Крэйг Томас - Дикое правосудие
– Дмитрий! – завопил Воронцов. Он распахнул дверцу и увидел мертвое лицо, смотревшее на него широко раскрытыми глазами. Две пули прошли над его головой, разбив окошко с другой стороны.
– Езжай, езжай! – кричала Марфа Любину.
– Нет!.. – но автомобиль рванулся вперед, оставив Дмитрия лежать на снегу. Снова выстрелы…
* * *Лок слышал стрельбу, сначала четко, потом ее треск стал значительно тише: стюард захлопнул пассажирскую дверь. Взвизгнули покрышки, но этот звук потонул в панических возгласах, доносившихся из заднего салона. Медленно, с огромным усилием Лок переключил все свое внимание на Тургенева и покачал головой.
– Не звонишь им, а? Глупо…
Тургенев молча сидел в кресле. Локу оставалось жить считанные минуты. Его помаргивание превратилось в нервный тик, ресницы часто вздрагивали, лицо приобрело синевато-серый оттенок, и он больше не смахивал кровь с подбородка. Звук его частого сиплого дыхания казался уже не признаком борьбы за жизнь, а слабеющим сигналом с гибнущего корабля. Тургенев знал, что ждать осталось совсем недолго…
…Он предупредил взглядом стюарда, выросшего за спиной Лока. Мужчина понимающе кивнул и отступил за занавес.
– Не рассчитывай на это, – тихо произнес Лок.
Из заднего салона доносилось приглушенное бормотание. Скоро они откроют дверь и один за другим попрыгают в снег, надеясь остаться в живых. Или скажут Бакунину и остальным, что в самолете остался лишь один умирающий человек… Скоро.
– Ты так и не узнаешь, удалось ли им спастись, – заметил Тургенев.
– Ты тоже, Пит, – Лок подавил опасный приступ кашля. Теперь уже недолго, совсем недолго. – Бет… почему?
– Что? А… То была нелепая ошибка, Джон. Такого не должно было случиться.
– Однако случилось…
– Да, случилось. Послушай, Джон, я еще могу спасти тебе жизнь!
Слова, пустые слова.
– Я могу отвезти тебя в больницу, я могу оставить тебя в живых, Джон!
– Ты… ты опустошил мою жизнь, Пит. В ней больше ничего не осталось, – Лок почувствовал, что стюард подбирается сзади к его сиденью, и сумел повысить голос: – Даже не пытайся!
Он улыбнулся, услышав, как человек на четвереньках уполз в задний салон. Наступило напряженное молчание: все остальные прислушивались к их разговору.
– Джон, это безумие. Ты безумен. Что за одержимость местью? Так ведь дела не делаются! – голос Тургенева искушал, звучал мягко, обволакивающе. – Лок, ты… люди вроде тебя – обычные романтики. Вы не можете ничего решить, даже в мелочах. Мир – это дерьмо, Лок. Везде, повсюду. Ты считал Афганистан справедливой войной, ты думал, что Бог на твоей стороне, что ты помогаешь…
Лок наблюдал, как Тургенев наклоняется ближе к нему, словно собираясь сообщить какую-то важную истину.
– Та война изначально была несправедливой, Джон. Она отражала мир в миниатюре… Позволь мне помочь тебе!
Лок мигал все быстрее, с невероятной скоростью. Он чувствовал, что покидает это место. Звонок телефона, вделанного в ручку кресла Тургенева, показался очень тихим и отдаленным.
Рука Тургенева поползла к телефону. Лок еще боролся, следя за его движениями, выпрямляясь, – лишь для того, чтобы скорчиться в неудержимом приступе кашля. Кровь на его руках, кровь на тусклом металле пистолета… затем чужие руки, хватающие его, тянущиеся к оружию…
Раздался выстрел, потом еще один. Лок ничего не видел, но слышал два выстрела и ощутил тяжесть упавшего тела, с сокрушительной силой прижавшего его к сиденью… Он потерял сознание.
Стюард поднял трубку и что-то залопотал в нее. Тело Тургенева завалилось на бок в узком проходе; тело Лока соскользнуло со спинки на сиденье кресла, так что его широко раскрытые глаза смотрели на стюарда. Кровь стекала по подбородку и медленными, вязкими каплями падала на пол.
– …Да, да! Оба мертвы! Оба! Мы спасены, полковник, теперь мы все спасены!
Стюард обливался потом от облегчения. Он положил трубку и перешагнул через распростертое тело Тургенева, направляясь к двери. Открыл ее, поежившись от холода…
В следующее мгновение снаряд, выпущенный из самоходного орудия, ударил в топливный бак, и самолет вспыхнул, объятый бушующим пламенем.
Эпилог
«Превосходство богатых, будучи… немилосердно используемым, неизбежно приведет их к возмездию».
Уильям Годвин, «Политическая справедливость»Воронцов сидел на стволе одной из пушек, выстроившихся перед фасадом Оружейной палаты. Пушки были оставлены наполеоновской армией во время ее ужасного отступления из Москвы. Он поднял голову и взглянул на окна Дворца Съездов. Легкий снежок летал в воздухе, скрадывая очертания кремлевских башен.
Дочь Любина, хотя и завернутая в теплое одеяло, сердито жаловалась на мороз, мать укачивала ее, наклонив к малышке свое печальное и красивое лицо. Марфа, засунувшая руки в карманы своего серого пальто, с длинным шарфом, обмотанным вокруг шеи, с некоторым беспокойством смотрела на своего шефа.
– Ну и что же сказал заместитель министра? – наконец спросила она. В ветвях деревьях раскаркались вороны, словно в насмешку над ее вопросом, а может быть, в предчувствии его ответа.
– Он сказал, что МВД и вся Российская Федерация находятся в неоплатном долгу перед нами, – Воронцов пожал плечами и ядовито добавил: – Всем присвоили очередные звания. Еще он намекнул, что все мы можем рассчитывать на московские квартиры, как только будут подготовлены соответствующие документы.
Он взглянул на собеседников. Новости не разгладили морщин на их хмурых лицах, не уменьшили их разочарования. Только жена Любина Катя казалась вполне довольной.
Воронцов выписался из госпиталя неделю назад. Он провел эти семь дней в бесконечных и бессмысленных встречах и совещаниях. Теперь он ощущал лишь скуку торговца, давно и безнадежно пытающегося сбыть по дешевке старые религиозные трактаты. Никто не хотел выслушать его по-настоящему. Как бы то ни было, Тургенев умер, тело американца или то, что от него осталось, доставили домой, а Бакунин получил дисциплинарное взыскание с понижением в должности за чрезмерное усердие и несвоевременное решение о штурме самолета. Но даже это было объяснимо, так как имелись обоснованные подозрения о наличии бомбы на борту… Воронцов старался не смеяться вслух над этой банальнейшей из выдумок.
Сведения о деятельности Тургенева вызвали в определенных кругах замешательство, граничившее с легкой паникой. Контрабанду ученых-ядерщиков следовало пресечь любой ценой. Что до остального… право, разве это так уж важно?
Воронцов пожал плечами.
– Пустая трата времени, – пробормотал он, обращаясь скорее в пространство, чем к своим спутникам. – Непонятно, зачем мы вообще сюда ездили.
Бежать оказалось проще, чем они ожидали. Сначала из Нового Уренгоя в Надым, затем вокруг Обской губы в Салехард. За время их путешествия циклон продвинулся дальше на восток, и метель улеглась. Они меньше двух часов ждали рейса на Воркуту, а оттуда вылетели прямо в Москву. Если и была организована какая-то погоня, то они так и не заметили ее.
«Мне очень жаль, Джон Лок, – думал он. – Мне очень жаль».
Дмитрий погиб. Теперь Воронцову предстояло нести на своих плечах тяжесть этой утраты. Лок, и только Лок, достиг своей цели: отомстил за смерть сестры.
– Американец был единственным из нас, кто добился своего, – пробормотал он.
Марфа сердито фыркнула.
– Вы слишком жалеете себя, полковник, – отрезала она. – С Тургеневым покончено, контрабанда ученых прекратилась. Мы ее прекратили! Поставки героина нарушены на несколько месяцев, может быть, даже на год. Это уже кое-что, разве нет?
– Я согласен, – присоединился к ней Любин, потирая руки, как будто ему хотелось погреться у огня. Жена, которой не терпелось вернуться в гостиницу, искоса поглядывала на него. – Мы и в самом деле добились кое-каких успехов…
– Больших успехов! – настаивала Марфа.
Воронцов поерзал на стволе пушки. Его болячки все еще давали о себе знать, ребра отозвались ноющей болью, когда он похлопал здоровой рукой по старому оружейному металлу. Он встал, поправил повязку на сломанной руке и улыбнулся своим молодым подчиненным.
– Ну что, детки, вы готовы?
Марфа вспыхнула, Любин лишь криво усмехнулся. Воронцов примирительно поднял руку.
– Хорошо, мы сделали все, что могли. Мы достали ублюдка. Одного из самых крупных.
Он указал на Кремль.
– Но они там, их сотни и тысячи. Политиканы, старые аппаратчики, новые бизнесмены, мафиози… Эта страна прогнила до основания!
– Но только не мы! – отрезала Марфа. – И не вы! Мы же победили!
После продолжительного молчания он положил здоровую руку ей на плечо и двинулся по заснеженной брусчатке к высокой кремлевской стене, за которой лежала Москва. Катя Любина, державшая мужа за руку, семенила рядом с ними, плотно прижимая к себе ребенка.
