Гарольд Койл - Крещение огнем
Но если поначалу американцы и добьются перевеса, это не значит, что они сумеют его сохранить. Пока министр иностранных дел полковник Барреда обивал пороги международных организаций, выражая свое праведное возмущение и требуя заставить американские войска покинуть Мексику, министр внутренних дел полковник Завала поднимал народ на великую патриотическую борьбу с агрессором. Имея под своим началом те вооруженные силы, которые уже были в его распоряжении — те, которые Барреда собрал в соседних латиноамериканских государствах, и те, которые Завала смог мобилизовать внутри страны — Гуахардо предстояло начать затяжную кампанию с одной-единственной целью: наполнить побольше фобов трупами американских солдат. Он знал, что, в конце концов, Америка устанет хоронить своих сыновей: Пусть многие из его людей тоже погибнут, они-то, по крайней мере, знают, за что сражаются. В стане же американцев уже начали звучать голоса, сомневающиеся в правильности этой войны и методах военачальников. Что ж, полковник подбросит им пищу для раздумий. Он знал, что споры разгорятся с новой силой, когда в каждый американский город — большой и малый, от Западного побережья до Восточного — начнут прибывать фобы, накрытые звездно-полосатыми флагами.
Хотя министр юстиции полковник Руис предупреждал, что Саддам Хусейн надеялся добиться такого же исхода в Кувейте и потерпел поражение, Гуахардо напомнил ему, что мексиканцы — не арабы. Вместо того, чтобы чертить линии на песке и бросать пустые уфозы, они будут биться не на жизнь, а на смерть, как это делали их деды.
— Наше дело правое, — заявил он своим товарищам по Совету тринадцати. — Мы защищаем свой дом и свою честь от нашествия северного колосса. И пока мы не смиримся с возможностью поражения, победить нас невозможно. Помните: нашему народу, как и нам с вами, нечего терять, кроме своей гордости. А ее у нас не сможет отнять ни самая современная ракета, ни самый большой танк. Только мы сами сможем втоптать ее в фязь. И я скорее умру, ведя людей в бой, чем допущу, чтобы это случилось.
Гуахардо не собирался произносить перед Советом столь мелодраматическую речь, и все же не жалел, что так получилось. Он не отказался бы ни от единого сказанного слова. В конце концов, мексиканцы — темпераментный народ, привыкший давать волю чувствам. Зато теперь его собратья знают, что он думает. Скоро об этом узнают и американцы. Если они решили прийти, то придут обязательно. Поначалу их встретят только опустевшие деревни, старики и старухи, да нищета. Поначалу американские средства массовой информации и военные горе- специалисты наверняка станут сравнивать вторжение в Северную Мексику с почти бескровной победой в Ираке. Альфредо приложил много усилий, чтобы на первых порах это именно так и выглядело. Его войска будут выжидать. Как африканские львы выслеживают свою жертву, так и его войска будут наблюдать за продвижением американцев. Пусть противник расслабится, и эйфория от легкого успеха достигнет апогея — тогда и появятся его солдаты, преследуя дичь, которая отбилась слишком далеко от стада.
Конечно, со временем американцы все равно возьмут свое, как делали это всегда. Они приходили и раньше, но каждый раз, насытившись Мексикой по горло, уходили восвояси. И на этот раз будет точно так же. Враг уйдет, а Мексика останется — и ее народ тоже. Так было, и так будет всегда.
Глава 18
Ура, ребята, наша взяла!
Джордж Армстронг Кастер перед битвой при Литтл Биг Хорн (в передаче Джованни Мартини)
9 сентября, 00.35 Арлингтон, ВиргинияАманда Льюис несколько мгновений тщетно шарила рукой по постели, пока, наконец, не убедилась, что Эда рядом нет. Затуманенный сном разум не смог разгадать тайну отсутствия мужа, и она, перевернувшись на другой бок, уже начала снова проваливаться в сон, коїда донесшийся снизу приглушенный голос привлек ее внимание. Открыв глаза — можно было подумать, что так она лучше расслышит, — Аманда напрягла слух. По тому, откуда доносился голос, и по тону разговора она поняла, что Эд говорит с кем-то по телефону, причем на повышенных тонах. Послушав еще минуту и не уловив в голосе мужа никаких изменений, она решила спуститься. Нужно его успокоить, хотя вряд ли из этого что-нибудь получится. Уж если Эд Льюис начал сражаться с ветряными мельницами, остановить его может только удар по голове или приступ гипертонии. И если она не в силах помешать первому, то можно хотя бы попытаться предотвратить второе. Накинув халат, Аманда бесшумно спустилась в кухню, чтобы сварить Эду кофе без кофеина. Несмотря на плотно прикрытую дверь в кабинет, и в коридоре, и в кухне все было прекрасно слышно. Не обращая внимания на грозный рык мужа, Аманда принялась сервировать кофейный поднос. К кабинету мужа она подошла как раз в тот момент, когда Эд швырнул трубку на рычаг. Аманда приникла к двери — тишина. Решив, что разговор с неизвестным собеседником закончен, она, осторожно держа поднос одной рукой, другой открыла дверь.
Как ни в чем не бывало войдя в кабинет, Аманда остановилась в поисках какой-нибудь не занятой стопками книг и папок поверхности, на которую можно было бы поставить поднос. Обнаружив, наконец, маленький столик, на котором лежала сравнительно небольшая стопка книг, она направилась к нему, перешагивая через предметы, валяющиеся на полу: портфель, разбросанные бумаги, ботинок Эда. Двигаясь по комнате, Аманда краем глаза наблюдала за мужем.
Он сидел за столом, глядя на телефон, и все еще не замечал ее присутствия. Машинально взяв чашку, он медленно поднес ее к губам и застыл, все еще глядя на телефон.
И это вовсе не свидетельствовало о его грубости или неблагодарности. Не было более любящего мужа и заботливого отца, чем Эд. После двадцати двух лет замужества Амацца жалела лишь об одном: что уступила его желанию выставить свою кандидатуру на выборах в Конгресс. Даже когда он участвовал в боевых действиях в Персидском заливе, она не испытывала столько беспокойства, как за последние пять лет его работы в Конгрессе. За эти годы человек, которого она любила, на ее глазах превращался в мрачного циника. И хотя сам Эд всячески отрицал, что изменился, Аманда считала, что ей виднее. Все это, вместе с растущей опасностью гипертонии, только усугубляемой частыми ночными бдениями, ірозило отнять у нее единственного человека, которого она любила и которому посвятила всю свою жизнь. Тихонько взяв свою чашку, Амацца села на стул у противоположной стены, предварительно переложив с него несколько папок, и, потягивая кофе, стала терпеливо ждать, когда конфессмен Лыоис очнется от своих раздумий.
Телефон зазвонил так внезапно, что она невольно вздрогнула. Эд резко потянулся вперед и снял трубку. Одновременно он, не глядя, поставил чашку кофе, которую держал в левой руке, на стопку книг слева от себя. Аманда как раз собиралась высказаться по этому поводу, когда Льюис произнес в трубку:
— Да, я жду.
Сидя на стуле, Амацца наблюдала за мужем, то и дело поглядывая на чашку кофе, фозившую свалиться с сомнительной опоры. И только когда Эд начал говорить, она поняла причину его рассеянности:
— Да, господин президент, это Эд Льюис. Мне очень жаль беспокоить вас в такой час. но я хотел бы попросить вас еще раз обдумать свое решение.
Аманда прищурилась. "Как бы не так! — подумала она. — Черта с два ему жаль беспокоить президента".
— Да, сэр. Я понимаю ваше положение. Понимаю и то, что необходимо предпринять какие-то меры, чтобы прекратить набеги в прифаничных районах. Черт возьми, господин презццёнт, я бы гораздо охотнее оказался сейчас там, на переднем крае, чем здесь, в Вашингтоне.
Аманда чуть не крикнула: "Ну, так давай, поедем, сегодня же, и черт с ней, с этой карьерой!" — но вовремя сдержалась. А Льюис тем временем продолжал:
— Нет, сэр, моя точка зрения не изменилась. Я считаю ошибкой начинать военные действия против правительства Мексики, потому что уверен: они не меньше нас заинтересованы в прекращении этих набегов.
Аманда покачала головой и опустила чашку на колено: "Ты никогда не исправишься, — подумала она. — Никогда не перестанешь сражаться с ветряными мельницами, старый ты дура- леи .
— Нет, сэр, я не верю тому, что говорят ЦРУ, ВРУ, УНБ и ФБР. Они сидят по уши в дерьме, и вы сами это знаете.
Взглянув на часы, висящие за спиной у мужа, Аманда поняла, что разговор скоро кончится. В конце концов, президенты не обязаны выслушивать ругань конгрессменов, тем более — в час ночи. Наверняка президент за день наслушался подобных речей.
— Прежде всего, у них — прескверная репутация, начиная с того времени, как Фидель обосновался в Гаване, и до сих пор. А потом — и это куда более важно, — мексиканцы будут драться. Мы с вами оба знаем, что нам никогда не удастся свалить Совет тринадцати. Ведь не удалось же нам, черт побери, избавиться от Саддама, хотя весь мир бьці на нашей стороне, а его армия потерпела поражение. Что же заставляет вас думать, что на этот раз будет по-другому?
