Андрей Дышев - Сладкий привкус яда
– Охранник «настучал»! – крикнул я, забыв о том, что использование сленга превращало языковый барьер между мной и Ледой в Великую Китайскую стену, и схватился за ключ зажигания.
Я заставил «мерс» в полной мере продемонстрировать свои недюжинные способности. За считанные секунды он набрал такую скорость, с какой в Араповом Поле разве что летали стрижи. Черный, сильный, тяжелый, как касатка в стае потрепанных дельфинов, он вклинился между «шестерок» как раз в тот момент, когда милиционеры пытались окружить Татьяну живым кольцом. Леда на ходу открыла дверь. В пылевом облаке началась суета. Черная машина, словно свалившаяся на круг с неба, на мгновение отвлекла внимание милиционеров от Татьяны. Воспользовавшись заминкой, девушка кинулась к нам. Я ударил ногой по педали газа. Все триста двадцать «лошадок», сконцентрированные в двигателе, устрашающе заржали. Четыре фары выстрелили ослепительным галогенным светом. Оглушительно завыл сигнал. Машина излучала силу и угрозу в столь внушительных объемах, что живое кольцо разомкнулось. В ту секунду, когда Татьяна запрыгнула в салон, я послал «мерс» по колдобинам. Он бился днищем и прыгал, как молодой конь. Расстояние между нами и «шестерками» увеличивалось настолько быстро, что всякое преследование становилось бесперспективным, однако одна из милицейских машин в течение нескольких минут отважно неслась за нами, забивая воздухозаборники пылью, но в районе моста выдохлась и остановилась.
Я вырулил на трассу, намотал на колеса с десяток километров, после чего остановился на обочине, на краю лесной опушки, и заглушил двигатель.
Теперь я мог выплеснуть все то, что скопилось в душе. Теряя всякую власть над собой, я обернулся к Татьяне и негромко, но весьма неблагожелательно произнес:
– Ты своим аналитическим умом не могла догадаться, что милиция пасет нас обоих? Ты не могла додуматься, что тебе нельзя светиться перед усадьбой?
– Не надо было подъезжать ко мне! – в готовности дать мне отпор, ответила Татьяна. – Я бы сама с ними разобралась!
– К охранникам должна была пойти Леда! – гнул я свое. – Ты все испортила!
– Твоя Леда уже ходила к охранникам! – крикнула Татьяна. Ее глаза были полны мстительного огня. – Кто просил тебя подъезжать ко мне?
– Да если бы я не подъехал, ты тряслась бы сейчас в машине с решетками на окнах!
– Лучше в машине с решетками, чем в машине с тобой!
Леда переводила испуганный взгляд с Татьяны на меня, но в нашу разборку не вмешивалась – то ли не понимала сути конфликта, то ли в ней сидела типичная американская манера не ввязываться в чужую драку. Я был на грани того, чтобы открыть дверь и выставить Татьяну вон. Эмоции хватали меня за руки, заставляя это сделать, а мозг неповоротливо, как парализованный гений-философ, тихо советовал одуматься и не делать глупостей.
Нахмурившись, я смотрел сквозь запыленное стекло на молодой еловый лес и барабанил пальцами по рулю. Все молчали. Леда, полагая, что мы с Татьяной выяснили друг у друга все, что хотели, волнуясь и оттого очень неграмотно составляя вопрос, поинтересовалась у Татьяны, для чего ей понадобилась ампула.
Татьяна стала отвечать, причем говорила быстро, ничуть не беспокоясь, в достаточной ли мере Леда ее понимает. Ее рассказ был адресован мне, но задетое самолюбие вынуждало общаться со мной через Леду.
– Я попросила охранника срочно передать ампулу Столешко и пригласить его к телефону, который находится в дежурке. Охранник стал сомневаться, что шеф захочет со мной говорить. А я заверила, мол, увидит ампулу – захочет… Надо быстрее искать ближайший телефон и поставить Столешко ультиматум.
– Надо сначала переговорить с Родионом, – поправил я, глядя на Леду как на переводчицу. – Предупредить, что милиция засекла номер «Мерседеса» и с минуты на минуту может ворваться к нему домой.
– Я не думаю, что Родион настолько глуп, чтобы без ордера открыть дверь Панину, – так же, через Леду, ответила мне Татьяна.
Я не стал спорить и развернулся к городу. Татьяна допустила серьезный прокол, но не хотела признавать это из-за ревности, которая всякую женщину лишает разума и заставляет бездумно следовать глупым принципам. Она, конечно, переживает из-за своей неудачи, хотя и не подает виду. До тех пор, пока я буду дразнить ее, оказывая знаки внимания Леде, Татьяна будет все делать назло мне и в конце концов загубит наше дело. Я должен либо извиниться перед ней, либо изолировать ее, как ненормальную, чтобы она не путалась под ногами… Нет, последний способ не годится. Грубо и жестоко. Но просить прощения у той, которая, еще не остыв от моих поцелуев, впала в умиление и потеряла разум при виде лежащего в постели молодого миллионера?! Только не это!
Пересекая черту города, я так и не пришел ни к какому выводу. Но, завидев худую и черную, на растяжках, трубу котельни, вдруг внутренне просиял и свернул к бане, где несколько дней назад Филя предстал передо мной во всей своей омерзительной наготе. Баню в качестве переговорного пункта я, как и Филя, выбрал не случайно. Если мне не изменяла память, в мужском отделении на стойке банщика стоял телефон.
Моя демонстративная самостоятельность напоминала решительную атаку на усадьбу, осуществленную Танюшей полчаса назад. Но я был уверен, что в отличие от претенциозной телохранительницы способен просчитывать на несколько ходов вперед.
Первым делом я попросил Леду сесть за руль и немедленно ехать к мужу, ибо энергичный Панин обязательно припылит сюда спустя несколько минут после моего звонка в усадьбу. Затем я бесцеремонно выхватил из рук Татьяны коробку с ампулами, сунул ее под майку и вышел из машины.
Телохранительница с требованиями вернуть ей ампулы последовала за мной. Леда послушно укатила на черном чудовище, немного устав от вопросов, которые вызвали у нее наши с Танюшей любовные флюиды. Я раскрыл дверь банно-прачечного комбината и подошел к кассовому окошку. Татьяна не отставала от меня ни на шаг. Я кинул на нее недоуменный взгляд, но промолчал. Кассирша дала мне жетон и сдачу. Танюша недальновидно игнорировала кассу, и мне стало жалко девушку. Она жизнерадостно следовала за мной, как собачка за хозяином, который направлялся в театр, и не знала, бедолага, что собакам в театр вход заказан и она обречена быть привязанной к газонной ограде.
– Ты со мной? – поинтересовался я, останавливаясь у входа в мужскую раздевалку.
– Что ты задумал? – требовательно спросила Татьяна, пряча глаза.
– Помыться хочу.
– Не смей звонить Столешко!
– Ты мне приказываешь?
– Я тебе не доверяю.
– Я тебе тоже.
Завершив наш непродолжительный разговор вотумом недоверия, я раскрыл дверь и вошел в душную раздевалку, полную влажного тепла и противоречивых запахов. Татьяна не позволила двери захлопнуться перед ее носом, подставила ногу, оперлась плечом о косяк и уставилась на меня. Я протянул жетон банщику, взял ключ от шкафчика, веник, простыню и стал на ходу расстегивать куртку.
– Добрый день, девушка! – поздоровался банщик, налегая тугим животом на стойку и приглаживая черные усы. – Какие проблемы? Вы ничего не перепутали?
Я подошел к своему шкафчику, повернулся к Татьяне лицом, подмигнул и стал стягивать с себя джинсы. Какое-то тощее существо с прилепившимся к малиновой заднице березовым листом прошлепало к стойке. Татьяна не знала, куда девать глаза.
– Я прошу тебя… – произнесла она тихо, но тон был по-прежнему требовательным. Налобная шерстяная повязка немного съехала вниз, закрыла брови, и оттого лицо девушки казалось особенно мрачным и сердитым.
– Сквозняк делаете, – заметил банщик. – Вы или заходите, или отпустите дверь.
– Спрячься в женском отделении, – посоветовал я. – Там тебя Панин не достанет.
Татьяна не смогла больше торчать на пороге и с силой хлопнула дверью. Я разделся, завернулся в простыню, незаметно сунул под мышку коробку и подошел к банщику.
– Позвонить можно?
Я знал, какие условия поставлю Столешко, но еще не позаботился о собственной безопасности. Судя по тому, как быстро милиция отреагировала на появление Татьяны у проходной усадьбы, можно было не сомневаться, что я еще не закончу разговаривать со Столешко, а колонна «шестерок» во главе с Паниным уже будет приближаться к банно-прачечному комбинату. Когда следователь, шурша плащом, ворвется сюда и предъявит удостоверение, банщик охотно расскажет, как только что звонил молодой высокорослый тип худощавого телосложения, стриженный почти «под нуль», с темным от загара лицом и выгоревшими до пивной желтизны бровями и ресницами. Панин всех голых особей мужского пола поставит в строй. Он достанет меня и в парной, и в моечном отделении, и даже со дна бассейна вытащит.
Банщик уже поставил на стойку телефон, буркнул: «Минута – три рубля», а я еще не знал, как спасти себя. Конечно, можно было сказать Столешко всего несколько слов: «Перезвоню через несколько минут, стой у телефона», быстро одеться и побежать на почту. Но милиция столь же легко высчитает меня, когда я буду звонить с почты, и успешно накроет меня там. Жалкая провинция! Во всем городе было всего три-четыре телефона-автомата, расстояние между которыми самый разбитый автомобиль мог покрыть в считанные минуты.
