Александр Брукман - Сибирский триллер Том 3 Осеннее рондо
"Будет номер, если она описается от страха, вручая букет!" — подумала Элеонора и улыбнулась этой мысли. Марина снова кивнула и почувствовала, как начинает успокаиваться. Она сама не понимала, почему так разволновалась, но тетка, сидящая за таким большим столом, наводила на неё необъяснимый страх.
— Кивать, я вижу, ты уже научилась. А говорить ещё не умеешь? — усмехнулась Элеонора.
Выбор ректора явно неудачен: с такой "бойкой" девочкой ничего не стоит осрамиться. А потом все шишки будут сыпаться на неё, на Элеонору, за то, что не сумела хорошо подготовить девочку к выступлению. Она критически оглядела Марину. Мордочка, вроде бы свежая, приятная, правда, не такая яркая, как у Фатимы. К фигурке претензий нет, только плохо, что припёрлась в джинсах и неясно, какие у неё ноги. Элеоноре стало досадно, что ректор заменил Фатиму, модельную, можно сказать девочку, на такое чучело.
— Вот тебе текст приветствия и к завтрашнему дню ты должна его выучить, — сказала Элеонора тоном, не допускающим возражений и протянула Марине бумажку с напечатанным текстом. — Завтра в это же время придёшь ко мне, и будем репетировать. Только приходи не в джинсах, а в платье. Но не в таком, которое ниже колен. Не коров доить идёшь!
Последнее замечание обидело Марину, но она не подала вида, молча кивнула и, пробормотав "до свидания", вышла из кабинета.
Она шла домой, злясь на себя за своё поведение. Конечно же, вела себя как дурочка и непонятно, почему так перепугалась. Тётка — проректорша, конечно же, очень неприятная, но так перепугаться, что слово сказать не смогла — это чересчур. Марина ругала себя за то, что такая трусиха, хотя никогда за собой подобного не замечала. Чего конкретно она боялась? Вроде бы и бояться нечего, а вот слова произнести не могла!
Дома она несколько раз прочитала текст приветствия, и он ей очень не понравился. Согласно тексту, она должна от имени студентов поздравить Климова и рассказать ему про то, как они его всё любят. Скорее всего, Климову это тоже не понравится, слишком уж льстили как — то в лоб и неуклюже. Хотя, может быть, так принято в этой среде? Она — то Климова знала с другой стороны.
На всякий случай Марина решила посоветоваться с Машей Федотовой и застала её дома, когда та уже собиралась выходить.
— Маришка, тебе чего? Только быстро, а то я уже должна бежать, — торопливо сказала Маша, последними мазками заканчивая макияж.
— Если спешишь, тогда не надо, это не срочно. Просто я хотела посоветовать с тобой насчет текста моего выступления.
— Выступления? А где ты собираешься выступать?
— Мне в университете поручили приветствовать Климова первого сентября, когда он приедет в университет.
— Вот как? Так ты там активисткой стала? — рассмеялась Маша. — Сама сочинила текст или в университете дали?
— Дали в университете.
— А, ну тогда не корректируй, а то наживёшь себе там врагов.
— Но текст — то какой — то глупый. И я тоже глупой буду выглядеть.
— Умных активистов не бывает. Любому начальству умные опасны, поэтому их всегда засовывают в задницу. Притом настолько глубоко, чтобы оттуда даже и не выглядывали. Извини, Маришка, я побежала, заходи вечерком.
Она чмокнула Марину в щёку и, выпроводив её, помчалась вниз по лестнице, а Марина задумчиво побрела в свою квартиру. Она подумала о том, что действительно ничего менять в тексте не нужно. Как посмотрит на это тётка — проректорша, если она напишет и выучит свой вариант приветствия?
Марина начала учить текст и репетировать перед зеркалом свою речь. Конечно, неудобно говорить Климову такие глупости, но он же должен понять, что это не она писала! Но как он изумится, когда она выйдет на сцену и будет его приветствовать! Марина представила себе изумлённое лицо Климова и расхохоталась. Он ведь думает, что она маленькая несмышленая дурочка, а она вдруг выходит на сцену с огромным букетом цветов и от имени всего университета его приветствует! Можно вручить ему букет и нагло при всех его расцеловать! Вот будет он в трансе! И поцелует его прямо в нос, как детстве, когда залазила ему на колени и пыталась поцеловать именно в нос. А он вертел головой, не давая ей это сделать.
Потом она начала размышлять о том, какая будет реакция у Мити Никонова, когда она с букетом цветов пойдёт к сцене. Надо обязательно сесть так, чтобы пройти мимо него и бросить в его сторону пренебрежительный взгляд. Она начала репетировать взгляд, которым окинет Митю, но взгляд получался злым, а он должен быть безразличным и пренебрежительным, чтобы Никонов сразу понял, что он ей совершено безразличен.
Интересно, а эта его телка Алёна где — нибудь учится? Хотя вряд ли, потому что, такие, как она, не учатся. Ноги раздвигать умеют и этого им вполне достаточно, больше ничему учиться не нужно. И что у него за мать такая, что поздно гулять по городу нельзя, а спать с девками — потаскушками можно!
Марина почувствовала, как в ней поднимается злость на эту девку и на Никонова. Чтобы отвлечься, она снова взяла бумажку с текстом приветствия и начала зубрить. Вечером, когда родители придут домой, она им ничего не расскажет, пусть её выступление увидят по телевизору — вот будет для них сюрприз! Пусть увидят, какая у них дочь! Вот только непонятно, почему выбрали именно её? Она специально в анкете туманно написала, что мать, мол, секретарша и работает в госучреждении, поэтому вряд ли в университете знали, что её мать работает с Климовым. Видимо, всё — таки, это случайность, притом приятная случайность, и Митька пожалеет, что предпочёл ей девицу лёгкого поведения.
Она наденет белую кофточку и новую коротенькую юбочку, которую на майские праздники подарила ей тётя Вера, жена Климова. Тётя Вера ей когда — то рассказывала, что всегда хотела иметь дочь, а у неё два сына, которым уже под тридцать и у них свои дети и тоже сыновья. Не везёт тёте Вере на девочек! Интересно, чем сейчас Митька занимается? Гуляет со своей потаскушкой или что — то охраняет? Возможно, он про свою работу охранником тоже врал? Марина вздохнула, снова взяла бумажку и начала зубрить текст, который совершенно не лез в голову.
Глава 27. Галину Афонину помещают в психдиспансер
Мельников опасался, что Толмачёв представляет интересы какой — то криминальной структуры, которая пытается захватить компанию, но успокоился, когда опознали похитителей Пети. Никакая структура не действовала бы через простых деревенских лохов, для таких задач у неё всегда найдутся компетентные отморозки. Совершенно ясно, что Толмачёв простой аферист и никого, кроме самого себя, не представляет. Поэтому его можно просто взять за шкирку, выбросить как щенка и забыть. Можно припугнуть, на всякий случай, чтобы не повадно было заниматься такими вещами, но особого интереса он уже не представляет.
А вот с Шевелевым и Агапкиным, пытавшимся похитить Яну, разобраться надо. Чьи интересы они представляют? На кого работают? Может быть, взять их в подвал и расколоть? Он не сомневался, что расколет их быстро, но что с ними делать потом? Как их потом заткнуть? Ведь они, будучи сотрудниками милиции, попытаются свести счёты, и будут всячески гадить. А может проще с ними разобраться Кудрявцеву? Хотя сейчас контора находится в таком положении, что только ленивый её не пинает, поэтому действовать придётся самому. Привлекать Самохина или Стаса к этой разборке не хотелось, так как осадок недоверия ещё оставался. Но с кем провести операцию?
Он вспомнил о Мите Никонове. Парень ему нравился — несуетливый, основательный и, что самое главное, имел на Шевелева большой зуб. Недолго думая, Мельников пригласил Митю проехаться с ним на машине и заодно переговорить о серьёзном деле.
— Митя, есть к тебе просьба помочь мне в одном деле, — сказал Мельников, когда они вырвались из города и помчались по южному шоссе. — Заодно ты поквитаешься со своим приятелем Шевелевым.
Митя заиграл желваками. У него уже появился условный рефлекс — услышав фамилию Шевелев, у него сжимались кулаки и челюсти.
— Нет проблем, помогу. Что надо делать?
— Я хочу отвезти Шевелева в лес и поспрашивать его насчёт того, кто ему поручил похитить Яночку. Ты мне поможешь?
— Неплохо бы при вопросах пересчитать ему ребра.
— Если он каких — то ребер не досчитается, я не буду возражать. Так как, поможешь?
— Готов быть счетчиком. До четырёх считать уже умею, а больше ребер ему не нужно. Два ребра с одной стороны, два с другой, вполне достаточно для нормальной жизни.
— Спорить не буду, в медицине понимаю мало, в смысле вообще ничего. Так что будем считать, что договорились. Операцию проведём в середине следующей недели, а завтра съезди, пожалуйста, в деревню и перевези Яночку к вам домой. В последней записке она написала, что очень хочет побывать у Алёны на дне рождения. С тобой поедет, на всякий случай, Окунев. Он вооружён и, в случае чего, вы сможете отбиться.
