Сергей Москвин - Агенты «Аль-Каиды»
60. Капитан Овчинников
Морской порт, Мурманск, 15 марта, 14.50«ПАЗ» остановился у огромного сухого дока, за стенами которого виднелись мачты и палубные надстройки стоящего в доке судна. По приказу Углова мы высадились и построились возле автобуса, после чего Георгий Гришин повел всю нашу команду на судно. Поднявшись по длинной, сваренной из нескольких маршей, металлической лестнице, мы через открытую Гришиным дверь вошли внутрь дока. Я никогда прежде не видел стоящий в доке атомный ледокол и не представлял, насколько он огромен. В этих величественных обводах корпуса, глухих бортах, сваренных из броневой стали, нетипично высокой для гражданского судна палубной надстройке – во всем ощущалась огромная мощь, способная продавливать и взламывать многометровые арктические льды. Я даже остановился на проложенном в доке пандусе, невольно залюбовавшись увиденным мною судном. Однако долго любоваться ледоколом времени не было. Да и не за этим мы сюда пришли. Пока я разглядывал стоящий в доке ледокол, главный механик «Арктики» уже обошел по пандусу свое судно и по переброшенным сходням поднялся на палубу. Вслед за ним на палубу ледокола стали подниматься наши офицеры, и я поспешил скорее присоединиться к ним.
По указанию управляющего портом, проводившиеся на ледоколе ремонтные работы временно были приостановлены, поэтому на палубе нас встретили только несколько моряков судовой команды. Поздоровавшись с Гришиным, моряки отошли в сторону и оттуда с интересом и тревогой стали наблюдать за группой военных. Гришин же, дождавшись, когда вся наша команда поднимется на палубу, принялся рассказывать нам об устройстве ледокола.
– Ледоколы «Арктика» и «Россия» построены по одному и тому же проекту, поэтому, за исключением небольших отличий, расположение всех судовых узлов и механизмов в точности совпадает, – первым делом пояснил он.
– То есть палуба «России» выглядит точно так же, как эта? – уточнил Углов.
– Палуба, капитанская рубка, внутренние отсеки и все остальное, – подтвердил Гришин.
Наш командир удовлетворенно кивнул и распорядился:
– Пятнадцать минут на осмотр судна! Особое внимание обратить на расположение палубных надстроек, план капитанской рубки, машинного отделения и реакторного отсека! Георгий Валерьянович, – обратился Углов к Гришину. – Покажите нашим сотрудникам машинное отделение и реакторный отсек.
В течение отпущенных нам пятнадцати минут мы старательно осматривали ледокол. Чтобы уложиться в срок, все перемещения по палубе стапятидесятиметрового судна приходилось осуществлять бегом. В этом даже была своя польза. Поначалу некоторые наши офицеры нет-нет да и спотыкались о всевозможные выступы: крышки люков, рукоятки лебедок, открытые двери и прочие элементы палубных надстроек, но, побегав по палубе, научились не задевать их, виртуозно лавируя.
С верхней палубы Гришин провел нас в машинное отделение. Как я понял, попасть туда можно было несколькими путями. Но вот вход в реакторный отсек действительно имелся только один: из машинного отделения через узкий люк, перекрываемый массивной дверью. Действительно, если запереть дверь и заклинить изнутри шестерни кремальерного механизма, то реакторный отсек превращался в неприступный стальной бункер. Видимо, это и произошло на «России». Камикадзе, которого привез с собой Ахмед, заперся в реакторном отсеке и сейчас с нетерпением ждет, когда захваченный им судовой механик вновь запустит заглушенный на время стоянки реактор.
– Покажите, какие действия необходимо выполнить, чтобы устроить ядерный взрыв, и как предотвратить его, – обратился я к главному механику «Арктики» после того, как он показал мне центральный пульт управления реактором.
– Взрыв? – испуганно переспросил Гришин. Уже сама мысль о возможном взрыве реактора страшила его. – Если реактор будет находиться в рабочем состоянии, и вы выведете из него графитовые стержни, поглощающие избыток свободных нейтронов, поворотом вот этой рукоятки на пульте управления, – главмех коснулся одного из переключателей на ЦПУ, – а затем перекроете систему охлаждения вот этим вентилем… – он указал на массивный вентиль на проходящем по полу реакторного отсека трубопроводе. – И если при этом температура в реакторе поднимется выше критической отметки… – Он вновь подошел к ЦПУ и показал мне термометр на пульте управления, последняя четверть шкалы которого была выделена красным цветом, – то начнется цепная реакция…
– Чтобы остановить ее, надо проделать те же действия в обратной последовательности?
Главмех как-то странно посмотрел на меня и ответил:
– Цепная реакция необратима. Если процесс начнется, его уже не остановить. В этом случае взрыв неизбежен.
В словах Гришина было столько страха, что его паническое состояние невольно передалось мне. Я даже ощутил слабость в ногах, чего со мной раньше никогда не случалось. Скорее к Углову.
Генерала я нашел на верхней палубе. Он стоял рядом с майором Уткиным, командиром одной из наших оперативно-боевых групп, и, задрав голову, зачем-то смотрел в небо. Однако, стоило мне появиться на палубе, Углов сразу заметил меня и, подозвав к себе, спросил:
– Овчинников, как, по-вашему, возможно десантирование на палубу с вертолета?
Я тоже взглянул на небо и отрицательно покачал головой:
– Нет, товарищ генерал. Как только вертолет зависнет над палубой, он превратится в отличную мишень для гранатометчиков. Его собьют в течение десяти-пятнадцати секунд. Погибнет десант, экипаж и машина.
– А если задействовать вертолеты огневой поддержки?
– Все равно, – упрямо повторил я. – Площадка, пригодная для высадки десанта, ограничена небольшим участком палубы. Вертолету придется зависнуть строго над ней. И рассредоточившиеся по палубе боевики смогут обстрелять его практически с любой точки.
Углов глубоко вздохнул и повернулся к Уткину:
– Решено. Используем парашюты.
– Парапланы, – поправил генерала тот.
Мысль десантироваться на захваченный ледокол на парапланах пришла мне в голову, еще когда мы с Бондаревым отвозили террористам горючее. Но когда я с палубы «Арктики» увидел взаимное расположение судовых надстроек, антенных мачт и удерживающих их растяжек, то отказался от этой идеи. Слишком узкое пространство для маневра. Чтобы не задеть стропами или куполом за протянутые над палубой провода и тросы, требовалась ювелирная точность движений и абсолютно безветренная погода. Малейшая ошибка при выборе траектории приземления или внезапный порыв ветра – и можно вообще не долететь до палубы, запутавшись в паутине стальных растяжек. Генерала можно понять. Он не специалист, хотя и прыгал с парашютом. Но Уткин сам мастер спорта по парашютному спорту, неоднократный призер чемпионата страны, он-то должен понимать степень опасности! То, что он предлагает, – это же чистой воды авантюризм!
– Товарищ генерал! – обратился я к Углову. – Чтобы не зацепить судовые снасти, парашютистам придется постоянно маневрировать в воздухе, и все это под ураганным огнем террористов! Это даже не риск, а натуральное самоубийство!
– А вот майор утверждает, что сможет приземлиться, – сказал в ответ Углов, кивнув головой в сторону Уткина.
– Просто опуститься на палубу, не задев натянутые над ней провода и мачтовые растяжки, смогу и я, да еще, наверное, пара наших парашютистов! Но за время спуска террористы успеют убить каждого из нас не по одному разу! И даже если кому-то удастся опуститься на палубу живым, мы все равно не сможем противостоять двум десяткам вооруженных боевиков и тем более освободить судно!
– Чтобы вы смогли приземлиться, задействуется отвлекающая группа, которая имитирует атаку ледокола с пирса и вызовет на себя огонь обороняющих палубу террористов. Задача парашютистов: опуститься на палубу с левого борта и сбросить в воду фалы, по которым на судно смогут подняться наши пловцы. Именно они будут освобождать захваченное судно и его команду, – изложил Углов суть своего плана.
После этих слов я как будто по-новому увидел палубу со всеми ее надстройками. Взглянув сначала на правый, затем на левый борт ледокола, я снова перевел взгляд на генерала и высказал свое мнение:
– А что, должно сработать.
Наверно, в моих словах не прозвучало необходимой уверенности, потому что Углов с присущей ему решительностью повторил:
– Обязательно сработает! Потому что иной возможности освободить судно и предотвратить ядерный взрыв у нас нет!
В этом он был абсолютно прав. На переговоры с захватившими судно боевиками у нас уже не осталось времени. Да они и не поверили бы ни одному нашему слову о грозящем взрыве реактора. К тому же у них нет возможности предотвратить взрыв. После того как террорист-смертник забаррикадировался в реакторном отсеке, захватившие судно боевики сами превратились в заложников. Поэтому штурм ледокола – это единственная возможность спасти город и его жителей от гибели. По себе знаю, как важно осознавать, что ты не напрасно рискуешь собственной жизнью, что, кроме как самому идти на автоматы и пулеметы террористов, у тебя нет иной возможности спасти жизни людей. И те, кто будет штурмовать ледокол с берега, вызвав на себя огонь террористов, тоже знают это. А ведь они будут рисковать больше всех, потому что захватившие судно боевики отлично подготовились к такой лобовой атаке и обрушат на наших парней всю мощь своего оружия.
