Михаил Нестеров - Формула боя
Стены иешибота с невероятной силой выперло наружу, потолок рухнул. Учеников в здании уже не было, оставался только персонал синагоги. Те, кто не погиб сразу, были раздавлены бетонной массой потолка и балками перекрытий.
А еще через час в собственной квартире был обнаружен обезглавленный труп раввина. Прежде чем лишиться головы, он был подвергнут жестокой пытке.
Умирая, раввин так и не смог понять или объяснить себе, как вообще можно терпеть, казалось бы, нестерпимую боль.
Он сидел на стуле, крепко стянутый веревками. От побоев его тело приобрело синий, местами с плавным переходом в фиолетовый, цвет. И эти фиолетовые пятна были, пожалуй, страшнее всего. Даже рот с выбитыми передними зубами и почти перекушенным языком не выглядел так жутко.
Для самого раввина страшным было не то, что его подвергают жесточайшим пыткам, а то, что ему даже не пытались объяснить, за что. Верхние зубы от сильного удара металлической дубинки сломались именно после этого вопроса, а самый первый удар пришелся в пах, когда поздно вечером он открыл дверь в свою квартиру. Его втолкнули в прихожую, зажали рот и ударили ногой. Он невнятно промычал: «За что?», но его поняли: кроша зубы, тяжелая дубинка врезалась ему в рот.
Потом в течение всей ночи его периодически избивали, делали какие-то инъекции. Все действия происходили в леденящем душу молчании… Ближе к утру включили телевизор.
Раввин еще мог смотреть и перед смертью получил возможность хоть что-то осмыслить, вернее, понять причину происходящего.
На экране телевизора он увидел себя. Слова, которые он отчетливо выговаривал, поставили все на свои места. Даже не нужно было слушать комментарии журналиста, ведущего экстренный выпуск.
Впрочем, раввину не дали послушать комментарии.
Сильная рука рванула с плеч рубашку, и пуговицы горохом простучали по полу. На голову сильно нажали, отчего его подбородок уперся в грудь. Потом на шее, ниже затылка, он ощутил страшное прикосновение остро отточенного лезвия. Горячая кровь, стекая по шее, побежала по груди. Он не мог видеть, но ясно представил, как, обнажая шейные позвонки, раскрылись мышечные ткани. Потом движениями, схожими с обыкновенной пилой, лезвие вошло между позвонками. Остановилось. Затем с хрустом разъединило позвонки.
Мгновенная боль от прикосновения металла к оголенному нерву коснулась сознания раввина и тут же пропала. Его тело напряглось на две-три секунды, потом резко расслабилось…
Когда его мучители выходили из квартиры, голова раввина открытыми глазами смотрела на его тело с центра стола.
Глава 33
Автобус, выполнявший в дачный сезон загородные рейсы на Подольск, съехал на обочину шоссе. За остановку по требованию водитель получил две тысячи с человека и открыл двери, выпуская двух молодых людей с дорожными сумками. Они перебросились парой незначительных фраз и рассмеялись. В двадцати метрах от них стояла машина ГАИ. Вооруженный автоматом постовой сошел с обочины на дорогу и указал полосатым жезлом возле себя. Этот жест касался микроавтобуса «Мицубиси» с затемненными стеклами, который, включив указатель правого поворота, сворачивал на боковую дорогу.
Заварзин, сидевший на переднем сиденье, остался совершенно спокоен, он только слегка приподнял бровь: постовой постоянно торчал на этом месте, скорее всего просто не узнал машину, принадлежащую генералу Дробову. Впрочем, гаишник тут же «исправился». Полуобернувшись в кресле, Заварзин видел, как он поспешно приближается. Почти бегом. К этому его подвигнул «Мерседес» генерала, остановившийся за микроавтобусом. Заварзин открыл дверь.
– Извините, автоматически «тормознул», – на ходу оправдывался милиционер. Поравнявшись с микроавтобусом, он дружески улыбнулся Заварзину и продолжил путь к «Мерседесу». – Извините, Григорий Иванович, не узнал.
Дробов ответил стереотипно:
– Бывает. Давно не заглядывал к нам, Саша.
Антон сидел в микроавтобусе сзади, между Шикиным и Лобановым, руки за спиной в наручниках; Заварзин на переднем сиденье; Андрей – слева, у окна, по соседству с ним устроился Юдин. Никишин пришел в себя с полчаса назад и молча наблюдал за дорогой. Вчера Фролов сказал ему правду о приватизированных закрытых зонах отдыха бывшего ЦК КПСС. По всей видимости, они ехали на базу, расположенную за городом по правую сторону от дороги М2. Когда их остановил постовой, Лобанов уткнул ствол пистолета Антону в шею поверх кадыка. Он надавил так сильно, что не только кричать, дышать стало невозможно. Лицо Антона пошло бледно-сиреневыми пятнами. Он задыхался. Лобанов видел его состояние, но давления не ослабил. Антон дернулся, тогда Шикин усугубил его положение, надавив пальцем на глаз. Антон стал проваливаться в бездну.
Постовой Медведев в последний раз улыбнулся генералу и дурашливо козырнул. Как по волшебству, в руках у него оказался свисток. Он свистнул, обращая на себя внимание двух молодых людей, свернувших на боковую дорогу.
– Туда нельзя, пройдите по шоссе пятьсот метров, там есть свободный проход.
Парни переглянулась. Они прижались к столбу со знаком «проезд запрещен», пропуская «Мерседес» и микроавтобус.
Постовой поторопил их заморской фразой:
– Здесь частные владения.
Молодые люди сошли на обочину шоссе и стали удаляться в указанном направлении.
Водитель рейсового автобуса, закрывая двери, посмотрел им вслед, потом перевел взгляд на боковую дорогу, куда свернули иномарки. Дорога утопала в зелени и оттого казалась узкой. По обе стороны стояли ровные ряды елей; по сравнению с деревьями вдоль шоссе они казались вымытыми. Дорога через сто метров круто поворачивала, складывалось впечатление, что она кончалась глухой стеной ельника. Загородный рай.
Водитель тихо произнес:
– Хозяева жизни.
Смяв две тысячные купюры, он сунул их в карман и, громко объявив следующую остановку, поехал дальше.
Микроавтобус ехал быстро. Водитель, почти не снижая скорости, резко повернул направо. Впереди та же панорама: «Мерседес», узкая дорога, ровные ряды елей. Перед глазами Антона все еще плавали разноцветные круги, но он, почти не мигая, смотрел вперед. Слезившийся левый глаз затуманивал обзор, и Антон на некоторое время закрыл его.
Путь от шоссе до базы занял около семи минут. Водитель ехал с постоянной скоростью 80 километров в час: Антон видел едва колышущуюся стрелку спидометра. Значит, от базы до шоссе расстояние составляет 9—10 километров. Зачем ему это? Антон не знал. Видно, прав был Романов, когда говорил: «Ты не сможешь без этого. Проснувшись ночью в туалет, ты будешь смотреть на часы; когда начнется какая-нибудь программа по телевизору, ты отметишь, что передачу задержали на полторы минуты. Это будет происходить подсознательно».
Ворота были уже открыты. Охранник, глядя в лобовое стекло, кивнул. Антон вспомнил разговор с Андреем, когда они ехали к Гурину. Тогда Фролов предположил, что Сергея наверняка держат на базе, больше негде, здесь и ОВ.
– Там ребята молчаливые. Мы, будем говорить, штурмовики, там гости, приезжаем только пострелять, а те хозяева. Если честно, я всегда их недолюбливал: вальяжные, смотрят свысока. Привилегированные суки. Дробов называет их по-немецки: шутцштеффельн. Он сам подбирал охранников; по сути, они те же телохранители, каждый из них ростом не ниже 180 и не выше 185.
Тогда Антон питал насчет Андрея какие-то иллюзии. Он мысленно представлял себе базу, роскошные строения, молчаливых охранников. И спросил:
– Тебя они помнят?
– Помнят, конечно.
Микроавтобус остановился у одноэтажного кирпичного дома. Когда из машины вышли Андрей и Юдин, Заварзин, глядя на пленника, приказал:
– Вперед!
Прошло чуть больше часа с тех пор, как Никишин, проснувшись, почувствовал некоторое неудобство: на икру правой ноги давили резинки подтяжек. Сейчас он молил Бога, чтобы они давили еще сильнее – до отека, до посинения, до невыносимой боли, чтобы не перекосились, не слетели, чтобы пистолет так же уютно чувствовал себя в кобуре-кошельке Франца Николаевича Гурина. Когда в бюро обнаружили именной «вальтер» отца Гурина – это даже везением не назовешь, это было счастье. Плюс своевременное предупреждение Андрея: «В бюро должен быть еще один пистолет». Благодаря ему обыск Антона прекратился, практически не начавшись. «Как здорово, что я потянулся не к пистолету, а к кортику», – подумал Антон и тут же осадил себя.
Никто из тех, кто привез его сюда на микроавтобусе, кроме Фролова, на базе не остался. Заварзин даже не вышел из машины.
Микроавтобус выезжал за ворота, а Антон, с которого самоуверенные охранники предварительно сняли наручники, поднимался по ступенькам. Впереди него на некотором расстоянии шел респектабельного вида человек; он только раз обернулся, но Антон узнал его: Дробов. «Молчание ягнят» по-русски». Антона била предстартовая дрожь, так и подмывало спросить: «С вами несчастные случаи происходили?»
