Иван Сербин - Троянский конь
— Ладно, — сказала Катя. — Поступим так. Гриша, Володя, вы тут заканчивайте с протоколом. Потом быстренько выводите гражданина Козельцева на улицу. На вопросы репортеров не отвечать. А я пока распоряжусь, чтобы машину к входу подогнали.
— Хорошо, Кать, — механически кивнул Гриша и вдруг улыбнулся. — Мать, поздравляю. Такого зубра завалила. Тебе теперь прямая дорога в Москву.
— Расскажи это его друзьям, — Катя указала на Владимира Андреевича. Затем толкнула дверь и вышла в зал.
* * *Первая ночь всегда самая трудная. Владимир Андреевич прочувствовал это на собственной шкуре. Именно в первую ночь приходит осознание того, что тебя больше нет. Для всего мира. Козельцев успел о многом подумать за эту ночь. Он уже понял, что никто не станет за него заступаться. Тот, кто организовал всю эту аферу, точно просчитал реакцию покровителей. В этой странной стране тебе могут простить убийство. Даже два. Могут простить воровство в грандиозных масштабах, но такую мелочь, как публичный скандал, не простят никогда. Побоятся, что репортеришки накинутся и на них. Заступаешься? Значит, тоже замешан. Рыло в пуху по самые уши.
Вот и все. Вот он и сел. Владимир Андреевич уснул только под утро. Разбудили его в восемь, принесли что-то очень странное в миске. Похожее на клейстер. А еще кусок сырого черного хлеба. Владимир Андреевич от еды отказался. В нем еще теплилась слабая надежда, что что-то переменится. Возможно, кто-то все же, несмотря на скандал…
В полдень грохнула, открываясь, дверь. Скучный сержант сказал протяжно:
— Козельцев, на допрос.
Как будто кроме него в камере еще кто-то был.
Владимир Андреевич кряхтя сполз с нар. Бока ломило. Понятно, кроватка-то не из испанского гарнитура.
В кабинете, куда его привели, сидел один из давешних оперативников. Володя Панкратов, вспомнил Козельцев. Та же женщина, Катя, и еще один оперативник. Широкоплечий, зато с разбитой мордой.
— А вот и Владимир Андреевич! — заголосил тот, что с разбитой мордой. — Садитесь, Владимир Андреевич, не стесняйтесь. «Присаживайтесь» не говорю, поскольку сидеть так и так придется. Лет десять-двенадцать. Зависит от уровня чистосердечности.
— Антон, — сказала Катя, — хватит. Работай.
— Хватит так хватит! — так же весело завопил Антон. — Гражданин Козельцев, вам знакома вот эта вещица?
Он кивнул на лежащий на столе ключ.
— Да. Это ключ от депозитного банковского сейфа, — кивнул Владимир Андреевич.
— А посмотрите-ка на него внимательно, — продолжал балагурить Антон. — Ключик ваш?
— У меня много подобных ключей, — ответил с достоинством Козельцев. — Я храню в банке свою коллекцию картин и копии. — И не удержался, съязвил: — Не очень я доверяю нашим правоохранительным органам.
— Ну, это понятно, — легко согласился Антон. — Но вы все-таки посмотрите ключик внимательнее.
— Чтобы вы потом с него мои пальчики откатали? — усмехнулся Владимир Андреевич. — Поищите другого дурака.
— Так в том-то и дело, дорогой гражданин Козельцев, что пальчики уже откатали. Ваши пальчики на этом ключике. Ваши и еще одного не установленного пока… я подчеркиваю, пока… лица. И как вы думаете, где мы взяли этот ключик?
— В помойке нашли, — мрачно буркнул Козельцев.
— А вот хамить не надо, — вдруг посуровел Антон. — А то я тоже хамить начну, и, уверяю, тебе это очень не понравится. Так вот… Ключик этот принес сегодня один гражданин совершенно «синюшного» вида и отдал консьержке. Консьержка сразу позвонила нам, поскольку разрешение прокуратуры на изъятие твоей личной корреспонденции у нас имеется, — продолжал Антон. Он взгромоздился на стол, закурил, выпустил дым к потолку. — Мы, памятуя о связке, найденной вчера у тебя на квартире во время обыска, ключик этот взяли и поехали в банк. Там при двух понятых из числа работников банка сейф этот вскрыли. И, как ты думаешь, что мы в нем обнаружили?
— Я так думаю, что… — начал было безразлично Козельцев, но осекся. Это был тот самый ключ, который он отдал Пане. А Паня этот, сволочь, сделал так, что его толком-то никто в банке и не разглядел, а теперь пришел, положил ему в ящичек… Что? — Пистолет? Наркотики?
— Бросьте ваньку-то валять, гражданин Козельцев, — спокойно сказал Володя Паничев. — Зачем бы вам, собирателю картин, кто-то стал передавать пистолет или наркотики? Да еще таким экстравагантным способом.
И тут Козельцев сообразил, что могло быть в сейфе собирателя картин. И почему вчера его спрашивали о похищенной «Данае». Конечно. Топить лоха, так уж по полной. Они не хапали. Они мстили. И, когда краденая картина стала им не нужна, вернули. Потому что месть, их месть, стояла выше воровства.
Заодно и ему, Владимиру Андреевичу, лишнюю статью накинули. Козельцев вдруг понял, что ему никогда не выйти из тюрьмы. Нет, его не станут «заказывать» или намеренно «опускать». Просто сделают так, что он останется за колючкой навсегда. Владимир Андреевич не знал, откуда взялась эта уверенность. Просто понял, что так и будет. Это и есть месть. Он пытался отнять чужую жизнь. Взамен отняли его. Все по справедливости. Око за око.
— «Даная», — сказал Владимир Андреевич равнодушно. — В сейфе была «Даная».
— Ну вот, — расплылся удовлетворенно Антон. — Начали колоться помаленьку. Ну так как, чистосердечное сейчас писать будем или еще поломаемся для вида?
* * *Вячеслав Аркадьевич выбрался в больницу только к ночи. Улаживал проблемы. Сначала отыскал режиссера и директора картины, которую снимал Дима.
— Представьте мне бухгалтерию, — сказал Северьяну Януарьевичу Мало-старший. — Я дам денег, чтобы вы не останавливали съемку. Когда мой сын выпишется из больницы, дело должно делаться. Иначе он расстроится. Это понятно?
Последний вопрос поверг директора в легкий ступор. Когда тебе не дают снимать кино, это логично, но когда говорят, что ты должен снимать во что бы то ни стало… Это уже из области фантастики. Особенно в этой стране.
После встречи с кинодеятелями Вячеслав Аркадьевич заехал в больницу к Алексею Алексеевичу. Тот полулежал на кровати и наворачивал больничный обед.
— Я заплатил твоей жене, как мы и договаривались, — сказал Вячеслав Аркадьевич.
— Спасибо, — сказал Алексей Алексеевич и едва заметно кивнул. Движения давались ему пока еще с трудом.
— Я привез для тебя презент.
Мало-старший открыл кейс, достал из него три старых полотна и положил на одеяло.
Алексей Алексеевич улыбнулся:
— Кроха, будь другом, в следующий раз привези мне…
— Все, что скажешь, — серьезно пообещал тот.
— Пачку приличных сигарет и фляжку коньяку. Только хорошего.
Вячеслав Аркадьевич усмехнулся.
— Обязательно. Даю слово.
Потом он заехал на квартиру к Диме. На Фрунзенскую набережную. А оттуда — в офис одной из строительных фирм, где заказал самый лучший ремонт. Сперва он хотел продать эту квартиру и купить новую, но… Подарки не продают. Да и память стоит слишком дорого, чтобы ее продавать. Особенно на квадратные метры.
И только покончив с делами, Вячеслав Аркадьевич поехал к Диме. Наверное, он специально оттягивал этот момент. Ждал позднего вечера, чтобы побыть с сыном наедине. Когда не будет рядом суетливых, перепуганных врачей и взбалмошных сестер.
Даже оказавшись у больницы, он не сразу пошел наверх, а еще часа полтора сидел в машине. Курил, смотрел, как сгущается над Москвой ночь. И только когда темнота стала густой, махровой, как китайский шарф, Мало-старший выбрался из салона «БМВ» и поднялся по каменным ступеням.
Заплатив, как водится, дежурному врачу, поднялся на нужный этаж. Тут пришлось заплатить еще и заспанной медсестре.
— Дмитрий Вячеславович? — Медсестра зябко передернула плечами. — В третьей. По коридору направо, третья дверь.
Мало-старший двинулся по коридору, стараясь ступать осторожно, словно его шаги могли потревожить людей, лежащих в ЭТИХ палатах. У нужной двери он остановился, аккуратно открыл створку, шагнул в темноту и тут же увидел возле кровати женский силуэт.
— Здравствуйте, Екатерина Михайловна, — шепотом сказал Вячеслав Аркадьевич.
— Здравствуйте, — так же шепотом ответила Катя.
— А вы почему не дома? Я же сказал, что позвоню.
Катя помолчала, затем повернулась:
— Я пойду.
— Подождите, я вас отвезу.
— Не стоит, я сама доберусь.
— Да будет вам глупости-то говорить, Екатерина Михайловна. Куда вы доберетесь? Пять утра. — Вячеслав Аркадьевич подошел к кровати Димы. Посмотрел на бледное лицо. Трубка во рту. Капельницы. — Замотанный, как кукленыш, — сипло сказал Мало-старший и подозрительно хлюпнул носом. — Вы с врачом не разговаривали?
— Разговаривала.
— И что он сказал?
— Состояние стабильное, — ответила Катя.
