Евгений Сухов - Власть Варяга
— Будет тебе санкция, — решительно сказал Крылов. — Работай.
— Кстати, у меня есть и еще одна версия: на самом деле, может быть, именно этот Ростовский эти убийства и совершал. Узнал, что жена ему изменяет, и начал мочить соперников из ревности. Поэтому-то и в пах им бил.
— В общем, людей, машины и разрешение на прослушивание телефонов ты получишь завтра же, — подытожил Крылов. — И проверяй все версии, как проклюнется что-нибудь интересное — доложишь.
* * *Как это ни странно, но за последнюю неделю Чертанов на улицах города встретил трех знакомых женщин, причем с двумя из них Михаил был когда-то в весьма близких отношениях. А на одной даже чуть не женился. И только позже он осознал, что подобные решения рождаются или от глухой душевной тоски, или с глубокого похмелья. Чем именно он в тот раз руководствовался, Чертанов так и не сумел вспомнить. Может быть, и тем и другим.
Оказывается, за несколько лет, что они не виделись, ни одна из них не сумела его позабыть.
А третья, с которой, как он считал, у него был поверхностный и ни к чему не обязывающий роман, держала на тумбочке в спальной комнате его фотографию, а вторую (кто бы мог подумать!) всегда носила с собой. Но, что самое интересное, он никак не мог вспомнить, когда и где был запечатлен. На снимке он сидел на стуле, слегка откинувшись на высокую спинку, при этом одна рука небрежно заброшена за голову, а в другой — дымящаяся сигарета. Лицо задумчивое и спокойное.
Следовало бы оценить подобную преданность и возобновить давно прерванное знакомство, но Чертанов вдруг забуксовал, с удивлением отметив в себе странную и неожиданную для самого себя перемену. Раньше, бывало, ради перспективы жаркой ночки он готов был отставить в сторону самые срочные дела и пуститься пешком в противоположный конец Москвы, а сейчас лишь только усмехнулся, вспоминая себя прежнего, ненасытного. Значит, за последние два-три года он что-то утратил. А может быть, наоборот, сумел что-то приобрести. И сейчас Михаил не знал, стоит ли радоваться обнаруженным переменам, или все-таки загрустить о навсегда потерянном? Немного позже он вдруг сделал для себя открытие, что просто повзрослел и теперь начинает ценить не количество познанных женщин, а их качество. В конце концов, он уже не восторженный щенок, а матерый зверюга, научившийся получать вкус от жизни.
Преданность той женщины он так и не оценил, впрочем, как и ее неожиданную настойчивость. Не мог же он поведать ей о том, что после нее у него была такая длинная череда сердечных побед, что она просто затерялась в этом списке. За несколько лет его бывшая любовь не стала краше, и это был еще один аргумент не в ее пользу, а наметившаяся под глазами сеточка морщин свидетельствовала о том, что в ее жизни было не все так благополучно, как она хотела показать.
— Понимаю, — произнесла Любаша, — теперь у тебя появилась женщина. И ты боишься, что она может приревновать меня, — сделала она безжалостное заключение.
Чертанов сдержанно улыбнулся. И эта женщина претендует на то, что знает его почти так же, как родная мать. Возникни у него нешуточное желание встретиться, так вряд ли он обратил бы внимание на такое крохотное препятствие, как гражданская жена. Трудно даже придумать аргумент, который сумел бы удержать его по-настоящему. Высокий забор? Его можно перелезть. Несколько здоровяков, охраняющих предмет страсти? Так и их можно устранить. Собственно, в этом плане вопросов нет.
— Да, — коротко отвечал Чертанов и, щадя самолюбие женщины, добавил: — Она у меня очень ревнивая.
— Молодая?
Вопрос прозвучал с некоторой завистью, что не укрылось от Чертанова, и он ответил, стараясь не выдать собственного счастья улыбкой.
— Ей двадцать один год.
— Молодая, — сделала Люба безжалостное заключение, мгновенно уяснив, что теперь ее шансы более чем призрачные. — Я уезжаю. Мне бы хотелось с тобой проститься по-настоящему. Ну да ладно, видно, не суждено. Можно, я тебе буду звонить? — И, уловив во взгляде Чертанова отказ, быстро добавила: — Хотя нет, по домашнему телефону не стоит, ты же сам говорил, что она ревнивая. Ведь твоя девочка может поднять трубку и тогда устроит тебе сцену. Дай мне лучше номер своего мобильника. — Любаша стала рыться в сумочке, пытаясь извлечь блокнот с ручкой. И ведь будет звонить! И что неприятно, произойдет это в самый неподходящий момент, к подобным сюрпризам у нее просто талант!
— Не стоит, она очень часто пользуется моей трубой.
— Господи, как тяжело, — вздохнула женщина, — и здесь не слава богу. Что за жизнь пошла, нельзя даже поговорить с чужим мужиком о пустяках! Ну, хоть электронный адрес у тебя есть, по которому я тебе могла бы отправить письмо, чтобы девушка твоя не прочитала и не приревновала?
Улыбка у Михаила получилась грустной. Любаша опять ничего не поняла.
— Дело в том, что она постоянно просматривает нашу почту, и мою в том числе, — с некоторой натяжкой соврал Михаил.
Любаша всплеснула руками:
— Господи, как все запущено! Мишуня, объясни мне наконец, ты ли это передо мной или кто-то другой?
Как же объяснить некогда любимой женщине, что он не прежний Бес, способный бросаться на любое голое колено и в любое время суток. Он заматерел, а следовательно, остепенился. В сущности, он действительно стал другим, хотя оболочка практически не изменилась, разве что в некоторых местах преждевременно показался седой волос. А потом, есть такое доброе и славное правило — не возвращаться на прежнюю поляну, к примятой траве, где тебе некогда было хорошо. Горько, знаете ли!
— Оставь мне свой телефон, — неожиданно живо откликнулся Чертанов, — я тебе позвоню!
— Ты меня не обманываешь? — залучились радостью женские глаза.
Чертанов не раз убеждался в том, что, в сущности, женщине для счастья нужно не так уж и много. А именно, чтобы мужик был рядом, здорового ребенка или, как в его случае, всего лишь пустое обещание.
— Разве можно обманывать женщин? — удивился Михаил. Господь обычно таких вещей не прощает.
За сегодняшний день он уже трижды вместе с пачкой сигарет вытаскивал крошечный клочок бумаги с телефонным номером, и всякий раз с большим трудом преодолевал в себе искушение швырнуть этот обрывок в ближайшую корзину для мусора. Все-таки надо позвонить, что бы там он сейчас ни чувствовал, но когда-то их связывали весьма трогательные отношения.
* * *У Веры имелось еще одно важное достоинство: она умела чувствовать его настроение, и сейчас, едва Михаил переступил через порог, как она тотчас угадала его состояние.
— Ты сегодня какой-то немножечко другой, — всмотрелась она в его задумчивое лицо.
— Встретил сегодня свою старую любовь, вот и взгрустнулось, — со всей серьезностью отвечал Чертанов.
Михаил не однажды замечал, что ей хватало мудрости (и это несмотря на молодость!) не устраивать ему сцен. Сказанное вполне походило на правду, а там пускай понимает, как хочет.
Вера отнеслась к услышанному с пониманием:
— Вот как… Наверняка обменялись телефонами.
— Да.
— Теперь она будет звонить?
— Не знаю.
— Ничего страшного не произойдет, если это случится, — решила она. — Не так давно я встретила одноклассника, он меня очень любил. Разыскал. Звонил дважды, но тебя не было. — Странно, но чувства ревности Чертанов не испытал, возможно, потому что все-таки доверял своей избраннице. — У меня ведь до тебя тоже была какая-то своя личная жизнь.
Михаил невольно улыбнулся:
— Какая может быть жизнь в двадцать лет? У тебя с этим одноклассником было что-то серьезное?
Лицо девушки заметно посуровело, и он мысленно укорил себя за то, что нечаянно коснулся какой-то чувствительной струны в ее душе. Следовало поинтересоваться как-то поделикатнее.
— Да, — наконец решилась на откровенность Вера. — Мы дружили с первого класса. Сначала это было просто так. А потом переросло в нечто большее. Не было дня, чтобы мы с ним не увиделись. Это всегда было так приятно…
С приходом Веры небольшая квартира Чертанова приобрела уют. Вроде бы ничего особенного не изменилось, не считая того, что он наклеил новые обои на кухне да старый телевизор поменял на современный. Но она смогла едва заметными мелочами придать квартире обжитой вид. Например, неделю назад купила большого плюшевого мишку и усадила его на двуспальную кровать. Получилось очень забавно. А три дня назад приобрела крохотный светильник, который поставила на стол, где они всегда ужинают по вечерам. И сейчас зеленый свет велюрового абажура мягко падал на стены и освещал чуточку напряженное лицо Веры. Спокойствие давалось ей нелегко. Нужно было бы свернуть на более легкомысленный лад, но, как это сделать, Чертанов не придумал. Вера, как показалось Чертанову, испытывала немалую потребность в исповеди. Что ж, пускай выговорится, так ей будет легче.
