Гарольд Роббинс - Одинокая леди
— Не он один виноват, — сказала она. — До сих пор для того, чтобы забеременеть, нужны были двое. И если бы я не торопилась, то обязательно вспомнила бы о диафрагме.
Доктор закончил осмотр и выпрямился.
— У вас все идет хорошо, — сказал он. — Завтра, если хотите, можете начать выходить из дому. Но, конечно, не утомляться. Если почувствуете, что устали, возвращайтесь домой и ложитесь в постель.
— О'кей, Сэм.
— В понедельник придете в клинику, и я еще раз, окончательно, посмотрю вас.
— Я стала чувствовать себя, как подержанная автомашина.
— Не беспокойтесь, — улыбнулся он, — у вас запас прочности еще на добрых пятьдесят тысяч миль. Кроме того, у меня появилась идея насчет одной новой детали в вашем моторе: если ее заменить, вы будете двигаться даже лучше, чем до недавнего времени.
— Что это?
— Я только что получил данные клинических испытаний нового средства.
Это медная спираль, совсем небольшая. Я думаю, вы сможете с ней свободно ходить.
— Закажите для меня — я попробую.
— Я уже сделал заказ, — сказал доктор. — Всего хорошего.
— До свидания, Сэм, — сказала она. В это время зазвонил телефон. Она подняла трубку и одновременно крикнула Сэму:
— Я не провожаю!
Звонил ее агент.
— Кто это у тебя был?
— Доктор, — сказала она устало. Все агенты были одинаковы — они жаждали знать о тебе все до донышка.
— И что он сказал?
— Что я буду жить! В общем, завтра я могу выйти из дому.
— Хорошо, — ответил агент. — Нам необходимо устроить встречу, — его голос понизился до конфиденциального шепота. — У меня есть кое-какие хорошие новости, но я бы не хотел говорить об этом по телефону.
Вот еще одна характерная для всех агентов черта: все у них должно быть совершенно секретно. Никто из них в делах не желает доверять телефону, даже если речь идет о том, чтобы прочитать заголовки из ежедневной газеты.
— Ты хочешь сообщить о том, что хорошо, если Джордж будет участвовать в фильме? В его голосе прозвучало удивление.
— Я думал, что ты лежишь в постели. Откуда ты узнала?
— Ради Бога, Майк, — рассмеялась она, — ты же знаешь обо мне и Джордже.
— Нет, я не знаю! Что ты и Джордж?
— Ну, то, что это его ребенка мне вычистили только что.
— Вот же сукин сын! — воскликнул он. Потом он умолк и, видимо, размышлял. Наконец, заговорил, и в голосе его появилось нечто вроде успокоенности. — Но в таком случае для нас все значительно упрощается! Ему придется выслушать тебя. Ты можешь потребовать, чтобы он согласился сыграть главную роль!
— Я не могу потребовать от него ничего! — сказала Джери-Ли, — Все, что я могу, это попытаться уговорить его.
— Он тебе должен кое-что, — сказал агент многозначительно.
— Ничего он мне не должен, — сказала она категорически. — Я живу совсем по другим правилам: я взрослая девица, и я не делаю ничего, чего я не хотела бы делать.
— Ты можешь хотя бы прийти ко мне в офис завтра утром? Я попытаюсь объяснить тебе, как все это важно!
— В одиннадцать тебя устроит?
— Хорошо, — сказал он. — Я рад, что ты чувствуешь себя лучше.
— Я тоже рада, — сказала она.
В трубке щелкнуло, и она положила ее. Вздохнула. Нет, он был все-таки хорошим агентом, но жил в древнем мире и, соответственно, с юмором у него не все в порядке. Анджела сидела на кушетке и читала рекламный журнал.
— Что сказал доктор? — спросила она.
— Что мне лучше. Словом, завтра я могу выйти.
— Вот и хорошо, — сказала Анджела. — Ты хочешь обедать?
Джери-Ли пожала плечами.
— Может быть, вырезку? Или цыпленка? — спросила Анджела. — На всякий случай я достала из морозильника и то, и другое.
— Вырезку, — сказала Джери-Ли без, всяких сомнений. — Мне нужно набраться сил.
Анджела поднялась и пошла на кухню.
— Тогда я начинаю готовить, — крикнула она. — Будет еще салат и картофельная соломка в масле по-французски.
— И мы откроем бутылочку красного вина, — сказала Джери-Ли. — Хорошее вино. Шамбертен, то, что ты мне подарила. Я сохранила ее специально для такого вечера.
— А ты не забыла? — спросила Анджела.
— Не забыла.
— Свечи поставим? — спросила Анджела.
— Пойдет. Я скручу пару самокруток. Одну мы выкурим до обеда, другую после, перед тем как лечь спать.
Анджела продолжала улыбаться, и голос ее звучгл радостно и легко, когда она сказала:
— Совсем как в добрые старые времена.
Джери-Ли грустно посмотрела ей вслед, когда та уходила на кухню.
Все-таки есть в ней что-то очень трогательное...
Добрые старые времена... Только очень молодое существо может так думать. Или очень старый человек. Нет такого понятия — добрые старые времена. Есть только хорошее время и плохое время. И иногда хорошее приходит одновременно с плохим, а в другой раз плохое приходит вместе с хорошим. Все зависит от того, что творится в данный момент у вас в мыслях, в каком времени вы себя сами ощущаете — в хорошем или плохом.
Вот, к примеру, время, когда Джери-Ли превратилась в Джейн Рэндолф, и время, когда Джейн Рэндолф верну лась в эту жизнь и снова стала Джери-Ли Рэндол. Какое из них было хорошим, а какое плохим? Она не знала какое. Но, в любом случае, это не были «старые времена». Все произошло не так уж и давно.
Глава 11
Янтарный раскаленный глаз софита над крохотной сценой, на которой она танцевала, слепил ее, и поэтому все, что происходило в зале, было как бы затянуто желтоватым туманом. Яростные, ядовитые звуки рока заглушали голоса сидящих за столиками. Ее тело, вызолоченное светом софита, лоснилось от пота, струйки его сбегали по обнаженной груди. Она судорожно вдыхала воздух, растянув губы в заученной улыбке. Нарастало утомление.
Спина и ноги болели. Даже груди ныли от противоестественных вращательных движений.
Наконец музыка умолкла, но она еще мгновение стояла на сцене, словно не понимая, что с ней. Потом вскинула руки над головой в традиционном приветствии танцоров клуба «Гоу-Гоу» и поклонилась. Во время глубокого поклона зрители получили последнюю возможность полюбоваться безупречной формой ее груди, и затем янтарный раскаленный глаз софита под потолком сцены погас.
Она посмотрела с вызовом на мужчин, стоящих у бара, — они отводили глаза в сторону. Аплодисментов не было, только загудел бесконечный ровный прибой разговоров. Она опустила руки, спустилась со сцены и прошла за крохотный занавес.
За кулисами она услышала по внутреннему радио, как менеджер клуба объявляет следующий номер:
— Леди и джентельмены! С огромной радостью клуб «Гоу-Гоу» представляет звезду нашего шоу, приехавшую к нам прямо из Сан-Франциско, девушку, о которой вы все читали, девушку, которую вы все жаждете увидеть, оригинальную, несравненную, единственную Золотоволосую Дикарку, мисс Билли Кичкок, и ее двух близняшек сорок восьмого калибра!
Все это время Билли стояла за занавесом. Ее гигантские груди вызывающе торчали, натягивая шелк кимоно. В одной руке она держала пузырек, в другой коротенькую жесткую соломинку.
— Как там сегодня публика, Джейн? — спросила она.
— О'кей, Билли, — ответила Джери-Ли и сняла с вешалки свой махровый халат. — Они пришли ради тебя, и все, что я могла сделать, — разогреть их немного к твоему выходу.
— Тоже мне! Трахатели все они никчемные, а туда же лезут, — сказала Билли без какой-либо злости или вражды к сильному полу.
Она опустила соломинку в пузырек и приставила к ноздре. Сильно втянула сперва одной, потом другой ноздрей и протянула пузырек Джери-Ли.
— Не хочешь понюшку, Джейн?
Джери-Ли отрицательно покачала головой.
— Нет, спасибо. Если понюхаю, то не смогу заснуть всю ночь. А мне нужно выспаться.
Билли спрятала пузырек и соломинку в карман кимоно.
— Девственная тетушка танцовщиц клуба «Гоу-Гоу», — сказала она без раздражения.
Джери-Ли опять кивнула.
Кокаин, таблетки безедрина и амфитамина, все эти «бенниз и аммиз», без которых девочки не могли продержаться всю ночь, выходя на сцену за вечер четыре, а то и шесть раз по полчаса каждый выход — и так на протяжении всех семи дней в неделю. Билли выскользнула из кимоно и отдала его Джери-Ли.
— Как я выгляжу?
— Фантастика! Я до сих пор не верю, что такое возможно.
Билли усмехнулась. Ее глаза заблестели под воздействием кокаина.
— Тебе придется верить тому, что видишь! — сказала она, указав с гордостью на свои груди, такие огромные, что и правда трудно было поверить. — Кэрол утверждает, что у нее титьки больше, чем у меня, но я-то знаю точно — ее доктор сказал мне, что она остановилась на-сорок шестом размере, а у меня — железные сорок восемь!
Джери-Ли знала, что речь идет о Кэрол Доуд, первой танцовщице-топлесс в Сан-Франциско. Билли ненавидела ее потому, что все внимание прессы и всю рекламу захватила она.
— Удачи тебе, Билли! Иди и уделай их всех!
