Геннадий Прашкевич - Бык в западне
Хотя Чирик выходил из номера всего два раза, опытным глазом он успел углядеть в гостинице подозрительно кучкующихся азербайджанцев.
Упитанные айзеры. С такими можно иметь дело.
Однажды он и Серега без труда отняли у таких вот упитанных айзеров неплохой товар — пакистанский метадон, индийский бупренорфин, отечественный тремитилфентонил.
Эти айзеры в гостинице тоже показались Чирику интересными. Даже перспективными. Только вот времени на них нет.
Чирик закурил, неторопливо выпустил изо рта густой клуб дыма и вынул наконец из кармана джинсовой куртки тренькающий, как игрушечный трамвай, пейджер. На экране был высвечен номер. Так же неторопливо Чирик подошел к тумбочке и снял с аппарата трубку гостиничного телефона.
Слинять бы, с тоской подумал он, набирая номер,сброшенный на его пейджер. Спрятаться в глуши. Пересидеть опасность. Хоть среди медведей. А то устроиться сторожем на какую-нибудь сельскую продбазу.
И замер. Его звонка ждали.
— Ну, здравствуйте, Григорий Павлович, — услышал он вполне доброжелательный незнакомый голос.
— Здравствуйте.
Доброжелательный голос был незнаком Чирику, но Чирика это не смутило. Страшный человек в Москве предупреждал, что разговаривать с Чириком будет, возможно, совсем не он, а какой-то другой человек.
— Слушаю, — негромко сказал Чирик, потому что не знал, что именно ему следует говорить. В горле у него пересохло.
— Правильно делаете, что слушаете, Григорий Павлович, — ответил доброжелательный голос впрочем,сразу переходя на тон более деловой. — Внимательно слушайте. Очень внимательно. Ничего повторять не буду. Сегодня в три часа дня, Григорий Павлович, вы должны стоять у второго подъезда в доме на улице Орджоникидзе… — Человек назвал номер дома — У второго подъезда от арки. Помните арку? Вот и славненько. Примерно в три тридцать, ну, сами понимаете, это само собой, плюс-минус пять минут, на площади Ленина возникнет некоторый шум. Наверное, вы его услышите. Даже, наверное, обязательно услышите. Ну, так вот. Когда услышите шум, то откроете дверь подъезда, код два-три-восемь, и подниметесь на пятый этаж. Лифт вызывать не надо. Подъезд тихий. В этом подъезде сейчас живут в основном пенсионеры и одинокие люди. У квартиры… — человек назвал номер квартиры, — вы остановитесь и прислушаетесь. Если вблизи кто-то окажется, мало ли что бывает, случайности не исключены, подниметесь выше на площадку и подождете. Там на площадке колонка мусоропровода. Там и переждете. Никто вас там не увидит. Потом, стараясь не шуметь, спуститесь к указанной квартире и откроете дверь. Ключ у вас?
— Да.
— Дверь открывайте осторожно. Как только можно осторожно. В квартире будет находиться человек. Он знает, что к нему придут, но все равно ведите себя как можно более осторожно. И помните, Григорий Павлович, что человек, который будет находиться в квартире, это единственный человек, который в будущем… Ну, вы, наверное, помните, что вам говорили в Москве?
— Помню.
— Тогда действуйте.
— Погодите, погодите! — заторопился, испугался Чирик. И зачастил, злясь на самого себя и боясь, что трубку сейчас повесят: — А билет? Мне в Москве обещали. Где билет?
— В квартире на секретере лежит толстая черная книга, Григорий Павлович. Называется «Библейская энциклопедия». Между страницами пятьсот восемьдесят два и пятьсот восемьдесят три, там, где напечатана статья «Прорицатели», лежит все, что вас интересует.
Трубку повесили
«Прорицатели»… Какие, к черту, прорицатели?!
Второй подъезд дома на Орджоникидзе… Дом — другое дело. Дом на Орджоникидзе Чирик знал.
Значит, так, прикинул он. В три часа дня я буду у подъезда. Ну, потолкаюсь там, покурю в сторонке под аркой. Присмотрюсь, что к чему. Заодно изучу пути отхода. А примерно в три тридцать, ну, плюс-минус пять минут, как нужно, на площади Ленина возникнет какой-то шум…
Драться, что ли, начнут? — недоуменно подумал Чирик. И решил — наверное. Там ведь одно дурачье. С них станется.
Код подъезда два-три-восемь. Пятый этаж. Лифт не вызывать. Да я бы и не стал вызывать. Тише ходишь, дальше будешь. Ключ в кармане. Ключ Чирик получил еще в Москве. Ну, а в квартире, значит, окажется человек. И человек этот, понятно, не должен меня запомнить.
Чирик проверил деньги в карманах и паспорт на имя Григория Павловича Сковородина. Его затрясло.Когда окажусь в Москве, злобно решил он, когда у меня появится новый паспорт, этот я немедленно выброшу.Порву на клочки и выброшу. Или нет. Сожгу для уверенности.
Чирику сразу, еще в Москве, не понравилось сочетание имени и фамилии. Сковородин. Григорий Павлович. Гришка, значит…
Ну нет. Гришкой я жить не стану. Не пробуду я долго Гришкой. И сумку, с которой прилетел, мне теперь брать с собой незачем. Завтра куплю другую. В Екатеринбурге. Если доберусь. Ничто больше не будет мне напоминать о том страшном человеке.
Единственное, что Чирик извлек из сумки и сунул в карман — это короткий крупповский нож. Собственно, он мог и лож не брать, в обжитой квартире всегда что-нибудь такое попадет под руку, но хорошую вещь жалко.
До площади Ленина Чирик доехал в троллейбусе.
Собственно, доехал он не до площади, а до «гнутого» гастронома. Дальше транспорт не ходил, весь проспект перекрыла милиция. За фуражками с красными околышами волновалось и гудело необозримое серое человеческое море — растревоженное, мощное, со своими шумными отливами и приливами, придыханиями и ропотом.
Это хорошо, подумал Чирик. Пусть шумят. Чем больше шуму, тем легче будет уйти. В три сорок, закончив дело, я поймаю частника где-нибудь на углу улиц Мичурина и Орджоникидзе, и спокойненько уеду в Толмачево. Кому какое дело до частника, везущего пассажира в аэропорт? Не знаю, на какой рейс взят билет, но мне лучше убраться из Новосибирска прямо сегодня. Кстати, с любым частником запросто можно договориться, подумал Чирик, чтобы махнуть, скажем, в Кемерово. Или в Томск. Или в Барнаул. Или в Новокузнецк. Или в Бийск. Или в какой другой город. Но лучше сразу улететь из Сибири.
Неторопливо обойдя оперный театр с тыльной его стороны, Чирик вышел на угол улиц Мичурина и Орджоникидзе. В запасе у него оставалось минут пятнадцать. Он нисколько не торопился. Совершенно спокойно, совсем как свой, он прошелся по глухому двору, ограниченному с одной стороны неприветливыми металлическими мусорными баками, а с другой — мрачной кирпичной стеной Архитектурного института, и ему очень не понравилось то, что в арке, ведущей со двора на улицу, густо стоят менты. Впрочем, иначе и быть не могло
