Михаил Рогожин - Новые русские
— Уходи. И предупреди своих, Жаке три года назад убил Хабиба, и никто из его поганого рода больше не топчет пыль в родном ауле.
— Пошли, Булат, — тихо не то просит, не то приказывает блондинка. Но ее друг окаменел. Темиров хлопает Аслана по тучной спине в мокрой от пота рубашке:
— Мальчик, засунь-ка ему револьвер в штаны, может, станет похож на джигита.
Потом обращается к блондинке:
— Оставь, девушка, адресок, где вас искать, вдруг понадобитесь.
Та послушно вынимает из сумки визитку, протягивает Темирову.
Он кивает головой Вере:
— Возьми, пригодится. Что там написано?
Вера берет из дрожащей руки блондинки карточку, читает:
— Агентство по недвижимости. «Мирзоев и Г».
Жаке принимается за прерванное чаепитие и с брезгливой миной напутствует пятящихся гостей:
— Салам аллейкум Мирзоеву, пусть на досуге перечитает Коран.
Возбужденная Надя возвращается в свой номер с коробочкой в кармане. Аслан лежит поперек огромной постели вверх животом, на котором красуется кровоподтек странной формы.
— Что с тобой, пузанчик? — восклицает Надя с притворным ужасом.
— Пустяки, — жеманничает Аслан, — невоспитанных горцев немного поучили. Представляешь, бросился на меня настоящий бандит, пришлось его успокоить. Одним ударом «кольт» из его рук вышиб. На колени приказал встать.
— А синяк?
— Что синяк? Это я пистолет сгоряча к животу прижал. Пристрелить хотел шакала. Жаке не позволил. Сказал — заграница все-таки… Ложись ко мне. Третий день хочу, не переставая.
Надя отрицательно машет головой:
— Нет, нет, нет, нет! Я без гарема не согласна. У вас по закону сколько должно быть жен?
— Три, если совсем бедный, — не понимая, куда она клонит.
— Вот и давай, ищи остальных двух.
Аслан подозрительно поглядывает на нее. Такое ему никто не предлагал. На всякий случай воспринимает как шутку и громко смеется.
Надя сердится, пытается стащить его с постели.
— Должна же быть какая-то разница между обычными мужиками и мусульманами. Давай, давай, там внизу попроси таксистов привести двух проституток. Чем не пополнение в твой гарем. Вместе и покувыркаемся…
От услышанного Аслан резко прекращает смеяться. Не верит своим ушам. Неужели такое бывает? Идти боится. А вдруг она издевается над ним. Но после ее грозного крика: «Я кому сказала?!», хватает рубашку и выкатывается в коридор.
Оставшись в одиночестве, Надя мрачнеет. Разве объяснишь смешливому казаху, сколь невыносимо ей ложиться в койку после смерти Матвея Евгеньевича. Случившееся вообще может отрицательно сказаться на ее дальнейшей сексуальной жизни. Если бы не приказ Артемия, ни за что бы не согласилась. Какие мужики идиоты! Едут на край света, какие-то договоры подписывают, дурят друг друга, а в голове одна мысль — послать все к черту и кого-нибудь трахнуть. Она просто не выдержит. Как она тогда кричала… Никто не услышал. Теперь после Туманова ей страшно отдавать свое тело во власть чужому человеку. Раньше об этом не задумывалась. Как все, боялась «залететь», как все — заразиться. Но не чувствовала никакого беспокойства под приятной тяжестью партнера. Теперь мужчина стал для нее не партнером, а скорее мучителем. И она сама готова мучить, выворачивать наизнанку, заставлять совершать поступки, которые нормальному человеку и в голову не придут. Аслан станет ее первым экспериментом. Упитанным подопытным кроликом.
Шумно дыша, он вваливается в номер, внося с собой запах пота и беспокойства. По всему видно, горд своим поступком, нашел проституток.
— Прими душ, — советует ему, брезгливо прикрывая нос.
Аслан безропотно подчиняется. Только когда он скрывается в ванной, Надя вспоминает об украденной коробочке. В любую минуту Катя может хватиться ее и поднимет скандал; метания по номеру в поисках укромного места наталкивают на дверь второго туалета. «Как хорошо, когда их два!» — радуется она и высыпает содержимое коробочки в унитаз. Вода в его розовом пространстве становится цвета разведенной марганцовки. Пустую коробочку Надя засовывает за бачок и спускает воду. Когда она возвращается в комнату, там уже, удобно устроившись в креслах, сидят две смуглые азиатки. Две восточные статуэтки с густо подведенными раскосыми глазами и ярко-красными губами. Одеты они в шелковые розово-салатовых тонов короткие платья, на ногах черные лаковые босоножки на высоких каблуках. Надя во все глаза разглядывает скромных юных девиц, застенчиво вжимающихся в кресла. Они явно не рассчитывали увидеть здесь женщину. Вместо разговора воцаряется неловкое молчание, потому что неизвестно, на каком языке общаться. Оживление вызывает появление Аслана. Он шлепает босыми ногами. Обернут полотенцем вокруг жировых наслоений, выравнивающих талию с плечами. Подходит, разглядывает проституток. Хлопает себя по бедрам от возмущения:
— Опять азиатки! Я же просил финок! Больших белых финок.
— Филиппина, Филиппина… — радостно кивают раскосые подружки.
Надя чуть не валится на палас от смеха. Особенно ее веселит гнев Аслана. Возможно, с финками или польками он бы смущался, краснел и заикался, но в данной ситуации восточная кровь заявила о своих правах и возбудила в нем байские наклонности. Он демонстративно выпячивает живот, важно прохаживается вокруг девушек, щиплет их и по-хозяйски интересуется:
— Что с ними собираешься делать?
— Я?! — взрывается хохотом Надя. — Меня пока на девушек не тянет. Сам привел, сам и развлекайся… ха-ха-ха! А я погляжу со стороны, как ты этим занимаешься… ха-ха-ха!
Она не в силах подавить смех.
Филиппинки настороженно наблюдают за странными русскими, непонятно для чего их пригласившими. Шутка Нади оскорбляет Аслана. Он подозревает издевку. Напрягает мозги, собирает в морщинистую гармошку плоский лоб, но не может сообразить, какое принять решение. Злость и раздражение подсказывают, что кого-то надо выгнать из номера. Проституток? Обидно. Уже заплатил за них по триста долларов. Надю? Тогда ради чего притащил ее на Кипр? От тяжести размышлений, даже несмотря на отличный кондишен, его лицо и плечи покрываются испариной. К тому же Аслан с досадой вспоминает, что из-за строгости Жаке у него целых два месяца не было женщин. И вот тебе, пожалуйста, вместо блаженных ласк в постели он должен стоять и решать задачу с тремя неизвестными. От расстройства Аслан хватает длинный конец полотенца, тянет его к носу, с которого капают крупные капли пота. Оно разматывается и мягко падает, обнажая нечто, похожее на висящую перехваченную веревкой сардельку. Надя от удивления обрывает свой смех. Она никогда не видела такой мужской член, красу и гордость восточного мужчины. Аслан беспомощно глядит на нее. Силится понять, от чего она сделалась серьезной. Филиппинки успокаиваются и ободряюще быстро начинают что-то лепетать, словно черепашки «ниндзя».
— Ты почему? — агрессивно спрашивает Аслан. Подхватывает полотенце и прикрывает объект женского внимания.
— Ничего. Не поверишь, первый раз вижу такое… неужели с этим делом получается лучше?
Аслан краснеет. Но отвечает с достоинством услышанной от кого-то фразой:
— Необрезанным получается трахаешь самого себя, а обрезанным — женщину.
— Иди ты! — вполне серьезно охает Надя. — Чего только в жизни не бывает. Ужасно интересно. Должны быть какие-то новые ощущения.
— У кого? — все еще скованно спрашивает Аслан.
— Не у тебя же… — звучит бесстрастный ответ.
Между тем филиппинки, помогая друг дружке, начинают раздеваться. Зрачки Аслана скользят со скоростью видоискателя от них к Наде. Но Надя не торопится раздеваться. Еще минута, и очаровательные раскосые статуэтки бросаются на шею к Аслану. Они заваливают его на диван и, не обращая внимания на его возражения, как две обезьянки, весело и энергично осваиваются на его теле. Надя, не мигая, наблюдает за ними. Аслан кричит ей:
— Объясни ты этим козам, я же хочу с тобой… какой-нибудь язык они же понимают?!
Но его голос тонет в наигранно-надрывных страстных всхлипах филиппинок. Больше всего Надю волнуют маленькие коричневато-розовые матовые пятки девушек. Кажется, они нежнее грудей, губ, мочек ушей. Надю впервые в жизни возбуждают эти мелькающие скульптурные, эротически изысканные окончания ног. Надя не раз участвовала в сексуальных упражнениях и втроем, и целым кагалом. Но никогда не наблюдала со стороны. Она любила женскую грудь, бедра, низ упругого живота. Но никогда в обоюдных ласках не опускалась ниже колен. А тут ей самой захотелось поймать хоть одну холеную янтарную пятку и провести ею по своим щекам, шее, грудям. Но вместо того чтобы броситься к резвящимся девицам, оттащить их от потного безвольного тела Аслана, она испуганно присаживается на край кресла и поджимает под себя ноги, со стыдом вспоминая о своих крупных, стесанных с боков, шершавых пятках, давно нуждающихся в элементарной пемзе. Филиппинки тем временем по-деловому овладели инициативой. Одна теребит, словно клоуна-неваляшку, голый бордовый член, а другая норовит проникнуть языком между задранных кривых толстых ног с синеватыми обломанными ногтями. Наде становится дурно. Лучше трахаться самой. Но самой еще противнее. Аслан, отдав им расползающееся от ласк тело, смотрит на Надю щелками глаз, из которых просачивается мольба не оставлять его. Он похож не на бая, а на тонущего в морской пучине человека. Если бы у Нади были такие пятки, как у филиппинок, она бы позволила ему их лизать. На большее сегодня она не способна. Хотя где-то в глубине души зреет желание растолкать проституток и крепко усесться на Аслана. Он весь колышется от распаленного желания. Охает, ухает, стонет и хрипит. Его хрип напоминает другой… предсмертный. Надя хватается за горло, пытается проглотить накатывающуюся изнутри слюну и бежит в ванную. Там рвота затмевает все желания. Последнее, что она слышит, — смех уходящих из номера девушек.
