Фридрих Незнанский - Факир против мафии
Далее Горшков поведал Турецкому об объединении «Экологической партии России» и «Всероссийской славянской партии» в один блок. Затем нарисовал ему психологический портрет Дубинина — таким, естественно, каким он ему виделся. («Карьерист, однако моральные принципы имеются. Но не из-за внутренней душевной потребности, а, скорей всего, из-за трусости, из-за нежелания прослыть среди людей полной сволочью. Вряд ли он замешан в этом деле. Не тот тип».) Затем рассказал о своей встрече с Юдиным и с еще несколькими членами партии.
— Неужели ни у кого из них не было сомнений по поводу самоубийства Канунниковой? — спросил Турецкий.
Горшков стушевался.
— Вообще-то были… — промямлил он. — У ее бывшего помощника, Глеба Гаврилова. Несколько месяцев назад Елена Сергеевна прогнала Гаврилова за пьянство, а вместо него взяла Юдина. Честно говоря, я не стал обращать особого внимания на его слова.
— А где он теперь, этот Гаврилов?
— Подвязался работать райтером в одном консалтинговом агентстве. Участвует в избирательных кампаниях. Так, ничего особенного, мелкая сошка.
— Эк вы его припечатали! — усмехнулся Александр Борисович. — «Сошка», да еще и «мелкая». И что же он вам рассказал?
Горшков стушевался.
— Да я уже толком и не помню. Что-то насчет того, что Канунникова никогда бы не сдалась. Что ее за это и убили. И еще — что она была слишком принципиальной и могла вывести кое-кого на чистую воду. В общем, стандартный набор возражений, знакомый любому газетчику.
— Думаете, парень врал?
— Ну не наврал, так наплел невесть что. Я забыл вам сказать, этот парень при встрече был под мухой. — Горшков усмехнулся. — Похоже, это у них профессиональное. Когда я встречался с Юдиным, тот тоже топил свое горе в водке.
— Так-так, — сказал Турецкий. — Знаете что, дайте-ка мне телефон и адрес этого Глеба Гаврилова. Возможно, мне удастся застать его в трезвом виде, и он расскажет мне то, что не смог рассказать вам.
Горшков обиженно поджал губы и дернул плечом:
— Пожалуйста. Надеюсь, вы что-нибудь раскопаете.
Через десять минут, узнав все, что хотел, Александр Борисович распрощался с Горшковым, посоветовав молодому следователю «в следующий раз быть внимательней», и покинул его кабинет.
Так получилось, что встреча Турецкого с «карьеристом» Дубининым произошла раньше, чем с «пьяницей в отставке» Глебом Гавриловым. Председатель правления «Экологической партии России» Эдуард Васильевич Дубинин принял Александра Борисовича у себя в кабинете. Он вел себя ровно и настороженно, лишнего старался не болтать, на поставленные вопросы отвечал скупо, стараясь отделываться общими фразами. Но когда Турецкий ненавязчиво подвел его к обсуждению характера покойной Канунниковой, в Дубинине вновь проснулась сентиментальность, а вместе с ней и болтливость.
— Видите ли, Александр Борисович, причин для самоубийства у пары идеалистов, не желающих принимать сегодняшний мир таким, каков он есть, было более чем достаточно.
— Вот как? — усомнился Турецкий. — А в деле фигурирует всего одна — проигрыш «Экологической партии» на выборах.
Дубинин чуть прищурился:
— Похоже, эта причина не кажется вам достаточной для сведения счетов с жизнью?
— Абсолютно, — ответил Турецкий. — Абсолютно не кажется. Я, конечно, не политик, но ведь проигрыш на выборах — это не конец света. В конце концов, будут и еще выборы. Вы сами говорили, что Елена Сергеевна была бойцом. Она проиграла битву, но не войну.
Дубинин задумался.
— Да, скорей всего, вы правы. Но помимо того, что Канунникова была бойцом, она была и очень нервным человеком. Знаете, аффекты…
Александр Борисович поморщился:
— Давайте не будем про аффекты. Вы сказали, что причин у Канунниковой и ее мужа было предостаточно. Перечислите мне их.
— Ну… — Дубинин пожал плечами. — Вы слишком жестко ставите вопрос.
— И требую такого же жесткого ответа, — строго сказал Александр Борисович.
Дубинин некоторое время изучающе вглядывался в лицо Турецкого, словно пытался проникнуть в его мысли, но, встретившись с прямым взглядом «важняка», поспешно отвел глаза.
— Что ж, ладно, раз так, — покорно сказал он. — Елена не могла вписаться в рамки собственной партии. Бывшие соратники, превращаясь в видные фигуры российской элиты, все дальше отходили от прежних идеалов.
— Это относится и к вам лично?
— Если хотите, то да. Елене Сергеевне не очень нравилось, что нам приходится объединяться в единый блок со «Всероссийской славянской партией». Но вопрос стоял жестко: или — или. Или мы проигрываем, или объединяемся.
— Но ведь вы все равно проиграли, — напомнил Турецкий.
Дубинин вздохнул:
— Да. К сожалению, объединение не принесло должных результатов. Но поверьте мне, если б мы пошли на выборы самостоятельно, мы бы потерпели еще более сокрушительное фиаско. Объединенный блок набрал четыре процента, не хватило всего одного. А так мы едва набрали бы полтора. О нас бы вообще забыли как о серьезной политической силе. А так — мы проиграли с честью, президент обещал задействовать наши кадровые ресурсы. Мы остались серьезной силой, понимаете?
Но Турецкий, похоже, не понимал.
— Почему Канунникова не одобряла объединение со «славянской партией»? — спросил Турецкий все тем же жестким и холодноватым голосом.
— Как вам сказать… — Дубинин задумчиво провел ладонью по волосам. — Возможно, все дело было в ее амбициях. Как сказали бы коммунисты, она не хотела делиться властью. К тому же она считала, что из-за этого объединения наиболее принципиальные сторонники нашей партии отвернутся от нас.
— Что и произошло, — констатировал Турецкий.
Дубинин усмехнулся и покачал головой:
— Ошибаетесь. Как раз-таки наши принципиальные сторонники остались с нами. Это благодаря им мы набрали голоса и не проиграли с позором. Лена не хотела этого понять. И принять. — Дубинин вздохнул. — Вы знаете, Александр Борисович, несколько месяцев назад, как раз после объединения, Канунникова сказала мне следующее — это было в запальчивости, но однако ж… В общем, она сказала: «Эдик, если мы проиграем выборы, я этого не перенесу. Я покончу жизнь самоубийством». Это слышали многие, Александр Борисович. И, я думаю, они смогут это подтвердить. Видите ли, господин следователь, идеалистам трудно живется на этом свете. А порой и вовсе не живется.
— Тут мне нечем возразить, — отозвался Турецкий.
Дубинин неопределенно покивал головой и вдруг сказал:
— Не очень-то я вам нравлюсь, а, Александр Борисович?
Турецкий усмехнулся:
— Скажу даже больше: вы мне совсем не нравитесь.
— Отчего же так? — поднял черные брови Дубинин.
— У вас лицо человека, который себе на уме.
— Но ведь я политик, — напомнил Дубинин.
Александр Борисович стряхнул с сигареты пепел и сказал:
— Видимо, вы плохой политик. Ведь выборы вы проиграли.
— Спасибо за напоминание, — с горькой иронией поблагодарил Дубинин.
— Пожалуйста, — спокойно сказал Турецкий. — Где сейчас находится помощник Канунниковой — Юдин?
Дубинин пожал плечами:
— Понятия не имею. Он несколько дней выполнял обязанности моего личного секретаря. Но потом уволился. Сказал, что нашел другую работу.
— Что за работа? — спросил Турецкий.
— Я не спрашивал, а он не сказал.
— Надеюсь, у вас есть его телефон?
— Конечно… Записывайте.
Дубинин продиктовал телефоны Владимира Юдина, Турецкий записал их в блокнот.
— Только у меня к вам просьба, — мягко сказал Дубинин. — Володя Юдин очень чувствительный молодой человек. Он тяжело пережил смерть Елены Сергеевны. Так что вы уж будьте с ним чуточку помягче, хорошо?
— Постараюсь, — пообещал Турецкий. Затем он пристально посмотрел на Дубинина и спросил: — Эдуард Васильевич, что вас связывает с Юрием Отаровым?
— С Отаровым? — поднял брови Дубинин. — А кто это?
— Юрий Георгиевич Отаров, руководитель фонда «Миллениум». Он же — «крестный отец» «Всероссийской славянской партии», с которой вы объединились в один блок.
Дубинин слегка побледнел, или Турецкому так показалось. Тем не менее голос у Эдуарда Васильевича, когда он заговорил, чуть-чуть дрогнул.
— Александр Борисович, я не следователь, я — политик. Если человек не сидит в тюрьме, значит, его вина не доказана. А раз его вина не доказана, значит, он такой же гражданин своей страны, как и любой другой.
— А я разве сказал, что он преступник? — невинно спросил Турецкий.
— А разве вы не это имели в виду? Недаром же вы спросили меня об Отарове. Да, я знаю этого человека. Но лично никогда с ним не контактировал. Я знаю, что он оказывает помощь «Всероссийской славянской партии» — ну так и что с того? Любой бизнесмен волен распоряжаться своими деньгами так, как ему заблагорассудится. Почему, собственно, я должен напрягаться по этому поводу?
