Олег Алякринский - Клятва на верность
Владислав почувствовал прилив уверенности. Он знал, что еще чуть-чуть и вся эта могучая сила будет вновь монолитна. Будет следовать его, Варяга, советам и указаниям. Еще чуть-чуть!.. Он ощущал вдохновение.
— Ветер перемен все уже почуяли, люди. Всем уже просквозило мозги. По-старому жить невозможно, самое время подступиться к новому. Мы уже начали проникать на Запад. Пока что мы вовсю окучиваем Польшу, Чехословакию, Грецию и Кипр. Но это только начало. Нам не хватает нашей общей силы, чтобы вздернуть Европу на дыбки, словно норовистую кобылицу. С нашей общей силой мы ее быстро взнуздаем и объездим. Франция, Англия, Германия — и это нам по плечу. Наши люди уже налаживают контакты с тамошними ворами в Америке. Если какие-то макаронники сумели пригнуть Америку, то почему бы и нам этого не сделать после них.
Речь Варяга захватила всех. Даже Дядю Васю. Хотя он еще для приличия сопротивлялся.
— Картину ты рисуешь красивую. Да только ты забыл, что итальяшки чтут своего крестного папу почище отца родного. Они за него готовы не то что имущество, жизнь не пожалеть. А у нас что? Вы вот, новые, ради шмоток, дворцов и машин с бабами готовы старые законы похерить. Ну да ладно, кто старое помянет, тому глаз вон. Говори конкретно, какую помощь от нас ждешь?
— Совсем другой разговор, Дядя Вася, — подхватил Варяг. — Я же прошу не так уж и много. Мне нужна только ваша поддержка. Сейчас на выборах много разной швали руки греет. Да все на ворованные деньги. У нас тоже деньги есть, только мы еще не успели вкрутиться в это дело, а мои противники собаку на нем съели. Против меня сейчас пойдут и коммуняки недобитые, и демократы. Начнут лить грязь со всех сторон. Надо будет моих основных конкурентов устранять. Кого припугнуть, кого купить, а с кем и разобраться окончательно… В общем, шантаж, деньги, угрозы, перья, стволы — все сгодится. Но сам я должен остаться в стороне — это главное. Не ради своего благополучия, а ради нашего общего блага. Такая, люди, вот ситуация.
— Ну что ж, Варяг, то, что у тебя соображаловка на плечах имеется, это я давно знал, — заметил Дядя Вася. — Давай поверим тебе на этот раз. Хоть ты и галстук наценил.
— При чем тут галстук, Дядя Вася? — нахмурился Владислав. — Какой бы галстук я ни нацепил, все равно я остаюсь в душе вором. Ведь я же дал клятву на верность нашим идеям. И меня интересует только то, что полезно или вредно ворам. Кстати, раз уж разговор зашел об этом, хочу о бродягах помянуть.
— А чем тебя бродяги допекли?
— Вот именно, допекли. Из-за них тень падает и на нас, воров. Надо объявить им беспощадную войну. Менты цепляются к ним, из-за них проверяют грузы, которые мы отправляем. Если воров равняют с бродягами, кто из молодежи после этого захочет податься в блатные? Бродяги — это отбросы, те, которые все имели и потеряли по собственному ничтожеству. Если тебя можно лишить всего обманом, ты не имеешь права жить. Когда мы искореним бродяг, мы очистим прежде всего самих себя.
— А я хочу еще добавить о печорских зонах, — вмешался еще раз Ангел. — Там кто-то из ссученных творит беспредел. У законников власть перехватывают. Там нужен сильный смотрящий, чтобы навести порядок. Печорские лагеря нам отдавать беспределыцикам никак нельзя.
— А я хочу добавить, что каждый день пребывания в зоне будет оплачен долларами, — добавил Варяг, понимая весомость своего аргумента.
— И сколько? — осторожно поинтересовался Рябой.
— Пятьдесят тысяч баксов в год устраивает? — осторожно предложил Варяг, думая, что сейчас нэпмановские воры вступят в торг.
Но торговаться не понадобилось.
— Ладно, — сказал Рябой, — Видно, я засиделся на свободе. Пора двинуться по этапу, вспомнить былое. Я согласен пойти туда смотрящим. Как, Дядя Вася, благословишь?
Тот. сидел набычившись, потом кивнул еле заметно. И все за столом обрадованно загалдели. Налили по новой, чокнулись, выпили за здравие Рябого.
— Мы добавим тебе процент от тех дел, что будем в твое отсутствие проворачивать на Западе, — расщедрился Варяг и заметил, как восторженно блеснули глаза Рябого. Проняло!
Под утро, помянув не раз и не два усопшего Лиса и прочно договорившись о перемирии, люди Варяга и Дяди Васи разошлись.
Варяг был окрылен успехом. Его победа в этом красногорском кафе была поважнее той победы, что он одержал на выборах. Ему удалось сплотить новых воров и «нэпманов». Теперь они все — единая семья. Теперь они представляют собой силу, способную перекроить не только Россию. И он, Варяг, был теперь признанным лидером всего воровского сообщества.
Подошел Ангел. Он тоже был доволен результатом схода. Но заговорил о другом:
— У Лиса мать осталась одна-одинешенька. Семьдесят семь лет. Надо бы помочь…
— Неужели ты думаешь, я о ней забыл? — недовольно Просил Варяг. — Назначь ей от нашего имени ежемесячную пенсию, чтобы до конца дней она ни в чем не нуждались.
— Будет, Варяг. И вот еще что. Ей бы и сиделку надо, oт горя она чуть рассудка не лишилась.
— Сделай все, что в наших силах. Мы своих не бросаем!
Глава 48
С утра в воскресенье приехал Чижевский в сопровождении усиленной охраны: десять человек, три машины. Чтобы не привлекать любопытных глаз, подвалили в фургоне «Газель» в сопровождении москвича-«каблука» и «Волги»-универсала. Охрана разместилась в легковушках, а салон «Газели» временно переоборудовали в походный госпиталь с койкой. Но Варяг наотрез отказался ехать в лежачем положении.
— Да перестаньте вы, Николай Валерьяныч, — грозно осадил он своего шефа безопасности. — Что я, при смерти, что ли… Пусть вон Сержант там полежит — а то он, бедняга, утомился от всей этой свистопляски. — Он усмехнулся и вмиг посерьезнел. — Ну что, новости есть?
Чижевский хмуро покачал головой:
— Пусто. Везде пусто. Ничего. Кроме того трупа, который Степан нашел, никаких следов. Но мы работаем…
— Работайте! — Варяг вдруг сильно побледнел и пошатнулся, схватив Чижевского за локоть. — А сволочь… Все-таки я еще слабоват, вы правы. Голова вдруг закружилась. Людмила Сергеевна сказала, что я потерял один литр восемьсот граммов крови. Она мне полтора литра влила за эти пять дней… Но, видно, коктейль еще не смешался…
— Ну вот, Владислав Геннадьевич, сами видите, — сердобольно пробурчал Чижевский. — Куда вам сидеть — путь неблизкий. Давайте-ка ложитесь в «Газельку». Час с лишним нам ехать.
Варяга не пришлось упрашивать. Он со вздохом подчинился воле бывшего военного разведчика, да и вышедшая попрощаться Людмила Сергеевна тоже поддержала Чижевского.
Владислав улегся на белую простыню, его прикрыли сверху тонким байковым одеялом, и «Газель», взревев движком, тронулась. За ней, чуть поотстав, двинулись «каблук» и «Волга», битком набитые ребятами со стволами. Сержант был за штурмана, и его «хонда» синела метрах в ста впереди фургона.
Он мог судить о происходящем снаружи лишь по звукам — вот вокруг ровно заурчало множество автомобильных моторов, то и дело со свистом «Газель» обходили торопящиеся куда-то по делам легковушки. Значит, выехали на Ленинградку. Потом набравшая скорость «Газель» резко свернула вправо, и гул автомагистрали чуть стих — видимо, въехали на кольцевую… Еще поворот и еще — опять загудела автотрасса… Волоколамка!
Владислав не заметил, как его сморил сон. Серые крашеные стенки салона «Газели» заколыхались перед глазами, поплыли, растворились, и он вдруг оказался в шумном, людном, ярко освещенном зале…
Владислав Щербатов, сидя в мягком депутатском кресле, оглядывал зал со смешанным чувством. Радость победы и в то же время — опустошение. Ему вспомнилось недавнее интервью с президентом Кении, толстым самодовольным негром, похожим на разжиревшую обезьяну. Варяг смотрел его интервью по телевизору и запомнил только из-за одной сказанной им фразы. На вопрос, что означает для новоизбранного президента власть, негр ответил довольно разумно. Он сказал, что это похоже на восхождение на вершину Килиманджаро. Из последних сил вскарабкался на гору, а потом стоишь и думаешь: и что, это все? Ну а теперь-то что? Вниз?
Усмехаясь, Варяг смотрел на своих новых коллег, на лицах которых прочитывалась причастность к чему-то великому. Посадить бы этих надутых спесью щеголей в обычную камеру к простым зэкам. Место большинства собравшихся здесь определилось бы сразу: у параши.
Владислав все больше переполнялся злостью. Он смотрел, как осторожно опускают свои тяжелые зады коллеги депутаты в мягкие кресла, видел выражения их сытых лиц, и думал, что точно такое выражение бывает на лице коронованного вора, когда тот готовится к суду над ссучившимся собратом. Эти тоже будут судить. А если бы узнали, что их новый коллега — урка, они бы всей сворой вцепились бы ему в глотку.
