Эдриан Маккинти - Миг - и нет меня
— Не смей говорить о нем плохо! — пригрозил я.
Лучик всегда отличался сообразительностью, поэтому он виновато улыбнулся и поспешил сменить тему:
— В общем, я только хотел сказать, что ты был слишком умен и действовал порой сгоряча, ну вот хотя бы сегодня…
— Именно поэтому я и оказался в Мексике? — спросил я.
— Нет, не поэтому. Совсем не поэтому. Ты сам знаешь, почему случилось то, что случилось…
— Это было решение Темного?
— Да, его. Я был против. Ты мне всегда нравился, Майкл. Помнишь, я советовал тебе держаться подальше от Бриджит? Господи, Майкл, о чем ты только думал! Я тебе верил, а ты!
— А я верил тебе.
— Нет, Майкл, кроме шуток: ты мне нравился. Ты проработал у нас девять месяцев и показал себя человеком, на которого можно положиться — в отличие от этого вороватого ублюдка Скотчи. Словом, и я и Темный были тобой довольны.
— Еще раз скажешь хоть слово про Скотчи, и я тебя убью, — предупредил я.
— О'кей, ладно. Не кипятись. Я жалею, что все так вышло. Ты, конечно, можешь мне не верить, но я был против. Ты был ценным работником — лучшим из всех.
— До поры.
— Пожалуй, можно и так сказать.
— И когда ты узнал?
— О чем?
— О Бриджит.
— Лишь за неделю до вашего отъезда. А ведь обычно я узнаю все новости первым!
— Ясно. Кому принадлежала идея отправить нас в Мексику? Не сомневаюсь, что тебе.
— Нет, Майкл, что ты! Это все Темный. Он сам придумал этот план от начала до конца. Я возражал. Я говорил ему — мы не должны так поступать. Ни под каким видом. Я предлагал Темному отправить тебя обратно в Ирландию, сделать тебе серьезное внушение, может быть, даже попробовать выбить из тебя эту дурь, но…
Лучик держался теперь намного спокойнее, чем вначале, и мне это нравилось гораздо больше. Похоже, он действительно считал, что сумеет договориться со мной. Но я старался сохранять спокойствие и прислушиваться к голосу здравого смысла.
— Ради того, чтобы отделаться от меня, вы пожертвовали всей командой, — перебил я. — Вы принесли в жертву четырех отличных парней и потратили сто тысяч баксов. С ума сойти! То есть я хочу сказать — идея была просто блестящей, и навряд ли она принадлежала Темному. У тебя, должно быть, были хорошие контакты с мексиканской полицией.
— Майкл, ты все понял не так. Я… — перебил Лучик, но я не дал ему говорить.
— Пожалуйста, Лучик, не надо… Мы оба отлично знаем, как все было на самом деле.
Он кивнул и глубоко, тяжело вздохнул. Смирился? Как бы не так. Только не Лучик.
И действительно, набрав в грудь побольше воздуха, он снова заговорил:
— Ты должен поверить мне, Майкл, это не я. Это Темный. И контакты с мексиканской полицией были налажены не у меня, а у мистера Даффи. С полицией Канкуна, если точнее, ведь это туристский район и, следовательно, отличный рынок для торговли наркотиками… Вот Темный и предложил этот план. Полиция получала четырех человек, которых можно осудить за торговлю наркотиками, а кроме того, легавым достаются все деньги. Это была идея Темного, я не имел к этому никакого отношения!
— Значит, Боб все устраивает, сам скрывается, а мы получаем по десять лет. Бриджит ничего не подозревает и выходит за Темного. В самом деле, ведь не станет же он жертвовать всей командой, чтобы убрать меня! Честное слово, Лучик, это был умный план. Очень умный! А ты говоришь, что ты здесь ни при чем.
— Уверяю тебя, Майкл, я возражал, как только мог. Я говорил Темному — давай отправим его обратно в Ирландию, но он не хотел ничего слушать.
— А если бы что-то пошло не так и Боб загремел вместе с нами — что ж, это всего лишь Боб, правда?
— Почему ты не веришь мне, Майкл?! Я знал, что эта затея — настоящее безумие. Я так и говорил Темному: это, мол, глупость несусветная, опасная глупость…
— Да, конечно, ты так и говорил…
— Ты ведь не убьешь меня, Майкл? — спросил Лучик, неожиданно приняв озабоченный вид.
— Не хотелось бы, но придется. Извини. Даже если бы я тебе поверил, это ничего бы не изменило: я обещал…
— Кому?
— Духам тропического леса.
— Черт тебя побери, Майкл, ты всегда любил говорить загадками, — сказал Лучик. До этого момента он стоял на полу на коленях, положив руки на затылок, но сейчас он наклонился вперед и начал всхлипывать, а потом зарыдал. Он задыхался от рыданий, вздрагивал, трясся, но никак не мог справиться с собой. По-моему, это была настоящая истерика, и Лучик был не в себе. Уронив руки, он начал подниматься, часто и тяжело дыша.
— Ну давай, кончай, что же ты тянешь, ублюдок! — крикнул он прямо мне в лицо, наступая на меня. Он был так близко, что мне пришлось попятиться.
— О'кей, — сказал я.
Тогда Лучик поднял ладони к груди, и я понял, что сейчас он начнет клянчить, умолять и это будет хуже всего. Его глаза округлились от ужаса. Упав на колени, Лучик протянул ко мне руки:
— Пожалуйста, Майкл, не надо! У меня есть деньги. Пятьсот тысяч… Полмиллиона, Майкл! Я отдам их тебе, если…
Я выставил ладонь, чтобы остановить его. Лучик повалился ничком на пол и, ломая руки, начал биться головой о ковер. Он рыдал, всхлипывал, хрипел, задыхался. Я буквально чувствовал исходящий от него острый запах страха. Потом Лучика начало рвать. Его плешь, узкий подбородок и рукав куртки были испачканы рвотой, в потемневших глазах стояли слезы… Что ж, я знал, что это будет непросто.
— Майкл, ты же добрый парень, я знаю, что ты добрый! Я исчезну, навсегда исчезну, ты никогда больше обо мне не услышишь. Господи, я дам тебе полмиллиона, подумай только! У Темного есть целый миллион, даже больше — несколько миллионов. Все это может быть твоим, Майкл! Не убивай меня, ты ведь хороший, добрый малый. Я знаю это. Ты же хороший человек!
Я покачал головой:
— Нет, Лучик, я должен довести это дело до конца. Передавай привет Скотчи, скажи, что я заступался за него.
— Что-что?
— Что слышал, — ответил я и, прежде чем Лучик успел сказать что-нибудь еще, выстрелил ему в сердце.
12. В северном направлении
С утра прошел дождь, потом начался снег, потом — снег с дождем, и, наконец, словно исчерпав все возможные варианты, осадки прекратились. Небо, однако, оставалось серым, и размытое, неяркое пятно солнца лишь изредка проглядывало в тех местах, где облачный слой был тоньше. Такая погода характерна для Ирландии, а вовсе не для Нью-Йорка, да и холод стоял такой, что по радио сказали — при таком морозе снега не жди. Что ж, декабрь есть декабрь.
Потом я вспомнил, что в Америку я приехал тоже в декабре. Это было ровно год назад, а казалось, что больше. Слишком много событий вместилось в эти двенадцать месяцев.
Я думал о бабуле. Я не вспоминал о ней уже довольно давно — в феврале я послал ей немного денег да несколько раз разговаривал с ней по телефону, но в последний раз я звонил ей прошлой весной. Телефона у бабули не было, поэтому процедура звонка была довольно сложной: приходилось звонить соседям и просить их сходить к бабуле и позвать ее. Каждый раз она подходила к телефону запыхавшаяся и слишком взволнованная, чтобы говорить внятно. Одна и та же история повторялась из раза в раз, но я понимал, что это, конечно, совсем не повод, чтобы мне ей не звонить.
В Белфасте сейчас было три часа пополудни и уже начинало темнеть. Позвонить туда в это время дня было равнозначно тому, чтобы дать объявление в газету о том, что я жив, но я полагал, что мои враги знали это и так. И все же звонить мне не хотелось, и не только из-за того, что пришлось бы беспокоить соседей. Каждый разговор с бабулей неизбежно превращался в ссору или в фарс. Кроме того, мне не хотелось впаривать бабулиным соседям сказки о моей счастливой жизни в Америке.
Одевшись как можно теплее, я вышел на улицу. Неторопливо шагая по тротуару, я выглядывал в потоке автомобилей черный «линкольн», «шевроле» или любую другую подозрительную машину, но все было спокойно. Пока спокойно… Я знал, что разумнее всего было бы перебраться в Хобокен или куда-нибудь еще, но мне нравился этот район, нравился вид из окна и к тому же я не терял бдительности.
Я поехал в торговый центр «Фейруэй». В тот самый, что находится неподалеку от 70-х улиц. Его выстроили на берегу Гудзона — в месте, куда мы когда-то возили тех, кому собирались преподать урок. В месте, куда — как я подумал однажды — Скотчи и Темный хотели отвезти меня, чтобы пристрелить и швырнуть в воду. Произошло это, насколько я помнил, в тот далекий вечер, когда в моей жизни появилась Рэчел Наркис, — появилась, чтобы сразу исчезнуть, и я часто думал, что, сложись все иначе, она могла бы занять в моей жизни значительное место. Да и сама моя жизнь была бы тогда совсем другой. Впрочем, есть вещи, которым с самого начала не суждено сбыться.
В «Фейруэе» было не протолкнуться; многие пришли сюда, чтобы сделать покупки к Рождеству, но я проявил сдержанность, ограничившись картофельными лепешками, пресным хлебом, кровяной колбасой и сосисками. Это, конечно, была не настоящая ирландская еда, но я не хотел рисковать, отправляясь в ирландские кварталы за импортными продуктами. Чтобы вспомнить родину, мне достаточно «ольстерской поджарки», рассудил я. Вернувшись домой, я раскочегарил старый гриль и приготовил себе довольно вкусную «поджарку»; правда, мне пришлось воспользоваться растительным маслом, так как ни свиного сала, ни топленого масла у меня не было, но получилось все-таки неплохо.
