гостиную с камином. Там в креслах сидели те же парни, с которыми он толковал тогда. Они сильно загорели и исхудали, были иначе одеты, но это были они. Сегодня их было только пятеро — не хватало огромного бородача-саксофониста.
— Вы сказали тогда, той ночью, — сильно волнуясь, начал Пастух, — вы сказали, что мы никогда не узнаем, кто вы такой и никогда не увидим вашего лица. Но вот мы видим вас, и знаем кто вы.
Клоков молчал, но он чувствовал, как кровь отливает от лица.
— Вы показали нам тогда потрясающий боевик, — продолжил Перегудов. — Слов нет, кино было неслабое. Теперь мы хотим вам показать свое.
— Наше, правда, будет подлиннее, часика на два, — сказал Артист. — Там тоже есть на что посмотреть.
— Только с небольшой разницей, — добавил Док. — У нас все по честному, строго документально. Никакого монтажа.
Один из мужчин в верхней пультовой встал и подошел к вице-премьеру.
— Как представитель Генеральной прокуратуры официально объявляю вам, гражданин Клоков Герман Григорьевич, что вы задержаны по подозрению в совершении ряда особо опасных государственных и уголовных преступлений. Просмотр видеозаписей входит в состав проводимого и настоящий момент следственного мероприятия, Сообщаю вам, что в нашем распоряжении имеется ряд неопровержимых доказательств, а также многочисленные показания тех лиц, которые в той или иной мере были задействованы вами для осуществления передачи иностранному государству известного вам технического устройства, изделия РД‑018 «Зодиак РД‑018», а также двухкомпонентного химического вещества ФФ-2. Кроме того, вам предъявляется обвинение в инициации и организации ряда террористических актов и убийств, в том числе академика Черемисина и его дочери. В распоряжении следствия находится также большое количество радиоперехватов, а также аудио-и видеозаписей, произведенных специальной аппаратурой. Ваш сообщник Лапичев передал следствию номера счетов в иностранных банках, куда вы переводили и намеревались перевести крупные средства от аналогичных акций, а также незаконных банковских операций.
