Александр Золотько - Под позолотой — кровь
Крепкая нервная система у Саши Гаврилина. Железная, местами даже железо – бетонная. Даже в характеристике это должно быть отмечено. За последние сутки у него на глазах, без всякого предупреждения и подготовки, было убито кучу народа, его самого чуть не покалечили, потом, подозрительно глядя ему в глаза, следователь записывал его биографические данные, интересовался его планами на будущее, а вынырнувшая из-за плеча Гаврилина баба Агата, неожиданно для самого Гаврилина, сообщила, что он уже завтра, то есть сегодня, с утра пораньше уезжает.
Гаврилин умудрился не растеряться, и совершенно спокойно подтвердил в том смысле, что да, пора, труба зовет, и вообще он засиделся на Юге, а его ждут дела, и вообще, он ничего не видел, не слышал, и его ценность как свидетеля равна полному нулю.
Слова Гаврилина не произвели бы на следователя никакого действия, получил бы он предписание никуда из города не выезжать, но дело в свои руки взяла баба Агата. В результате Гаврилин исчез. В смысле юридическом. Не было в больнице никогда племянника бабы Агаты. Не было и все.
– Уезжай, – сказала баба Агата на прощание.
– Спасибо.
– Не надо. Если ты уедешь, может быть в городе хоть кто-нибудь живым останется. Иди. – Неожиданно баба Агата ткнулась губами в его щеку.
Гаврилину хватило спокойствия, чтобы не торопясь дойти до дома Марины и даже удивиться тому, что Марины нет дома.
– Уехала. Поговорила тут с одним, – Динка передернула плечами, – и уехала. Сказала, чтобы ты ее дождался.
– Обязательно, – ответил Гаврилин и, уловив, как изменилось выражение глаз Динки, торопливо зевнул, и, пробормотав что-то на счет усталости, убыл в ванную.
Динка не стала ныть и упрашивать. Когда Гаврилин вышел из ванной, Динка уже спала или талантливо изображала спящую.
Гаврилин лег на диван, и его охватило обычное после напряженной и бессонной ночи состояние невесомости. Голова кружилась немного, перед глазами мелькали цветные пятна, а потом, когда он уже окончательно уверился в том, что не сможет заснуть, что колотящееся сердце не даст уснуть, услышал как голос Марины над самым ухом холодно сказал:
– Пора вставать. Честно говоря – удивлена, обнаружив вас в разных постелях.
– Не очень и хотелось, – заявила Динка откуда-то издалека.
Фигушки, сумрачно подумал Гаврилин не открывая глаз, спать нужно, это вы под пулеметом меня только поднимите. И, как стало уже традиционным, ошибся.
Ровно через пять минут он уже сидел в Марининой машине. Марина молчала, и у Гаврилина вовсе не было желания начинать разговор.
Совершенно незнакомая и холодная женщина. Будто это не ее он целовал, и будто не она рассказывала ему о девочке, которая дразнила своих подруг. Позолота вся сотрется. На этот раз Марина вела машину уверенно и агрессивно. Да и улицы были пустыми, никто не мешал.
Странно, подумал Гаврилин, за меня продолжают все решать, а у меня даже нет по этому поводу чувства протеста. Даже баба Агата уже решила выпроводить его поскорее. Интересно, за кого она меня приняла? И еще более интересно то, что он и сам не сможет сказать, кто он такой. В лучшем случае – наблюдатель. Просто наблюдатель. Просто тот, кто наблюдает за жизнью и смертью.
Машина уже выехала из города и ехала по гравию между сосен. Марина сосредоточено смотрела перед собой.
Она побледнела, подумал Гаврилин отстраненно. Что там у нее внутри, под позолотой. Неужели свиная кожа?
Машина остановилась возле двух машин, стоявших возле тропинки, ведущей к бетонированному отверстию в скале.
Марина заглушила мотор, обернулась к Гаврилину.
– Ты просил меня тебе помочь найти твоего начальника…
– Ну это если получится, шансов мало… Может, он уже и уехал.
– Почти.
– Что почти?
– Почти уехал. Его по моей просьбе задержали на посту ГАИ, по номеру машины.
Гаврилину показалось, что по голове врезали чем-то тяжелым.
– И…
– Можешь с ним поговорить.
Гаврилин оглянулся – возле машины выросло два внушающих уважение силуэта.
– А у меня есть выбор?
– Не особенно.
Кровь
Графин так и не смог за ночь сомкнуть глаз, дергался при малейшем шорохе. Нож он постоянно держал в руке. Перед глазами стояли Локоть и Сявка. Вот они идут по набережной, вот уходят за девкой, а потом сразу – залитые кровью… нет, не лица, а то, что от них осталось. Особенно врезался в память лунный отсвет на золотой фиксе Локтя. Головы не было, уцелела нижняя челюсть, и среди крови и обломков кости – тусклый золотой огонек.
Графину начало казаться, что солнце не взойдет никогда. Ему чудом удалось в темноте найти какую-то пещеру, всю ночь он сидел в глубине ее, прижавшись спиной к камню и глядя на вход. Вначале там были видны звезды, а потом звезды одна за другой исчезли.
Графин знал, что все это фигня, что никуда не денутся ни звезды, ни солнце. Но ничего не мог с собой поделать. Уже под самое утро он запсиховал. Светящийся циферблат часов показывал, что уже пора этому гребаному солнцу и вставать, а светлее на улице не становилось.
Потом слабый серый свет выманил Графина к самому выходу из пещеры. Все небо было затянуто тучами. Желто-серыми, словно гнойными, тучами. Ветра не было, но они словно перемешивались, опускаясь все ниже.
Графину показалось, что еще немного, и тучи треснут, из них потечет мерзкое месиво желто-зеленого цвета. Графин попятился назад, в пещеру, под прикрытие скалы. И тут услышал, как посыпались камни под чьей-то ногой.
Бежать, все бросить и бежать. Графин застонал, когда вспомнил, что к пещере ведет только одна тропинка. И именно по ней кто-то идет.
Перед глазами блеснула фикса Локтя. А еще он порезал местного. А еще принимал участие в изнасиловании, а еще… Курвы, еще он просто хотел жить, хотел бомбить лохов, харить девок, хотел просто ходить по этой долбанной земле и дышать воздухом.
Лезвие со щелчком вылетело из рукояти. Только суньтесь. Я, блядь, кого угодно порежу. В клочья.
Мент. Мент поднялся на площадку и оглянулся по сторонам. Точно ищет. Откуда же он мог узнать? Просто ткнулся наугад? На часы глянул. Неужели один?
Точно – один приперся сюда мент. Ему же хуже. Графин пригнулся и осторожно шагнул к милиционеру. Под ногами скрипнули камни, но мент не оглянулся. Глухой что ли? Все-таки начал поворачиваться.
Графин прыжком преодолел оставшееся расстояние и сильно ударил ножом в живот, почувствовал, как лезвие с хрустом вошло в тело, и с силой рванул нож в сторону.
Глаза мента полезли из орбит, словно он сильно удивился, что-то вякнул, но Графин не прислушивался.
– Что взяли? Взяли, мусора поганые? – крикнул Графин, увидев глаза мента.
Мент упал лицом вниз, Графин еле успел отступить в сторону. Нож остался в теле. Бежать, делать ноги, как можно быстрее. И Графин побежал. Через несколько секунд сзади послышался крик.
Мусор закричал от боли и от ужаса. Он увидел, что из раны, расталкивая разрезанную кожу, выпирает что-то скользкое на вид. Он видел свои внутренности, и это зрелище заставило его закричать. Он попытался удержать выпадающие кишки, но руки почти не слушались.
Как же так? Этого не может быть. Такого не могло случиться с ним, Игорем Ивановичем Мусоргским. А еще он увидел грязь на своих внутренностях, и первым его желанием было стереть эти черные комки. Может быть заражение крови. А он хотел жить. Жить.
Захрипев от боли, Мусор перевернулся на спину. Кричать он уже не мог, силы уходили быстро. Тучи опустились к самому лицу Мусора. Кто-нибудь! Хоть бы кто-нибудь подошел сейчас к нему. Может быть еще не поздно, может быть еще смогут его спасти.
Пистолет. Мусор нашарил пистолет. Если бы нож ударил всего на несколько сантиметров ниже, то попал бы в пистолет. За что? И кто его ударил ножом? Мусор никогда не видел этого лица.
Пистолет был скользок от крови, его крови. Мусор нащупал предохранитель и испугался, что не хватит сил его отжать. Есть. Предохранитель поддался легко. Мусор не стал поднимать пистолет над собой – сил на это уже не осталось. Он просто отвел ствол чуть в сторону и нажал на спуск. И не услышал выстрела. Так, словно в ладоши хлопнули. Он забыл про глушитель.
Если бы он взял свой табельный пистолет Макарова, гремящий словно пушка. Все рассчитал, все подготовил и теперь это обернулось против него.
Мусор, судорожно сжав пальцы, поднял пистолет. Тяжелый и скользкий. Левой рукой обхватив глушитель, попытался повернуть его, но пальцы только скользнули. Мусор судорожным движением вытер левую руку о рубашку, попытался открутить глушитель снова.
