Анатолий Афанасьев - Ужас в городе
Городская коммунальная служба иногда специально на час-два задерживала выезд уборочных машин, чтобы дать крысам возможность получше управиться со своей общественно полезной санитарной работой.
Чуть позже на улицах появились бомжи с полотняными сумками через плечо, крадущиеся вдоль стен предутренними серыми призраками, – собиратели "хрусталя". Оживились городские помойки и свалки – туда со всех сторон потянулись с виду вполне приличные люди. В окнах домов кое-где вспыхивал электрический свет: домохозяйки из "среднего класса" приступали к приготовлению завтрака – морковный чай, поджаренные черные гренки, повидло из ревеня. Радуясь новому дню, то тут, то там затявкали бродячие собаки, уцелевшие после ночного крысиного набега.
По местному телевидению началась трансляция 450-й серии восхитительного латиноамериканского сериала "Кларисса – дочь любви".
Обычная суббота, не сулившая никаких особых потрясений. Но уже в половине десятого в загородной резиденции Хакасского раздался телефонный звонок, хотя самый занюханный чиновник из городской администрации знал, что раньше полудня беспокоить хозяина нельзя. Нарушить табу мог осмелиться лишь один человек в городе, и разбуженный в неурочное время Александр Ханович не сомневался, что это он и есть.
Звонок трезвонил минут десять, Хакасский не торопился снимать трубку: ничего, потерпит, невежа! Сперва спихнул на пол притаившуюся под боком сирийку Аврулию (Неудачная замена Анютке, по которой Александр Ханович до сих пор тосковал, классная все же была славяночка, хотя и оказалась змеей, а эта, новенькая, – смуглый зверек, и не более того, неинтересно препарировать, ищи не ищи, души-то нету), потом сделал серию дыхательных упражнений, предписанных гуру Мануилом, домашним лекарем, закурил ароматную египетскую сигарету и, свесив голову с высокой постели, грозно цыкнул на ушибленную девицу: "Ползи отсюда, тварь, быстро, ну!" Фаворитка-сирийка не посмела встать на корточки, выполнила приказ буквально и, извиваясь шоколадной ящерицей, мгновенно исчезла за дверью. Только после этого Хакасский снял трубку, недовольно пробурчал:
– Чего тебе приспичило, Рашидик, в такую рань?
Черти, что ли, донимают?
Рашидова черти не донимали, но новость он сообщил действительно бодрящую, как десять чашек крепкого кофе. Среди заброшенных, выстуженных корпусов бывшего НИИ "Беркут" собралась довольно большая толпа, не менее тысячи – и народ все прибывает. Необычное скопление аборигенов ничем не напоминает голодную тусовку, скорее, это похоже на приготовление к праздничной демонстрации, одной из тех, какие показывают по телевизору в политической передаче "Страницы большевистского ига". Толпа вполне организованно выстраивается в колонны со знаменами и духовым оркестром. Знамена разных цветов, зеленые, голубые, алые, с надписями: "1-е конструкторское бюро", "2-е конструкторское бюро", "Отдел атомной энергетики", "Высокие технологии" – и дальше в том же духе. Настораживает, что в толпе почти не видно счастливых, смеющихся лиц, напротив, какие-то портретно не установленные личности шныряют по рядам и выкрикивают бессмысленные угрозы в адрес властей. Скорее всего, не местные, но быдло поддерживает провокаторов сумрачным, одобрительным гулом. По разговорам можно понять, что манифестанты собираются на городскую площадь на митинг, где ожидается программное выступление маньяка Ларионова по кличке Лауреат.
Хакасский слушал раздраженное бурчание начальника безопасности и ушам своим не верил.
– Рашидик, это что – бунт?!
– Какой бунт, зачем бунт, Саня, – возмутился Георгий Иванович. – Пошлю взвод с пулеметами, положат всех к чертовой матери. Обнаглели сявки!
– Погоди, не торопись. – Хакасский немного подумал. – С Шульцем говорил?
– Нет нигде твоего Шульца.
– Как это нет? Где же он?
– Откуда знать, Саня? Отдерет свою манекенщицу, старый козел, потом дрыхнет десять часов подряд. И трубку не берет, паскуда. Когда надо, нипочем не сыщешь.
Зря ты, Саня, с ним носишься. Что у нас, своих докторюг не хватает? Я тебе завтра из зоны трех Шульцев доставлю.
А этого на правилку.
– Любопытно, любопытно, – Хакасский заулыбался, предвкушая большое развлечение. – Вот что, Гога, слушай внимательно. Приводи своих нукеров в боевую готовность. К площади подгони десяток самоходок, ну тех, с широкими гусеницами. Но ничего пока не предпринимай.
– Почему, Саня? Чего ждать? Их учить надо сразу.
– Нет, не надо. Это какой-то сбой в программе, хочу отследить до конца. Через часик подскочи в офис, пришли туда Монастырского и Шульца, если найдешь. Да, санитарную бригаду тоже гони в центр.
– Но…
– Никаких "но", Гога. Чувствую, повеселимся сегодня на славу. Зачем портить праздник спешкой? Согласен, старина?
– Не нравится мне все это, – буркнул Рашидов.
Им обоим в страшном сне не могло померещиться, что этот мирный разговор между ними – последний.
* * *
В эту ночь Леня Лопух покемарил от силы два-три часа. На вечерней сходке в вагончике Мышкина, куда явился и Егор Жемчужников, еще раз обсудили все малейшие детали. Город брать не арбуз кромсать, но теперь Леня поверил, что это реально. Силы неравные, но на их стороне внезапность, азарт и ненависть. Очень важно, чтобы в последний момент не вильнул в сторону Колдун. У Никодимова люди отборные, практически неуловимые, замаскированные большей частью под бомжей и проституток.
Среди них ни одного привитого, зато много таких, кого уже убивали, вычеркнутых изо всех ведомостей и компьютеров. Егор почему-то не верил Колдуну, но Мышкин поклялся, что постаревший бугор не продаст.
– Позже, может быть, но не сегодня, – сказал Харитон Данилович. – Они ему самому на пятки наступают.
После Лопух объезжал одного за другим своих помощников, спецназовцев, побратимов, с которыми, начиная с Афгана, пуд соли съел. Покалеченные, вываренные в крутом кипятке трех войн, а после брошенные на произвол судьбы, они все еще годились для ратного дела и радостно встречали командира, веря в его удачу. Когда он, закончив инструктаж, упоминал размеры премиальных, у всех одинаковой слюдяной пленкой туманились глаза. Обнищали герои.
Но основную часть задания Лопух собирался выполнить один. Так он поступал всегда в решающих ситуациях.
Не глупая бравада им руководила, а точный расчет. Лишние люди всегда увеличивают риск неудачи. Сегодня этот риск должен быть сведен к минимуму. От успеха его действий зависела вся операция. Но не только это важно. В душе Леня тихо радовался тому, что представился случай – он уже и не мечтал о таком, поквитаться не с какими-то отдельными личностями, а показать кукиш самой злодейке-судьбе, которая, если честно сказать, часто была к нему неблагосклонной, как уж он ее ни улещал.
Свой старенький "жигуленок" Леня оснастил в гараже еще днем, но его немного беспокоило, что проверить устройство не было никакой возможности. Подрывную науку он освоил когда-то неплохо, у него были хорошие учителя, но заниматься чем-то подобным ему давно не приходилось.
Впрочем, штука-то нехитрая. Вся начинка привозная, фирменная, даже с заводскими пломбами, аналогичная, как он прикинул, пятистам граммам тротила, ему оставалась лишь установка – контакты, настройка, вектора взрыва.
Около четырех утра тихой сапой, не включая даже габаритных огней, в кромешной тьме подкатил к заранее намеченному месту, на поиски которого потратил три дня. Стараясь не шуметь, убрал с проезжей части несколько фанерных ящиков и воткнул "жигуленок" рядом с припаркованной старой "волгой" (она тут, похоже, стояла с прошлого столетия, вся раскуроченная, со спущенными колесами) носом к мусорному баку. Получилось все как надо. Утром, на свету, если кто-то бросит в эту сторону любопытный взгляд, непременно решит, что старый "жигуль" с выбитым передним стеклом, с погнутой дверцей, с пустыми глазницами фар, только и дожидается, как и "волга", когда его железную тушу перетащат под кузнечный пресс. Декорации примитивные, но в Федулинске должны сработать. Все эти хваленые рашидовские гвардейцы от сытой и привольной жизни, не встречая ни в ком сопротивления, давным-давно утратили всякую бдительность.
Посидев в машине с полчаса, чутко прислушиваясь, не обратил ли кто-нибудь внимания на его появление, Леня Лопух, светя фонариком-авторучкой, установил стрелку на табло зарядного устройства в положение "зеро" и бесшумно выбрался наружу.
Улица Тухачевского, дом 7. Только по ней Гога Рашидов ежедневно из своего особняка в Земляничном тупике выезжает в город, начиная утренний объезд объектов. Он скрупулезен, точен и никогда не меняет своих привычек, как и положено большому человеку, начальнику службы безопасности, выбившемуся в высшее общество из, смешно сказать, заурядных урок. Неизвестно, кому подражал Рашидов, очутившись в привилегированной тусовке, – Феликсу Дзержинскому, Берия или, как нынче модно, диктатору Пиночету, – но Леня ни разу не видел его в несвежей сорочке, без галстука или в помятом костюме. Он всегда респектабелен, застегнут на все пуговицы и непреклонен к врагам свободного рынка и прав человека.
