Александр Звягинцев - Естественный отбор
— Козел ты балаклавский, но мысль интересная, — усмехнулся Чугуев и достал из кармана милицейской куртки блокнот и ручку. — Пиши, если трупом быть не хочешь…
— Что писать?
— Пиши, что отправил на тот свет Ольгу Коробову не ты, а Походин. А ты лишь, выполняя его приказ, ослабил рулевые тяги у самолета с указанным им бортовым номером, не зная, кому тот самолет принадлежит, и все такое… Пиши как есть, коли жить хочешь и крутые баксы с плешивого, как с куста, снять. А баксы, они и в Антарктиде у пингвинов баксы…
— Сколко с казла снять можна?
— «Лимон», а то и боле…
— Баксов? — сглотнул слюну Кобидзе.
— У него и фунты имеются. Пиши, гюрджи, пиши, как говорится у ментов, «чистосердечное признание».
— Чистосэрдэчное прызнание? — заерзал тот. — Тэбэ зачем?
— Дурдом ты, Кобидзе!.. О своей шкуре думай. Походин тебя же крайним перед ее отцом выставит. Здесь или там, в Турции, ничто тебя не спасет. Щенки твои «Серые волки» перед волкодавами из службы безопасности «Феникса». Кстати, знаешь, кто у «Феникса» босс?
— «Феникс» — крутой, знаю. Кто босс — не знаю.
— Родной отец Ольги Коробовой, которую ты с неба на землю опустил… Врубился, придурок?..
— Щютишь? — вздрогнул летчик, подняв на Чугуева белые от страха глаза. — Слушай, щютишь, да?
— До шуток мне… Не слабо плешивый тебя подставил!..
— Шен гижо! — выругался по-грузински Кобидзе. — Кышки из казла выпущу!
— Пиши себе оправдательный приговор, Кобидзе, пока не поздно. Может, мне еще удастся отвести топор от твоей ослиной головы.
— Два «лимона»! — округлил глаза тот. — «Лимон» — мнэ, «лимон» — тэбэ!
— Там посмотрим, — усмехнулся Чугуев. — По ситуации… Кобидзе лихорадочно заскрипел пером. Написал одним духом, не забыв поставить дату и размашистую подпись.
Чугуев взглянул на написанное и сунул блокнот в карман:
— Походину о нашей беседе ни гугу… Получишь наколку на следующую мокруху, сразу мне дай знать. Не дашь — «Феникс» и Лубянка тут же получат твой портрет в голубых и розовых тонах. Будет тебе Турция с Грузией и Чечней в придачу… Ищейку, мудозвона твоего, в долю брать нам не с руки… Усек, о чем я?..
— Усек, тащ полковник…
— Ну и славненько, Кобидзе, — погладил его по голове Чугуев. — Как там в вашем братстве говорится — в жизни выживает сильнейший?
* * *Скиф проснулся весь в холодном поту от телефонного трезвона. Трясущимися руками снял трубку. Звонила Аня. Задыхающимся голосом она выпалила:
— Игорь, стряслось несчастье. Ольга разбилась на самолете.
— Так я и знал.
— Тебе кто-нибудь уже звонил?
— Я только что видел сон про нее. Разбилась у Солнцева?
— Нет… Над Клязьминским водохранилищем.
— Самолет сгорел?
— Нет. Упал в воду.
— Тело нашли?
— Нет, Игорь, нет. Со дна подняли только какие-то вещи.
— Тебе позвонили? Ты узнала от Чугуева?
— Ой, ты про него уже знаешь!
— Да, я с ним встречался.
— Игорь, это что — покушение?
— Откуда я знаю.
— Я так боюсь, что следующим будешь ты.
— А я уже отбоялся свое, родная. Ну, все… Спасибо за звонок.
Скиф так сжал трубку, что она лопнула, как скорлупа, и острые осколки впились в ладонь.
* * *По дороге в свой загородный терем Чугуев пытался понять, где насмерть перехлестнулись интересы двух торговых партнеров по нелегальному оружейному бизнесу, Походина и Ольги Коробовой, но как ни старался, за отсутствием информации понять ничего не мог. Одно он знал — за любой кровью у «новых русских» стоят большие деньги. Что у Коробовой и Походина они очень большие, Чугуев не сомневался. О том, чтобы наехать на Походина с «чистосердечным признанием» Кобидзе, не могло быть и речи. Это было бы самоубийством. В отличие от недалекого Кобидзе Чугуев знал, что на Походине замыкаются многие связи, идущие из самых высших властных сфер.
«Только тронь плешивого — всех собак на тебя спустят, — зябко повел он плечами. — А детей кто вытягивать будет, Геннадий Васильевич, а? Каждый сверчок знай свой шесток… И у их конкурирующего клана, которым негласно заправляет недавно отставленный от большой политики кремлевский фаворит, баксы тоже ломовые», — неожиданно пришла в его голову шальная мысль.
Год назад, чтобы быть в курсе дел конкурирующей фирмы, Чугуев, по заданию самого Коробова, внедрился в личную охрану тогдашнего фаворита. Сопровождал его в рестораны, сауны, на великосветские тусовки, именуемые презентациями. На них незаметно для посторонних глаз порой оговаривались с агентами зарубежных клиентов разного рода сделки. Информация Чугуева позволила Коробову выхватить буквально из-под носа фаворита несколько таких сделок. Его холуи тогда, как ни старались, не смогли обнаружить источник утечки информации. Чугуев же к тому времени получил от Центра новое задание и, уволившись от фаворита, по своему ощущению, следов особых за собой не оставил.
Дома, прежде чем спрятать листок с «чистосердечным признанием» в тайник, Чугуев снял с него несколько ксерокопий. Шальная мысль о конкурентах между тем не уходила, продолжала колотиться в голове осенней назойливой мухой.
— А что я теряю? — убеждал он себя. — Баксы с Походина — журавль в небе, а экс-фаворит хоть заплатит немного, да наличными. Опять-таки преданность ему выкажу. Он хоть отставленный, но, судя по тому, что с госдачи его еще не поперли и кремлевку не отключили, из команды, значит, пока не списанный, и кто знает, кем его завтра назначат?
К госдаче экс-фаворита в Барвихе Чугуев подъехал затемно. Оставив машину на заснеженной аллее, пешком дошел до караулки.
— Хозяин дома? — спросил он у двух знакомых охранников. Старший прапорщик утвердительно кивнул и по-свойски поведал:
— Третий месяц, Геннадий Васильевич, с дачи ни на шаг. То сутками в карты с какой-то «крутизной» дуется, а то напьется и костерит всех «дерьмократов» вдоль и поперек. Нам даже слушать страшновато…
— Поякшаться бы мне с ним.
Охранник потянулся к телефону. Чугуев остановил его.
— Чужие уши к чему?.. Пусть напарник сходит и спросит у него.
— Понял, товарищ полковник, — отозвался сообразительный охранник.
Напарник сходил и получил разрешение пропустить Чугуева.
Небритый, с отечным лицом, экс-фаворит встретил его в большом холле, увешанном картинами художников-авангардистов: летающие по небу среди стай рыб трансформированные дома, цветные линии, похожие на извивающихся червей, перекошенные лица с провалами ртов в окружении ржавых консервных банок и строительной арматуры…
— Теще с женой в самый кайф, а по мне эту блевотину бомжам бы на свалку, — перехватив удивленный взгляд Чугуева на картины, усмехнулся экс-фаворит. — Какими судьбами, Геннадий Васильевич?
— Дело привело, Борис Иванович, — сдержанно ответил Чугуев, покосившись на тумбочку с телефоном.
Экс-фаворит понимающе кивнул и молча проследовал на застекленную веранду.
Неотапливаемая веранда была сплошь заставлена дубовыми бочками, а один из углов занимала гора скукоженных от мороза яблок. Экс-фаворит оглянулся на дверь и достал спрятанную в яблоках бутылку водки.
— Теща признает огурчики с помидорчиками и капусту лишь собственного посола, — выудив из бочки по соленому огурцу, пояснил он. — Кулацкая порода, из старообрядцев…
— Свое-то, оно безопасней, — вступился за тещу Чугуев. — За ваше здоровье, Борис Иванович.
— На сколько твое дело потянет? — пошутил тот, хрустя огурцом.
— Почитайте и сами определите, — протянул ему ксерокс «чистосердечного признания» Чугуев.
Экс-фаворит прочитал и равнодушно пожал плечами:
— Ну, грохнул плешивый журналистку, по нашим временам — не событие. А признание исполнителя?.. Во-первых, по закону это доказательство весьма сомнительное. Во-вторых, адвокат Походина как дважды два докажет, что было оно получено с применением недозволенных методов, что, думаю, так и есть…
— А фамилия Коробов вам ничего не говорит?
— Конкурирующая фирма «СКИФЪ», слышал в «Новостях». Пакостная бабенка была, но цепкая, своего не упускала и чужим не брезговала… Теперь, надо полагать, в ее кресло сам Походин сядет?
— Если вы ему позволите, Борис Иванович.
— А как я не позволю?..
— К отцу ее с этой бумажкой дорожку протоптать бы.
— А кто у покойницы отец?
— Вы не в курсе? — удивился Чугуев.
— Я ж волгарь… В вашей долбаной Москве кто кому брат и сват, не успел еще до конца въехать. А теперь зачем мне въезжать?
— Читал в газетах, как на вас катят…
— Катят, Гена, робяты-дерьмократы по полной программе. Прут всей кодлой, — с пьяным надрывом пожаловался экс-фаворит. — На меня одного лежачего теперь все дерьмо сливают.
А я последнего слова не сказал. Но скажу. Так скажу, что от всей их межпухи пух с перьями полетят! Впрочем, ну их к едрене фене!.. Лучше еще по стопарю.
