Александр Белов - Молодые волки
Покурив, они вернулись к коньяку – в бутылке еще оставалось примерно четверть. Дядя Миша плеснул себе в стакан и рассеянно поинтересовался:
– Так куда ты поступать-то собрался?
– В Горный, – ответил Саша.
– Это кем же ты станешь, когда выучишься? – спросил гость и выпил.
– Геологом, как отец…
Дядя Миша откусил от луковицы и поднял на Сашу блестящие от выступивших слез глаза:
– Чей?
– Что – чей? – не понял Саша.
– Ну, чей отец-то геолог? – повторил свой нелепый вопрос тюменский Родственник.
– Как – чей? Мой…
– Колька? – изумился дядя Миша. Они уставились друг на друга в полном недоумении, ничегошеньки не по-
нимая и втайне подозревая друг друга глупом розыгрыше. Первым пришел в себя Саша. Испытывая тягостное предчувствие, он медленно и внятно произнес:
– Мой отец, Николай Иванович Белов, был геологом. Он погиб в геологоразведочной экспедиции, утонул в Тоболе.
Гость криво улыбнулся и перевел взгляд с Сашиного лица на коньячную бутылку. Не поднимая глаз, он вылил остатки коньяка в стакан и выпил. Саша молчал, ожидая объяснений.
– Это тебе мать рассказала? – спросил дядя Миша, по-прежнему не поднимая глаз.
– Да.
Мужчина провел рукою по столу, сметая крошки, переставил пустую бутылку на подоконник. Он словно раздумывал над чем-то, колебался, не зная как ему поступить. Наконец, он поднял глаза.
– Придумала она все, Сашок, – тихо, но твердо сказал он. – Не был твой отец геологом. Ходил пару раз с геологами в поле – это да, было. Разнорабочим. Оборудование таскал, шурфы копал, то, се… А геологом он не был. И не в Тоболе он утонул, а в Туре. В Тюмени Тура течет, вот какое дело…
– Вы… Вы ничего не путаете? -растерянно пробормотал Саша.
– Да как же я могу путать, если я сам его, мертвого, из воды доставал? – невесело усмехнулся мужчина и снова смахнул со стола широкой ладонью несуществующие крошки. – Придумала твоя мать все… Да только зря она это! Тебе, считаю, стыдиться за отца нечего! – голос гостя окреп, он смотрел на Сашу прямо, даже с некоторым вызовом. – Отец твой, Сашка, настоящий мужик был, орел, можно сказать! В любой компании заводила, вожак, атаман! Что он скажет, то все и делают! Душа у него была широкая, ясно? Потому и мать твоя его полюбила. Да только скучно было Кольке в вашей Москве, вот он и рвался каждый сезон на волю. То с геологами уйдет, то на лесосплав, то на нефтедобычу… Он везде своим был! А что, работы Колька никогда не боялся, руки сами к делу тянулись, да и заработки опять же… Лихой он мужик был, ох лихой! Через лихость свою и смерть принял… – дядя Миша тяжело вздохнул и замолчал.
– А как он… погиб? – спросил Саша.
– Да как? Можно сказать – по глупости, а можно сказать – не свезло… – задумчиво ответил гость. – Дело-то как было? Вернулся он в сентябре из тайги, расчет получил, ну, как водится, погуляли маленько, обмыли это дело. Колька-то уже в Москву, к вам с матерью, собирался, уж и билет взял. А тут в ресторане на набережной схлестнулся он с одним командировочным из Свердловска. То, се… Колька завелся – он вообще заводной был! В общем, поспорили они, что Колька по перилам моста через Туру перейдет. На ящик «белой» поспорили. Я еще отговорить его пробовал, да куда там! Я ж говорю – заводной он был… Ну, вышли к мосту, Колька прыг на перила – и пошел! Я-то поначалу рядышком держался, думал – подхвачу, если что… А он идет себе, как по тротуару, только руки расставил вот так, да помахивает ими слегка. Полмоста прошагал – никаких проблем! Народ видит – Колькина берет. Стали над этим командировочным подшучивать, то, се… Я тоже за Колькой уже вполглаза слежу. А что? – проблем никаких, и идти ему всего-то метров двадцать оставалось… А Колька знай себе шагает… И тут… Уж не знаю – то ли ветер посильней дунул, то ли оскользнулся он… Охнул он вполголоса, я повернулся, а его уже нет! На мелководье он упал, головою вниз. В общем, шею сломал – мгновенная смерть! Вот так, Сашка-Саша остолбенело молчал. Все то, что поведал ему дядя Миша, было не просто неожиданно – рассказ гостя разом уничтожил устоявшийся и привычный образ отца, человека, на которого всю свою сознательную жизнь равнялся Саша. Поверить в услышанное было непросто, еще сложнее было со всем этим смириться. Саша пристально взглянул на помрачневшего, свесившего голову дядю Мишу. Нет, понял он, гость не врал. Все, что он рассказал – правда. От первого до последнего слова. Вдруг Саша ощутил острую, жгучую неприязнь к этому человеку. Зачем он появился в их доме, зачем походя, за бутылкой коньяка, разрушил все, что было ему так дорого, почти свято? Саша резко поднялся, сидеть за одним столом с этим человеком он больше не мог.
– Извините, мне нужно заниматься… – буркнул он и, резко развернувшись, вышел из кухни.
Над его кроватью в детской висела фотография отца. Саша встал напротив, внимательно вглядываясь в открытое, улыбающееся лицо на фото. Он словно заново знакомился с ним, напряженно пытаясь понять – что же это был за человек, и может ли он, Саша, гордиться им по-прежнему?
В коридоре послышались шаги – дядя Миша приближался к детской. Саша юркнул за стол, открыл первую попавшуюся книжку и, обхватив руками голову, склонился над ней. Гость сунулся было к нему в комнату, но увидев, что Саша действительно занимается, не решился ничего сказать и тут же исчез.
Впрочем, оттого что тюменский родственник находится не в его комнате, а за стеной, легче было не намного. Его близость раздражала, мешала сосредоточиться, выводила из себя. Наконец, Саша не выдержал. Он прихватил учебник и вышел в коридор.
– Мне идти надо, – хмуро сообщил он дяде Мише. – Консультация перед экзаменом. Вы уж тут сами…
Не дожидаясь ответа гостя, он быстро натянул ботинки и выскочил за дверь.
Саша гулял до самого вечера и все это время думал об отце. В итоге этих бесконечных раздумий вызрело и окрепло твердое, как гранит, убеждение: кем бы ни был его отец и каким бы он ни был – он, Саша, все равно станет самым что ни на есть настоящим геологом!
Когда он, приняв это решение и успокоившись, вернулся домой, родственников из Тюмени там уже не было. Не было и мамы – она, видимо, уехала с гостями на вокзал. Саша наскоро перекусил, забрался в постель и уснул.
VIII
Наступил день выпускного бала. Костюм, сорочка, туфли, даже галстук – все было новенькое, с иголочки. Саша бросил последний взгляд в зеркало и не удержался от мимолетной довольной улыбки. Выглядел он совершенно непривычно, но, что уж тут скрывать, эффектно. «Как денди лондонский…» – неожиданно всплыла в памяти строчка из «Онегина».
– Ну, все, мам, я пошел, – повернулся он к матери.
Татьяна Николаевна тихо млела, не сводя восхищенных глаз с красавца-сына. Она рассеянно провела рукой по его плечу, стряхивая невидимые пылинки, и молча кивнула…
У дверей школы толпились нарядные выпускники. Многие курили, уже не таясь и немного этой открытостью бравируя. Теперь было можно – школа позади.
Войдя в школьный двор, Саша замешкался. Непривычный, праздничный вид выпускников сбивал с толку, он никак не мог найти в пестрой толпе своих друзей.
– Саня! – вдруг услыхал он.
К нему подлетел радостный, возбужденный Пчела. Витьку тоже было не узнать – его вечно растрепанные вихры были чем-то смазаны и аккуратно зачесаны назад. На нем был стильный светло-серый костюм и переливающийся всеми цветами радуги необычайно яркий галстук.
– Здорово, – чуть смущаясь своей растерянности, Саша пожал ему руку. – А где Кос?
– Да хрен его знает! Придет… – Пчела пожал плечами и мельком огляделся – нет, их друга во дворе не было. Тогда, похлопав по карманам пиджака, Пчела жестом фокусника выудил оттуда пачку «Мальборо» и протянул ее Саше. – Прошу, сэр…
– Кишиневские? – спросил Белов, доставая сигарету.
– Обижаете, сэр, – вздернул бровями Пчела. – Польские…
Они закурили, как и многие другие, совершенно открыто, и это тоже было непривычно.
– Что с выпивоном? – спросил Саша.
– Все нормально, – кивнул Пчела. – Пацаны уже принесли и спрятали. Половину – в сортире на втором этаже, половину – под лестницей у спортзала… Слышь, Сань, ты Золотареву не видел?
Саша усмехнулся:
– Вроде нет… Да их сегодня разве узнаешь?
Пчела, внимательно вглядываясь в пестрые девичьи стайки, согласился:
– Это точно, примарафетились все – не узнать…
Одноклассниц и вправду узнать было непросто. Привычные косички и хвосты сменили высокие замысловатые прически, а однообразные синие форменные костюмчики – ультрамодные вечерние платья. Плюс высоченные шпильки, плюс безудержно-яркий макияж…
– Хау ду ю ду, сеньоры! – прогремело вдруг сзади.
Друзья обернулись: к ним, широко раскинув руки, шагал Космос. На нем был, – подумать только, – кожаный пиджак, вместо галстука болталась пара узких кожаных же шнурочков… А на ногах – громко цокавшие, невообразимо-остроносые, окованные спереди и
