Сергей Зверев - Приговор приведен в исполнение
– Заставьте этого болвана замолчать! – В голосе Рафальской неожиданно послышалась мольба. Она застыла у стола, облепленная салфетками, оглушенная и испуганная.
Сирена не умолкала. К автомобилю Бодровского уже бежал, смешно перебирая ногами, хозяин аттракциона. Филдоператор не успел договорить. Свободной рукой телохранитель сгреб его за грудки и рванул к себе. Для назидательности Мопс ткнул несчастному балаганщику в щеку стволом.
– Слушай сюда! – Охранник говорил громко, пытаясь перекричать рев клаксона. – Сейчас на этом твоем долбаном пустыре один мудак охотится на Платона… – Он тут же поправился: – Нашего хозяина. И если он найдет его раньше нас, то Бодровскому – писец. Усек?! Я хочу, – продолжал Мопс, – чтобы меньше чем через минуту вся местная долбаная секьюрити уже рыла носами землю. Возьми и охрану у этих, из палатки…
– Они не дадут!
– Пусть только попробуют! – угрожающе процедил охранник. – Постой, это еще не все. Пошли кого-нибудь на эту долбаную радиоточку, а лучше метнись сам и передай: «Святой жив!»
– Не понял, – пролепетал филдоператор. – Кто жив?!
– Святой! Будешь повторять до опупения, пока мы не вернемся.
– Больше ничего не надо сказать?
Мопс задумался, после чего последовал трехэтажный мат.
– Это тоже для Бодровского? – уточнил организатор охоты, осторожно пытаясь освободиться.
– Нет, это уже для Святого, – пояснил Мопс и рявкнул: – Бегом!
Брезгливо оттирая щеку, филдоператор поспешил к палатке. На какое-то мгновение все стихло. Толик выбрался из машины. Он лихорадочно вглядывался в туман.
– У тебя осталось оружие? – спросил из-за спины Мопс.
– Откуда?
– Ну да. – Охранник понимающе кивнул и протянул приятелю собственную «беретту». – Возьми. Целимся в голову. Мы не должны его упустить.
– Как думаешь, хозяин услышал?
– А что толку. – Мопс еще хотел что-то добавить, но промолчал.
Где-то рядом заработали двигатели. Машины остальных участников охоты в спешном порядке покидали площадку. Последним мимо них промчался джип с Ириной Эйновной, брызнув из-под колес комьями грязи.
– Крысы! – промычал, еле ворочая разбитыми губами, Толик, с трудом поборов желание пальнуть пару раз вслед удаляющемуся автомобилю.
Скрипка Вивальди оборвалась, и из динамиков чей-то голос пропищал:
– Святой жив…
Он повторил фразу дважды, после чего динамики онемели.
Тяжелая, свинцовая тишина нависла над потонувшим в тумане пустырем.
Разъяренно тряся головой, Толик бросился в туман. Мопс с шофером поспешили следом.
Дождь и налетевший внезапно легкий ветерок сделали свое дело. Мгла начала понемногу отступать. Только в низинах да по склонам холмов еще клубились густые белые хлопья. Платон Петрович заметил обе ракеты. Он понимал, что сейчас наступил решающий момент охоты. Теперь все зависело от умения запутать врага. Нужно было заставить противника отправиться по следу, принудить к активным действиям, может, даже изобразить бегство, чтобы одним внезапным ударом покончить с ним. Сам же Бодровский приготовился ждать, больше полагаясь на слух, чем надеясь увидеть приближающегося Желтка.
Где-то далеко пронзительно затрещала сорока.
– Не то! – недовольно заерзал бизнесмен.
Он снова вернулся к дереву, от которого начал охоту. Со стороны стоянки ветерок принес обрывки мелодии вальса. Дерево, зашелестев кроной, уронило вниз желтые листья. Сырое и хмурое осеннее утро не спеша входило в свои права.
Бодровский хищно наклонился к самой земле, почти лег щекой на траву.
– Он не придет, – раздался за его спиной голос.
От неожиданности Платон Петрович вздрогнул и обернулся.
Святой стоял застыв на краю обрыва.
Это абсолютно бесшумное появление смутило и испугало Бодровского гораздо больше, чем личность самого Дмитрия. Чудовище внутри Платона Петровича задрожало, скукожилось и лопнуло, как лопается мыльный пузырь, оставив после себя удушливый приступ страха.
– Ты?! – пробормотал Бодровский и вдруг захрипел, оскалившись в бессильной злобе. – Ты!..
– Я разве так сильно изменился? – изобразил изумление Святой. – А может, тебя удивило то, что я пришел один? Мои друзья просили передать привет и признательность за сюрприз, который ты приготовил нам во дворце Эмира. Лучшего фейерверка и мы в жизни не видели. Особенно благодарил Пашка. Он почему-то решил, будто сможет остановить бомбу, вот так запросто, словно будильник.
Бодровский, нарочито громко кряхтя, поднялся, отряхивая с колен листья.
– Ну, а что случилось со вторым? – спросил он.
– Ты ошибся в Вовке.
– Впрочем, как и ты, – оборвал Платон Петрович.
– Возможно. Но Гуляй никогда бы не стал стрелять в спину другу, а убить, глядя в глаза, у него не получилось.
– Странно, он производил впечатление рассудительного человека.
К Бодровскому вернулась его обычная выдержка. От мгновенной слабости не осталось и следа. В глубине глаз вновь запрыгали кровожадные искорки. Святой смотрел и не мог поверить, что когда-то считал этого человека всего лишь недалеким богатеньким выскочкой из числа «новых русских». Во всех повадках, жестах, даже во взгляде угадывался матерый хищник. На лице Платона Петровича не было ни раскаяния, ни жалости.
– Ты с самого начала все ловко рассчитал. – Святой поднял пистолет. – Никто ведь так и не узнал о смерти Эмира. К этому времени финансовые рычаги наркоимперии бывшего тестя с оборотом в несколько сот миллионов долларов полностью оказались в твоей власти. Ты не смог отказаться от столь лакомого куска и продолжал дальше править империей, но уже от имени покойного. Я только удивляюсь, как позволили подобную хитрость те, кто непосредственно занимался торговлей наркотиками?
– Есть много способов повлиять на людей, – пожал плечами Бодровский. – Я их всех купил.
– А потом дела Эмира пошли настолько хорошо, что им заинтересовалось ФБР. Они приняли миф об окопавшемся в горах безумном имаме, которого местные жители почитают святым, за чистую монету. Поверили настолько, что начали разрабатывать планы его физического устранения. Такая операция означала бы катастрофу.
– Твое положение безнадежно, – холодно заметил Платон Петрович. – Вокруг два десятка вооруженных охранников. Как только они сориентируются, что происходит, тебя раздавят, как клопа.
Но Дмитрий, словно не замечая его слов, продолжал:
– Смерть собственного сына натолкнула тебя на мысль инсценировать спектакль с уничтожением Эмира. Для себя ты отвел роль убитого горем отца, одержимого желанием отомстить, и приложил все старания, чтобы другие именно так тебя и воспринимали. Уверен, соответствующие спецслужбы знали о твоем намерении организовать что-то вроде акции возмездия. Им и невдомек было, что дворец пуст, а бывший зять вывез из него даже мебель, для чего воспользовался услугами такой сошки, как Сытых.
Платон Петрович изо всех сил делал вид, будто внимательно следит за рассуждениями Святого, а сам вслушивался в шорохи осеннего леса. С минуты на минуту здесь должны были появиться его телохранители.
– У Эмира было много антиквариата, – объяснил Бодровский. – Что-то для него покупал я, что-то привозили по заказу. Старик имел вкус. Жалко, если бы все это погибло. А ты-то, наверное, был уверен, что на самолете наркотики.
– Но если их там не было, за что же убрали Сытых?
– Он решил меня шантажировать. Наверняка полагал, что сможет на этом неплохо заработать. Вот и заработал – пулю в лоб, – ледяным тоном заметил Платон Петрович. – А насчет всего остального ты почти угадал. Что-то наверняка рассказала Ольга… Мне стоило бы подыскать для нее лечебницу где-нибудь за границей. Тем более что она так любила путешествовать.
Святой брезгливо ткнул стволом пистолета в грудь Бодровскому:
– Никогда не встречал более гнусной твари, чем ты. Но мы заключили контракт на убийство Эмира. А договор с дьяволом, контракт с оборотнем следует соблюдать до конца.
– Но Эмир мертв! – закричал бизнесмен.
– Эмир – это ты! – возразил Святой.
Он поднял пистолет выше, целясь в лоб, и сухо сказал:
– Беги.
Платон Петрович не шелохнулся. Он менялся на глазах. Не было больше смешного пивного животика, исчезли свинячий подбородок и старческая одышка. Банкир скривился в усмешке, обнажив клыки и выставив для броска похожие на клешни руки.
– Я убью тебя, – прошипел Бодровский и ринулся на врага.
Святой неуловимым движением уклонился в сторону, словно тореадор, ни на мгновение не упуская противника из виду. Игрушечное оружие, стреляющее краской, валялось на краю оврага, но у Платона Петровича могло оказаться что-то более весомое, чем этот кусок пластмассы. Дмитрий медлил. Чутье подсказывало ему – пора заканчивать схватку. Бодровский тянет время. Каждое его движение, каждое слово таит в себе скрытый яд. Он – оборотень, и все его поступки на самом деле лживы. Даже сейчас, перед лицом собственной смерти Платон Петрович не был искренним, и его животный, яростный порыв являлся только представлением, очередной ролью.
