Андрей Воронин - Слепой. Живая сталь
Там, где подступающая вплотную к дороге скальная стена слегка подалась назад, образовав небольшой пятачок относительно ровной каменистой почвы, стоял контрольно-пропускной пункт – полосатый шлагбаум и брезентовая армейская палатка, к которой приткнулся открытый джип с установленным в кузове пулеметом. Выбежавшие на шум караульные попрятались кто куда, увидев, чем вызван переполох. Причина поднявшейся на полигоне кутерьмы, не сбавляя скорости, разнесла в щепки шлагбаум и промчалась мимо, рыча мотором, лязгая стальными гусеницами и отчаянно пыля. Гриняк развернул зенитный «корд», прицелился и дал длинную очередь. Уже недалекий гребень скалы вспенился облаками каменной пыли, по броне застучали сыплющиеся сверху обломки; одно из вырванных точным попаданием стальных креплений с гулким лязгом упало прямо на башню, и полтора гектара маскировочных сетей вместе со спутанными клубками оборванных тросов накрыли собой дорогу позади танка. Водитель переднего из устремившихся в погоню джипов от неожиданности резко вывернул руль, и опутанная сетью, как пойманный зверь, машина замерла, уткнувшись смятым радиатором в придорожный камень. Вторая ударила ее сзади; следом подоспела третья, а замыкающий колонну грузовик, врезавшись в эту кучу малу, окончательно поставил на погоне жирный крест – надо заметить, к немалому облегчению ее участников, которые очень слабо представляли себе, что, собственно, станут делать, догнав танк. Понять их было нетрудно: то, чем они сейчас занимались, напоминало погоню за рассерженным тигром с сачком для ловли бабочек, и доводить это самоубийственное мероприятие до логического завершения не хотелось никому.
К тому же охрана полигона, как и генерал Моралес, и любой здравомыслящий человек на его месте, была уверена в бессмысленности устроенного русскими танкистами бунта. Это место являлось для них тюрьмой, которая, как всякая по-настоящему надежная тюрьма, была предусмотрительно устроена в месте, откуда просто некуда бежать; что же до охраняемого имущества, то, даже ускользнув каким-то чудом из всех ловушек и вернувшись на родину, унести с собой танк русские заведомо не могли.
Выбравшись из ущелья и перемахнув через рельсовый путь, танк еще немного увеличил скорость. Небо уже налилось жемчужно-серым предутренним светом, и движущаяся почти строго на север машина вырисовывалась на его фоне четким темным силуэтом. Экипаж «Черного орла» не подозревал о том, что ведет танк той же дорогой, которой ехал в свой последний путь майор Умберто Суарес по прозвищу Липа; впрочем, если бы Гриняк и Сумароков об этом знали, это вряд ли могло что-либо изменить.
Они не разговаривали: в отсеке было слишком шумно, а внутреннее переговорное устройство перестало работать еще вчера. В разговорах не было нужды, они обговорили все десять раз и хорошо понимали, что иного пути у них просто-напросто нет.
Там, где дорога подходила ближе всего к краю плоскогорья, Гриняк остановил машину и, повернув голову, посмотрел на Сумарокова. Поймав его взгляд, Григорий вопросительно вздернул подбородок; Алексей Ильич утвердительно кивнул, и они молча взялись за последние приготовления.
Когда все было готово, Гриняк тронул машину с места и, развернув почти на девяносто градусов, повел в сторону обрыва. Сумароков открыл люк и выволок из тайника рюкзак с водой и консервами. И в эту секунду прямо перед ними над краем обрыва, как в кино, поднялось звено вертолетов – тяжелая грузовая машина с белой пятиконечной звездой и надписью «US NAVY» на борту и два палубных «апача» огневого прикрытия, отягощенные тоннами навесного вооружения – кассетными пусковыми установками управляемых ракет, многоствольными пушками и прочим смертоносным железом, которого было чересчур много для одного, пусть даже самого современного танка.
Впрочем, пускать все это добро в ход пока никто не собирался, появление летучей армады означало всего лишь, что перед экипажем открылся тот самый второй, альтернативный путь, которого не существовало раньше. «Пушкин» еще на вилле предупреждал их, что этот путь, скорее всего, откроется – днем раньше, часом позже, но откроется непременно. И приходилось признать, что дядюшка Сэм выбрал для этого самый подходящий момент – тот самый, когда процесс завладения новейшей российской разработкой в области танкостроения обещал стать наименее трудоемким.
Сумароков выбрался из люка, выпрямился во весь рост, дурашливо отдал повисшим над краем обрыва вертолетам честь и приветливо помахал рукой. Грузовая «вертушка» в ответ трижды моргнула прожектором; налицо было полное взаимопонимание и готовность оказать попавшим в крутой переплет иностранцам посильную помощь. Наклонившись, Сумароков принял у Гриняка рюкзак с харчами и помог ему выбраться из люка. Танк продолжал двигаться, с тупым упорством перемалывая гусеницами скудную каменистую землю Гвианского плоскогорья, и вертолет снова отчаянно замигал прожектором, словно пытаясь напомнить водителю о необходимости нажать на тормоз и выключить зажигание.
Утвердительно покивав: да, да, мы в курсе, все будет о'кей, – Сумароков перебрался с лобовой брони на левый борт. Гриняк, даже после смерти жены так и не освоивший несложную науку ходить налево, двинулся в противоположную сторону. Они спрыгнули с танка одновременно и успели подняться на ноги за секунду до того, как машина, достигнув края обрыва, тяжело клюнула носом и скрылась из вида.
Десятком метров ниже танк ударился о выступ скалы и в облаке пыли и каменных обломков перевернулся кверху днищем. Он продолжал падать, ударяясь о почти отвесный склон, вздымая новые тучи пыли и тяжело кувыркаясь, и тогда Сумароков, который всего этого не видел, но очень живо представлял, скривив лицо в гримасе болезненного сочувствия, перебросил тумблер компактного прибора, который накануне собственноручно смастерил из деталей внутреннего переговорного устройства.
Под обрывом тяжело, оглушительно громыхнуло, из пропасти поднялось грибовидное облако черного дыма, вертолеты качнуло взрывной волной. Взрывы грохотали один за другим, а когда они, наконец, смолкли, даже сквозь рев вертолетных двигателей и шелестящий свист лопастей стал слышен голос каменных обвалов – громыхание, треск, частый перестук и громовой шорох рушащихся и сползающих на дно пропасти сотен и тысяч тонн скальной породы.
Напарники подошли к краю пропасти и заглянули вниз, но не увидели ничего, кроме клубящейся серо-желтой пыли и горбатой каменной осыпи далеко внизу. Тогда Сумароков поднял голову, поглядев на все еще висящие над местом крушения вертолеты, и сделал в их сторону неприличный жест: ударил правой рукой по сгибу левой, одновременно вскинув кверху кулак. Алексей Ильич был почти уверен, что в ответ по ним дадут залп, но этого не произошло: разочарованно покачавшись над ускользнувшей добычей, звено бронированных шершней развернулось и ушло в сторону побережья.
– Эй, вы куда? А мы?! – дурашливо закричал им вслед Сумароков, прыгая на краю пропасти и размахивая руками, как ветряная мельница. – Финита ля комедия, – буднично констатировал он в наступившей тишине и, сняв с головы, бросил в пропасть ставший ненужным танковый шлем.
Через минуту, уточнив маршрут по украденной у Липы карте, они уже напрямик, без дороги двигались к условленной точке встречи. Сумароков попытался затеять разговор, но Алексей Ильич его одернул. У него было не то настроение, да и дыхание следовало поберечь: впереди их ждала продолжительная прогулка по пересеченной местности в сопровождении веселого гида в белых штанах, приходящегося полным тезкой великому русскому поэту Александру Сергеевичу Пушкину.
…Глухие отголоски прогремевших в Сьюдад-Боливаре и его окрестностях взрывов достигли пятизвездочного бункера под президентским дворцом в Каракасе в виде бойкой скороговорки телевизионного диктора. У кого-то хватило ума не выносить сор из избы, но полностью скрыть такое событие, как взрыв, поднявший на воздух чуть ли не половину крупного промышленного предприятия, невозможно, и средства массовой информации выдали в эфир наспех приглаженную официальную версию: на вагоностроительном заводе в Сьюдад-Боливаре произошел взрыв использовавшегося для производственных нужд пропана.
Новость о гибели генерала Моралеса в результате дорожно-транспортного происшествия прозвучала как бы вскользь и без какой-либо связи с происшествием на заводе, но у добровольного узника бункера хватило ума связать эти события в одно целое и подвести неутешительный итог: все пропало. Прибыльное предприятие, ради которого он временно отказался от власти и даже инсценировал собственную смерть, развеялось дымом по ветру. А единственный человек, который знал, что он жив, то ли и впрямь погиб, то ли трусливо бежал, по его примеру инсценировав свою смерть и бросив на произвол судьбы команданте, которому клялся в верности и вечной дружбе.
