Владимир Черкасов - Опер против маньяка
— Библию почитываете?
— Теперь это надо, как раньше «Историю КПСС». Все возвращается в нормальные жизненные расклады… Те же брюлики взять. Зачем их с производства тащить? Иди в магазин и купи, сколько тебе нужно. А раньше-то — дефицит.
Кострецов простецки заулыбался.
— Неужели ничего не осталось, что требуется по-старинному стырить?
— Почему не осталось? Всегда есть. Но воруют-то больше, чтобы не терять квалификации. Профессия есть профессия, — рассудил Неумывайкин, попивая лимонад из стакана, стоявшего на передвижном столике рядом с ним. Кострецову, однако, угоститься не предлагал.
— Значит, и скупщики краденого не переведутся. Тоже не имеют права терять квалификацию, — проговорил Сергей, внезапно остановив взгляд на переносице Эдуарда Анатольевича.
У того клюквенно прилила к лицу кровь, он угрюмо спросил:
— Вы уточнили уже все, что хотели?
— Еще и не начинал.
Неумывайкин глянул презрительно.
— Зря издалека заходите. Я эти ментовские фокусы наизусть знаю. Сначала — об отвлеченном, вроде б оно и главное, а потом, вскользь, об основном. Так что будьте попроще.
Кострецов сказал:
— Вам привет от Далилы Митрофановны.
— Да?! — немного растерянно переспросил бывший театральный администратор. Капитан почувствовал, что Неумывайкину неуютно. Подумал: «Об ограблениях в „Современнике“, конечно, знает. Понимает, что его элементарно можно заподозрить как наводчика. А может быть, он действительно в доле? Возможно, связан и с Духом?.. Нет, насчет Грини вряд ли. Машины не его профиль. Ну а пропавшие драгоценности, ордена?»
Тот, словно бы подслушав размышления опера, грустно проговорил:
— Если в «Современнике» что-то не в порядке с ценностями, обязательно мытарят Неумывайкина.
— Уже беспокоили вас?
— А то как же, гражданин капитан! Но вы поймите! Этот театр был и остался для меня вторым родным домом. Никогда ничего из него не выносил, а вот за то, что туда принес, отбыл долгий срок.
— Это да, — задумчиво произнес Кострецов, — там в свое время вы формировали утонченный вкус богемы, не всегда понимающей прекрасное.
Неумывайкин заговорил серьезно:
— Вот именно! А тут какие-то шакалы обнаглели до предела. Кого они грабили?! Талантливых людей, которые при новой жизни только-только смогли почувствовать возможность заработать, купить что-то дорогое. Ну хотя бы машины, которые на Западе у любого давным-давно как расхожие зажигалки в кармане.
— Не одобряете этих грабителей?
— Если вы с Далилой обо мне говорили, то зачем спрашиваете? Я патриот «Современника»! Все, кто протягивает к нему грязные руки, мои враги.
— Даже если они из одного с вами цеха? Я имею в виду не театральное братство. Я ведь, кроме Далилы, и в МУРе досье на вас посмотрел.
Неумывайкин с достоинством потряс седой головой.
— Там на меня пухлое досье. И пополняется разными слухами.
— А что же еще остается, Эдуард Анатольевич, если после зэковских академий вас черта с два ухватишь?
Рассмеялся Неумывайкин, довольно прищурился.
— А, пришлось-таки признать? Постарел Неумывайкин, стал мудр. Но если начистоту, мне теперь много не надо. Квартира обставлена хорошо, есть машина для выездов. Кое-что отложил на дожитие, как старые зэки говорят. Но и это в деревянный конверт не заберешь. Чего же мне еще? Я один, ни жены, ни детей… Так что сбавил былые обороты. А в тех случайных операциях, о которых стучат в МУР, участвовать не рискую. Да и кому я всерьез нужен?! Может быть, РУОПу? Так я не завязан ни в банды, ни в группы. Дряхлый волк-одиночка. Ну что мои обороты, когда на Москве заправляет международная антикварная мафия! Уголовке я требуюсь? Тоже не особенно. Скоро умру, зачем меня преследовать?
— Все логично, Эдуард Анатольевич. Поэтому я к вам пришел как к патриоту «Современника».
Неумывайкин испытывающе смотрел на него. Потом сморщил свои серо-буро-малиновые щеки и сказал:
— А знаете, капитан, если б вы ко мне не пришли, я, возможно, сам бы наколку в угро или РУОП анонимно кинул по этим делам. Так меня эти вонючки возмутили! Перешерстили театр, да еще и студию Олега Павловича Табакова, нашего старого артиста.
Кострецов, не сбавляя темпа, кинул еще один вопрос:
— Гриню Духа имеете в виду?
— Духа? Не знаю такого. Этот к делам причастен?
— Похоже, занимался угонами.
— Машины? — недоуменно вскинул брови Неумывайкин. — Это не моего класса. Грубо — я не уважаю. Я, капитан, негодую по поводу исчезновения орденов генерала Рузского. Благороднейший человек, театрам помогал, и рвань беспардонная так с его коллекционными вещами поступила!
Эдуард Анатольевич замолчал. Капитан понимал, что сдавать своих такому зубру нелегко, очевидно, никогда не приходилось. Кострецов помог:
— Вы хоть намекните.
Неумывайкин тряхнул седовласой головой, поднял арбузную свою физиономию.
— Стар я, чтобы, как девушка, намекать. Если базарю, то базарю за всю масть, — перешел он от волнения на феню. — Сука эта рваная — Федя Труба! Он, я не сомневаюсь, своих сявок кинул на брюлики актрис, а главное — на ордена. Слыхали о таком фармазоне?
— Нет. Но в оперразработках угро, наверное, фигурирует.
— Должен быть. Срок волок не раз. Специалист по орденам.
Капитан напомнил:
— Класса банды Тарасенко, что в восьмидесятых по Союзу шарила? У того под журналистов работали супруги Калинины.
Эдуард Анатольевич брезгливо скривился.
— Помню это дело. Я ж тогда на зоне был, туда подробнее доходит. Ну кем были эти молодые люди Калинины? Интеллигентные мокрушники. Да и пахан их Тарасенко — гусь лапчатый. Сгорели все, потому как он, бивень, замазанное у себя на коллекции держал. Это вор?! А Федя Труба — профессор, специалист. Сам уж давно на дела почти не ходит, у него учеников целый выводок. Ныне фарт на ордена. Границы открыли, так такие дореволюционные сокровища взад-вперед из России заходили. Тут и именное наградное оружие: золотое, осыпанное драгоценностями… Труба по всему этому товару лекции в МГУ может читать.
— А почему — Труба?
Неумывайкин усмехнулся.
— Как и многие кликухи, эту в насмешку приляпали. Когда повязали Федю впервые, он на киче под следствием по молодой расстроенности все причитал в камере: «Дело — труба». Сейчас он матерый, но конченый человек… Кокаинист. Очень дорогое удовольствие. Теперь Федя больше для его бесперебойности старается.
— Не такой конченый, раз его люди так театры проутюжили.
Неумывайкин презрительно оттопырил губы.
— Все это лебединые песни Феди. Он так дошел, что уж анфаса нет, только профиль остался. Совершенно изможденное, треугольное лицо. А нос спицей у него и так был. Марафет достает и не таких умников.
Уходя из квартиры Неумывайкина, Кострецов подумал, что, судя по описанию, которое дал Феде хозяин, тому больше б подошла лисья кличка. Треугольное, «лисье» лицо говорит о хитрости и расчетливости человека и, бывает сочетается с мнительностью и импульсивностью.
«Впрочем, — усмехнулся Кострецов про себя, очень довольный визитом, — и у лис бывает хвост трубой».
Глава 4
Сыск у опера Кострецова шел полным ходом; не дремали и люди, которых он затягивал в паутину расспросов. Осведомитель Кеша Черч не забыл их разговора во дворе банка, увенчанного легендарными ночевками взломщика Паршина.
Черч, кочующий по подвалам и чердакам, часто зарабатывал себе на выпивку не только информацией для Кострецова. Поставлял Кеша нужные сведения и уголовникам, которые, в отличие от опера, оплачивали ее ценность. Являясь таким образом двойным агентом, Черч изощрился в вылавливании слухов, намеков, наводок. Он болтался среди криминалитета, торговцев, дворников, таксистов и прочего многознающего люда Чистяков. Подстерегал неосторожные слова, замечания, откровения в пивных и самых разных местах, где человека так и подмывает выговориться.
Для уголовной стороны он, например, охотился за информацией о квартирах и машинах новых русских для ограбления или угона. Так же была важна блатным трепотня их «коллег» о разборках, переделе сфер влияния в центровой Москве. Кеша, ходячий банк данных, ориентировался во всем этом, как премудрый пескарь, исплававший окружающие норы до взвихрения ила и донного песка. Поэтому и носители сведений относились к нему с интересом.
В один из вечерков Черч стоял в любимой пивной на Банковском, уверенно примазавшись к паре молодых блатарей, которые, глотая водку с пивом, доходили до нужной ему кондиции. По Кешиным наблюдениям, были ребята из шайки автоугонщиков Грини Духа.
Паренька с тюремными перстнями-наколками на пальцах кликали Веревкой за худобу и высокий рост. Второй, в тельняшке, выглядывающей из распаха шелковой рубахи, прозывался Камбузом, — вероятно, за любовь к морю и величину физиономии.
Кеша когда-то учился в судостроительном институте, работал наладчиком экспериментальной аппаратуры на подводных лодках, плавал при ее испытании. В общем, ему было чем зацепить Камбуза. Тем более что в знак памяти о своем морском прошлом Черч, как всегда, пил только пиво «Адмиралтейское».
