Леонид Влодавец - Большой шухер
— Спасибо, вы очень любезны, — покривлялась береговская этуаль. Ксюша тоже полезла в пачку, и тут куропаточники с удивлением увидели, что рука у нее с внешней стороны намного темнее Элькиной. А когда девушки прикурили от услужливо выставленной Гребешком зажигалки, пламя на несколько секунд осветило их лица, и все стало ясно.
Большие глазищи, ярко-белые зубки, выпуклые темно-красные губы… Волосы чернее воронова крыла, свитые в дикое множество мелких косичек. Наконец, кожа цвета темного шоколада.
— Ты чего, африканка, что ли? — с легким обалдением произнес Гребешок.
— Конечно, только сегодня из Африки, а позавчера, блин, хвост отпал и с дерева слезла, — невозмутимо произнесла чернокожая.
— А по-русски шпаришь классно, без акцента, — заметил Агафон.
— Ничего не поделаешь, приходится.
— Прямо как в анекдоте, — хмыкнул Гребешок. — Спрашивает, значит, негритенок у матери: «Мама, а почему у меня такая черная кожа?» Мать отвечает: «А затем, сынок, чтоб защитить тебя от палящего африканского солнца». Негритенок опять спрашивает: «Мама, а почему у меня такие жесткие и курчавые волосы?» — «А это, сынок, чтоб ты не цеплялся волосами за листья пальм, которые растут в вечнозеленых африканских джунглях под палящим африканским солнцем». — «Мама, а почему у меня такие крепкие и красивые белые зубы?» — «А это, сынок, чтоб ты мог разгрызать кокосы, которые висят на пальмах, растущих в вечнозеленых джунглях под палящим африканским солнцем». — «Слушай, мам, а какого же хрена мы тогда в Архангельске живем?»
Девицы закатились таким хохотом, что Гребешок испугался: вдруг бабку разбудят? Агафон, как раз наоборот, был вовсе не против, чтоб кто-нибудь проснулся. Конечно, лучше, чтобы Налим с Лузой.
— Можно потише? — сказал Гребешок не очень сердито. — Люди спят.
— Можно, — прошептала негритянка Ксюша, готовая вот-вот опять прыснуть.
— А вы пройтись не хотите? — поинтересовалась вполголоса Элька. — Воздухом подышать, тишину послушать? Так клево!
— Без проблем, — ответил Агафон, — только мы, предупреждаю, песен не поем. У нас голоса сорваны.
— Как жаль, а нам так мужской силы не хватает… в пении. Общей группой, попыхивая сигаретами, вышли за калитку.
— Не люблю на ходу курить, — заметил Гребешок, — вон там бревнышко лежит, присесть можно.
Это возражений не вызвало. Дошли до бревнышка, присели рядком: девочки посередке, мальчики с краев. Агафон оказался рядом с Элькой, а Гребешок с негритянкой Ксюшей.
— В отпуск приехали? — поинтересовалась Ксюша. — Из города?
— Само собой, — ответил Гребешок, удивляясь тому, что Элька их до сих пор не узнала. Вспомнилось, как меньше чем полсуток назад эта длинноногая блондинка навела на него пистолет и он, струхнув, положил на землю автомат. А почему? Да потому что она прямо на глазах у куропаточников задушила здоровяка Барбоса. Точнее, шею ему свернула. Жуть!
Агафон тоже соображал помаленьку. Действительно настолько пьяна, что не может узнать, или все-таки узнала, но виду не подает? А если это так, то какую новую заподлянку задумала?
— Что-то я вас здесь раньше не видел, — заметил Гребешок. — Вроде в том доме Дарья Петровна жила. Верно?
— Это моя бабушка была, — вздохнула Ксюша. — Померла полтора года назад. Правда, я ее никогда не видела.
— Я тоже никогда не слышал, что у нее такая внучка есть.
— В смысле черная?
— Нет, вообще.
— Не мудрено. Мать у меня объявилась только год назад. Последний срок досидела. И к бабке лет двадцать не ездила. Сперва от стыда, что залетела от негра, потом оттого, что пила и в тюрьму садилась. Но как бабка померла, тут же примчалась наследство на дом оформлять. Хотела пропить, но не успела. Надрызгалась и померла в поезде. Я и не знала ничего про дом, если бы менты мне бумаги не отдали, которые у нее нашлись.
— Нормально, да? — пуская дым ноздрями, сказала Элька. — Два подарка сразу!
— Не понял… — произнес Агафон. — Почему два?
— А потому что главный подарок — это не дом, — хмыкнула Ксюша. — Главный подарок — это то, что она сдохла.
— Ни фига себе, — неодобрительно произнес Гребешок, — про мать — и так круто…
— В самый раз, — красноватые блики от сигареты отразились в сердито сверкнувших белках Ксюшиных глаз. — Чего я от нее хорошего видела? То, что она меня родила, блин, хрен знает от какой гориллы? Так я ее об этом не просила. Знаешь, сколько раз думала: как бы хорошо было, если бы меня вообще на свете не было?
— Не заводись, — миролюбиво произнесла Элька, — фига ли ее теперь поливать, когда уже все? Теперь-то все о'кей у тебя: квартира в Питере есть, дом в деревне есть, хрусты водятся… Прикида — завались, какие проблемы?
— Да я так, просто товарищ за мою маму испереживался, — хмыкнула Ксюша, — небось была бы у него такая, так он бы ее сам зарезал.
— Значит, ты тоже отдыхать приехала? — спросил Гребешок.
— А что, нельзя? — зло сказала Ксюша.
— Не, можно… — обескуражено произнес Гребешок. — Я же не расист. Мне лично все по фигу, был бы человек хороший.
— Правильно, — поддержала Элька, — пойдем лучше погуляем, а то на этом бревне радикулит нажить можно.
Встали и пошли в том же развернутом строю.
— А мы, по-моему, еще не знакомились, — сказал Агафон, — верно? Может, пора?
— Запросто! — сказала Ксюша. — Щапова Ксения Николаевна, русская негритянка.
— Очень приятно, — поклонился Гребешок, — меня можно просто Миша, я не гордый. Можно, я вас буду Ксюшей называть?
— Можно. «Ксюша, Ксюша, Ксюша, юбочка из плюша…»
— Во, это по-нашему! — пьяненько просияла Элька. — А то, блин, как в анекдоте про собак. Встречаются два кобеля: «Я — доберман-пинчер!» — «А я просто так, пописать вышел!» Так вот, я просто Эля, без отчества.
— Ну, тогда я Саня, — произнес Агафон.
— Врешь, конечно, — усмехнулась Элька, — но имя хорошее. Агафон немного опешил, однако промолчал.
— Не могу понять, — вздохнула Элька, — как здесь народ без электричества живет? А главное — без телика?
— Зато спокойно. Никто никого не пугает. Ни войной, ни революцией, ни ростом организованной преступности, — с умным видом заявил Агафон.
— Точно! — сказала Ксюша. — Я, кроме «Санта-Барбары», ничего не смотрю, только уже не помню, с чего начиналось. Видак интереснее. У меня кассет тридцать дома, в любой момент могу поглядеть.
— А ты, поди-ка, богатая невеста! — заметил Гребешок. — Квартира, дом в деревне, видак есть… Или уже замужем?
— Ага, сейчас, возьмут меня. У негров такие, как я, дома есть, а русские, козлы, трахнуть, конечно, не откажутся, но чтобы замуж… Да они со мной днем по улице пройтись не захотят. Застыдятся, видишь ли.
— Вообще-то ты права, — задумчиво произнес Агафон. — Меня это тоже здорово занимало. Почему, интересно, русские бабы к черным и прочим липнут, а наши мужики только белых в жены подыскивают?
— Сказать? — воскликнула Элька. — Не обидитесь?
— Да ладно, — разрешил Агафон, — правду, даже горькую, знать полезно.
— Верно мыслишь, гражданин начальник, — произнесла Элька. — Так вот, слушайте горькую правду. Во-первых, русский мужик ухаживать не умеет. Либо забалтывать пытается, либо руки тянет, когда еще не надо. А когда надо, почему-то стесняется. Во-вторых, русские бабы сами ни к кому не липнут. Это к ним все липнут. Потому что они намного красивей мужиков. И даже умней, если на то пошло. В-третьих, мужики наши вообще сволочи.
— Понятно, — сказал Гребешок.
— Высказалась! — хихикнула Ксюша. — Мы тут две бутылки на четверых усидели, вот ее и ведет.
— На четверых? — переспросил Агафон. — Так вы тут кавалеров нашли?
— Кроме вас, чуваков, ничего пока не подвернулось, — сказала Элька. — У нас тут еще две девочки есть. Только они отключились и спят.
— Надо же! — Агафон догадался, что речь идет о Ларисе и Лиде. — А у нас есть два мальчика свободных. Может, подымем их, познакомим?
— Нет, нечего их будить. Они молодые, глупые и пьяные. Еще развратят малолетних, — тоном заботливой мамаши произнесла Элька.
— Прохладно что-то стало, — глубокомысленно произнес Гребешок. — У нас, между прочим, есть, чем погреться. Как насчет пары глоточков?
— Спасибо, в другой раз, — отказалась Ксюша. — У Эльки язык и так заплетается.
— У меня? Заплетается?! — обиделась Элька. — Да шла бы ты на хрен! Ща пойду и выпью! Имею право!
— Элечка, — Агафон обнял спутницу за талию. — Ты чего? Все нормально.
— Руку убери, а? — вяло сказала Эля.
— А что, еще рано? — ухмыльнулся Агафон. — Или уже поздно?
— Да так… Скучно все это. Не в первый раз.
Как-то незаметно четверка распалась на две пары. Гребешок с Ксюшей приотстали, а затем повернули назад. Шли уже под ручку.
Агафон тоже взял Эльку под руку. Вырываться она не стала, но и особой приязни не выказала. Видно было, что ей это и впрямь скучно. Шли молча, размышляя каждый о своем. Как-то незаметно деревня осталась позади, они шли по той самой единственной проезжей лесной дороге, ведущей из Конца в Воронцово. Дышали воздухом, не курили. Когда прошли под горку почти километр, Элька нарушила молчание первой:
