Данил Корецкий - Антикиллер-2
Рогалев и есть Колдун?!!
– Спасибо, Гена, с меня пузырь!
Спешно попрощавшись с Соколовым, он выбежал на улицу, вскочил в «Волгу», быстро вставил ключ зажигания. В сознании выстраивались все новые и новые факты, подтверждающие его версию.
Визитные карточки Колдуна напрямую заимствованы у «Призраков»... Несуществующий четвертый соучастник, придуманный Печенковым, повторяет ход Рогалева в той давней истории! У Колдуна и у «Призраков» один преступный почерк!
Мотор взревел, и Лис с силой вдавил педаль газа.
* * *
Дело о происшествии в поезде Кисловодск – Москва получило широкую огласку и даже попало на страницы центральных газет. Причем в одной публикации Трофимов и Бабочкин выглядели героями, решительно пресекавшими действия распоясавшихся хулиганов, а в другой – хулиганами, открывшими в пьяном угаре стрельбу по ни в чем не повинным людям. И хотя истина, как обычно, лежала посередине, уголовное дело продолжало методично пропускать сержантов через бюрократические жернова формальностей и установленных еще почти сорок лет назад бездушно-казенных процедур.
Бабочкина машина судопроизводства отрыгнула: фактически он вел себя пассивно, и, кроме разбитых тарелок, вменить ему ничего было нельзя. Хватило бы, конечно, и тарелок, но в данном случае они уравновешивались сломанными ребрами, а треснутый шейный позвонок даже перетягивал причиненный вагону-ресторану ущерб. Сержанта освободили из-под стражи, но взяли подписку о невыезде: впереди, несмотря на смягчающие обстоятельства, маячила скамья подсудимых.
Трофимов продолжал париться в изоляторе – на все ходатайства изменить меру пресечения приходили отказы, очевидно, личность старшего сержанта отличалась повышенной опасностью для общества. Несмотря ни на что, Трофимов продолжал бороться: виновным себя не признавал, рассылал жалобы во все инстанции, требовал связи с милицейским профсоюзом. Но на помощь никто не приходил: после массовой расправы над многочисленными начальниками, имевшими хоть какое-то отношение к командированию спецконвоя, сержанты стали словно зачумленными, их немедленно уволили из органов и мгновенно забыли об их существовании. О том, чтобы помогать виновникам такого скандала, не могло быть и речи.
От бесплатного адвоката Трофимов отказался: тот сразу объяснил, что «за так» работают только дураки, и даже если он будет участвовать в процессе, то лишь бы отбыть номер, а на помощь сержант пусть и не рассчитывает. Жена ни разу не приезжала, да это и понятно: откуда деньги... Раньше она работала в санатории ванщицей, потом уборщицей, потом отдыхающих почти не стало, и ее сократили совсем. После его увольнения Валюшка осталась без средств к существованию: рабочих мест в агонизирующем курортном городке не было. Так что ни передач, ни свиданий, ни защитника. Оставалось надеяться на себя.
– Для пресечения нападения на граждан, угрожающего их жизни и здоровью...
– Не так. Для защиты граждан от нападения, опасного для их жизни или здоровья. Дальше.
– Для отражения нападения на сотрудника милиции, опасного для его жизни или здоровья...
– Не так. Когда его жизнь или здоровье подвергаются опасности. Дальше.
– Для задержания опасного преступника, при попытке задерживаемого сократить дистанцию и дотронуться до оружия, при побеге из-под стражи...
– Стоп, стоп! Все не так! Для задержания лица, застигнутого при совершении тяжкого преступления против жизни, здоровья и собственности и пытающегося скрыться. Вот как правильно! А сокращение дистанции это вообще в следующей статье...
Иван Иванович мусолил в руке замызганную шариковую ручку и заглядывал в закон «О милиции». Вначале он записывал ответ Трофимова в протокол, а потом комментировал его соответствие букве закона.
– Какая разница... Разве в словах дело! Он пер на меня, хотел пистолет отобрать... А совком мог голову пополам раскроить!
– То, что «мог», – нас не интересует. Нас интересует то, что произошло.
Следователь, в общем, был неплохим парнем: бесплатного адвоката пригнал, приносил сигареты, разрешил написать Вальке письмо, даже заверил доверенность и позвонил в финчасть, попросив деньги, причитающиеся под расчет старшему сержанту Трофимову, выплатить его законной супруге. Он не делал никаких подлянок, не прессовал обвиняемого, не грозил бросить в общую камеру и не требовал обязательного признания.
Просто он не понимал чувств, руководивших сержантами тогда в поезде, не понимал обстановки скоротечной ночной драки и побуждений, заставивших Трофимова нажимать на спуск. Может, он не мог этого понять, может, не хотел. В конце концов, он и не обязан влазить в шкуру каждого обвиняемого, вон их у него сколько...
– Я стрелял, отражая нападение. И из-за сокращения дистанции. Вот два основания. Я их назвал. Статья пятнадцатая закона.
– Ясно. Что сказано, то и записано. На, подписывай! – следователь повернул бланк, чтобы Трофимов мог прочитать текст. – Правильно?
– Правильно.
– Вот видишь... Я ведь против тебя ничего не имею... Просто есть убитый, есть раненый, есть уголовное дело. А я следователь. Вот я его и расследую. Ты говоришь, я пишу, потом проверяю. А суд уже будет решать.
Следак стал складывать бумаги в черную папку на «молнии». Сегодня лицо у него шелушилось меньше, чем обычно.
– Слышь, Иван Иванович... В Железноводске вода есть, источник красоты называется, если месяц поумываться, лицо как у младенца становится.
– Что? А... Да нет. Это, наверное, диабет проклятый. От матери по наследству перешел. Тут никакая вода не поможет, хоть мой, хоть пей...
– Валька моя ничего не пишет, не звонит?
– Не-а... Если бы приехала, я б тебе и свиданку разрешил. В моем присутствии, конечно. Ну ладно, пока. Если надумаешь какое ходатайство – давай. А то поздно будет, скоро думаю дело в суд направлять.
Иван Иванович подошел к хлипкой, выкрашенной унылой краской двери. Напоследок обернулся: не забыл ли чего. Кабинет для допросов представлял собой узкую, вытянутую, как пенал, комнату. Грязно-серые стены, зарешеченное окно под потолком, стол, привинченные по обе стороны от него табуретки. На одной сидел измученный человек в мятой выношенной одежде. Бывший сотрудник милиции, а сейчас никто. Больше в кабинете ничего не было.
– Сиди, я скажу, чтоб тебя забрали.
Дверь закрылась. Обычное дело: выводных не хватает, и ходить им лишний раз лень, вот и тянут, чтобы сразу двоих вести в корпус. Приходится сидеть. Хотя в тюрьме все время сидишь. И ждешь... Вызова на допрос, изменения статьи, передачи, суда. А больше всего ждешь освобождения. Есть же счастливцы: выходят под расписку, под залог... Но это крутые. Простых гноят до последнего.
В семьдесят шестой ментовской камере сидели известный адвокат и заместитель прокурора, каждый шел по громкому делу о крупных взятках, о них говорили по радио, изобличали в газетах, и что же? Когда шумиха улеглась, и тот и другой выскочили под залог. Остался сержант, задушивший с целью грабежа водителя такси, лейтенант, сбивший по пьянке на личной машине мужа с женой, дознаватель-взяточник, торговавший оружием старшина, двое из ночной охраны, насиловавшие припозднившихся женщин, и здоровяк прапор из вытрезвителя, насмерть забивший клиента. Освобождение им не светит, гадают целыми днями, сколько кому дадут.
Трофимов в этих разговорах участия не принимает, он себя виновным не считает и надеется на оправдательный приговор. Потому сидит в сторонке и даже беспочвенными фантазиями время убить не может. А в тюрьме нельзя жить сегодняшним – только завтрашним или вчерашним.
Вот и вспоминает, как здорово раньше было: приходил после работы к Валюшке, она ему ванну нарзана напустит, и лежит товарищ сержант, отмокает. Кожа пузырьками газа покрывается, и расслабляется все внутри, как будто не махался с пьяными, не заталкивал задержанных в «собачник» ПА, не замирал сердцем у двери, за которой неизвестно что – в лучшем случае нож или топор, а то и ружье...
Ванна огромная, метра два, он ногами в толстую палку упирается, которую Валюшка поперек ставит, тут глаз нужен: кто повыше – тому подпорку подальше, и наоборот. Она никогда не ошибалась... И с температурой тоже: горячую сделаешь – отдыхающий кричит, да и вредно, может сердце остановиться, прохладную – тоже плохо, неприятно, отдыхающий недоволен. А она всегда в самый раз угадывала, благодарили ее, специально к ней норовили попасть, цветы дарили, духи, конфеты... Валюшке работа нравилась, она про нее рассказывать любила, да и подарки приносила, в общаге все завидовали: «Опять Валька Трофимова с цветами да конфетами!» Сам-то он этого не слышал, но жена в красках рассказывала, да еще изображала, какое лицо было у соседки.
В нарзанной ванне хорошо лежать, полезно: усталость уходит, мышцы силой наливаются, и шишка начинает подергиваться. Он старался попозже подгадать, когда все уйдут: Валюшка тогда двери запирала, халатик сдергивала – и бултых голышом к нему! Понятно зачем... Только приходилось воду наполовину выпускать – они маленькие, так и захлебнуться недолго.
