Александр Золотько - Тень Дракона
– Я знаю.
Они помолчали, не обращая внимания на стоящих вокруг людей.
– И как? – спросил Сергиевский.
– Ага, – ответил Шатов.
– За базар ответишь? – спросил Сергиевский.
– Я всегда отвечаю за базар.
– Мужик, – улыбнулся Сергиевский.
– Я старался.
– Спать хочу, – сказал Сергиевский устало, – уже четвертую ночь.
– Поспи, – разрешил Шатов.
Боль усилилась.
– Мужики, – спросил Шатов, глядя перед собой, – а мне нельзя вкатить тоже самое, что и майору.
Перед глазами все поплыло.
– Тут я слегка порезался, – сказал Шатов. – Совсем чуть-чуть.
Ему помогли встать. Под руки отвели к какой-то машине.
Подошедший врач сделал несколько уколов.
Когда машина тронулась с места, Шатов прикрыл глаза, но вдруг спохватился и спросил:
– Где это мы были?
Ответа он слушать не стал.
Глава 14
Зима в этом году выдалась ранняя и снежная. Город заметало основательно. К Новому Году – по крыши заметет, подумал Шатов. И люди будут прокапывать перед собой тоннели в снегу.
Сегодня Шатов не планировал никуда идти. Хотел посидеть дома, поработать над статьей. Работа нашлась. Шатов после всего, произошедшего в октябре, стал лицом достаточно известным, его несколько раз показывали по телевизору, а один раз даже пригласили в ток-шоу. Потом перестали, потому, что Шатов на вопросы отвечал коротко, большей частью пожимал плечами и разводил руками.
Почему так и не нашли тела Дракона? Вода, дождь, канализация… Но вы его убили? Я в него стрелял, отвечал Шатов. Но попали? Я в него стрелял. А ваша рана? А он ударил меня ножом. Но он точно погиб? Вода, дождь, канализация.
Шатов был уверен в смерти, а остальным… Пусть думают, что хотят. Общественности удачно скормили рассказ о том, что журналист готовил материал о деятельности сыщиков, случайно оказался на линии, так сказать, огня и проявил героизм.
Ордена не дали, ограничились именными часами. Потом к Шатову обратились ребята из одного информационного агентства, предложили поработать на испытательном сроке, а неделю назад сообщили, что Шатова взяли в штат.
Послезавтра нужно было сдать статью.
Но почти в полдень вдруг позвонил Хорунжий и попросил прийти в ресторан «Нота». Очень попросил.
Первым желанием Шатова было послать Хорунжего куда подальше, потом… Потом Шатов согласился. Хорунжий очень просил. Не требовал, не угрожал, а именно просил.
Шатов не видел Хорунжего с последнего разговора в кабинете. Вернувшись домой после больницы, Шатов не застал ни Вики, ни Хорунжего. Потом, через два дня приехала Вита. Действительно загоревшая.
Холодно. Шатов так и не собрался купить меховую шапку, бегал в кожаной кепке. От метро до ресторана было недалеко, но уши мороз прихватить успел.
Перед рестораном было светло и очищено от снега. Всего одна машина стояла перед входом.
С последнего посещения «Ноты», ресторан не изменился. Только снег и светящиеся гирлянды на елочках перед входом.
Шатов отряхнул с ботинок снег, поднялся на крыльцо. Постучал в стеклянную дверь.
Высокий смуглый парень в строгом черном костюме без вопросов открыл дверь и впустил Шатова во внутрь.
– Вас ждут, – сказал парень.
Узнал по описанию, усмехнулся Шатов. Его теперь легко узнать по описанию. Шатов снял куртку и кепку, отдал их гардеробщику. Остановился перед зеркалом.
Говорят, что шрамы украшают мужчин. Тогда Шатов может считаться красавцем.
Вита, впервые увидев шрам, замерла, потом осторожно прикоснулась к нему пальцами и поцеловала. Шрам. Очень осторожно. Закрыв глаза.
Шатов тогда ушел в ванную и долго стоял перед зеркалом, пытаясь привыкнуть к тому, что это теперь его лицо.
Шрам почти не беспокоил, поначалу, когда заживал, чесался немилосердно. И на морозе белел, пересекая правую сторону лица Шатова резкой полосой.
К шраму привыкла и Вита. А вот Шатов так и не смог привыкнуть к тому, что Вита привыкла к шраму.
Глупость, конечно.
Шатов расчесал волосы и оглянулся на парня.
– В зал, пожалуйста, – указал тот рукой.
В зал так в зал.
В зале все было, как и прошлый раз. Даже елку не поставили. Также тихо играла музыка, царил такой же полумрак. Только сегодня зал был пуст.
Шатов поискал глазами.
Он так и предполагал. Не мог Хорунжий назначить Шатову встречу в «Ноте» без умысла.
Сергиевский изменился. Исчезла с лица напряженность, выражение стало более штатским, что ли.
– Добрый вечер, – сказал, вставая, Хорунжий.
– Привет, – Шатов спокойно ответил на рукопожатие. Пожал руку Сергиевскому и сел на свободный стул.
Хорунжий молчал, барабаня по столу пальцами.
Сергиевский сделал неуловимое движение, и к столику, мягко ступая, приблизился официант.
– Что-нибудь попить, – сказал Сергиевский.
– Начинай, Миша, – сказал Шатов. – Не мучайся.
– Так заметно? – удивленно приподнял брови Хорунжий.
– Заметно, – чуть улыбнулся Сергиевский.
– Понимаешь, – сказал Шатов, – я пришел сюда и выполняю функции гостя. Майор – функции хозяина. А какие функции выполняешь ты – непонятно. Мне, во всяком случае.
– Намек понял, – Хорунжий почесал кончик носа. – Как самочувствие?
Шатов молча посмотрел на Хорунжего.
– Извини, – Хорунжий откашлялся. – Я, собственно, собрал вас здесь…
– Чтобы сообщить пренеприятнейшее известие, – закончил Шатов.
– Нет, чтобы расставить точки над разными буквами алфавита.
Подошел официант, поставил на стол фужеры и бутылку сухого вина.
– Мы тут сами, – сказал Сергиевский, и официант ушел.
– Как нога? – спросил Шатов.
Сергиевский усмехнулся:
– Была нога. А теперь… Вышел на пенсию.
– А Гремлин?
– Уволился из рядов.
– И куда именно уволился?
– Помнишь «Самшит»?
Шатов засмеялся, почесал по привычке шрам.
– Все-таки, нарвался на нож, – сказал Сергиевский.
– Судьба такая, – пожал плечами Шатов. – Судьба.
– Как жена?
– Видимся, – ответил Шатов коротко.
– Понятно… – Сергиевский протянул руку за бутылкой, разлил вино в бокалы. – За что выпьем?
– Каждый за свое, – предложил Шатов.
– Хороший тост, – согласился Сергиевский.
Звякнули бокалы.
– Я выйду на минуту, – Хорунжий встал из-за стола и вышел.
– Что это он? – удивился Шатов.
– В общем, это я просил о встрече, – Сергиевский покрутил в руках бокал.
– Зачем?
– Нам так и не выпало поговорить после всего…
– Я был в больнице, ты был в больнице… Да и о чем говорить?
– Я слышал, ты заходил к Гремлину и Климову…
– Климов меня послал на хрен, а у Гремлина… Мать на меня так смотрела, будто это я в него стрелял, – Шатов улыбнулся и покачал головой.
– А ко мне ты не зашел… Почему?
Шатов снова пригубил бокал.
– Колись, Шатов. Ты же имеешь ко мне вопрос. Имеешь?
– Нет… – протянул Шатов. – Или, наверное, все-таки имею… Ты с Егором общаешься?
– Естественно.
– И тебе не бывает страшно, что ты разговариваешь с человеком, которого подставил? Ты отправил Балазанова к Гремлину, зная, что тот его убьет. Тебе очень хотелось выжить?
– А если бы я не сделал этого, ты сейчас бы сидел здесь? Гремлин остался жив. Если бы он надел тогда бронежилет, то тебе не пришлось бы лезть в канализацию.
– Но ты ведь…
– Что я? Подонок? А почему ты, Шатов, не спросил у меня, что мне пришлось пережить? Ты уже все решил, все знаешь? – Сергиевский говорил не повышая голоса, ровно и тихо.
– Ты просто потерял тогда голову, – сказал Шатов, – поэтому я и разговариваю сейчас с тобой. Наверное, мы все имеем право терять голову. Но то, что ты решил расплатиться…
– Жизнью Гремлина, – закончил Фразу Шатова Сергиевский. – Ни хрена ты не понял, Шатов. Ни хрена.
– Тогда объясни.
– Ты когда понял, что в группе кто-то стучит Дракону?
– Когда он назвал мне по телефону имена, фамилии, клички…
– А я знал это немного раньше. Почувствовал. Появилось предположение. Помнишь, мы с тобой обсуждали, кто именно может продавать?
– Помню…
– Все выводило на Барановского. Он был единственным добровольцем в группе. Какого черта было переться ему к смертникам?
– Но ты поверил, когда он обвинил меня…
– Не поверил, – спокойно сказал Сергиевский. – Ни на минуту. Тем более, что у меня в кабинете была установлена система наблюдения.
– Хорунжий постарался?
– Хорунжий, – кивнул Сергиевский.
– И это он рекомендовал тебе дать понять…
– Что мы с ним знакомы. Ты должен был мне доверять.
