Андрей Дышев - Два шага на небеса
Я продел себя по пояс в пробоину, пытаясь что-либо рассмотреть в заполненном мраком трюме, но Лора с такой настойчивостью потянула меня за ноги вниз, что мне пришлось спуститься к ней.
Девушка становилась обузой. Я уже жалел о том, что поплыл к «Пафосу» с ней. Могла бы подождать меня на глиссере, ничего бы со мной не случилось. Погрозив девушке кулаком, я взмыл вверх, ухватился за бортовые перила и, оттолкнувшись руками, прошел через открытый проем в холл к лестнице. Мои глаза уже привыкли к сумраку, и я отчетливо различил огнетушители на стенах, обрамленные инструкции и схемы, фикус в большом кашпо, грунт в котором, медленно растворяясь в воде, превращался в черную взвесь, словно дымился. Лора где-то застряла, и мне пришлось опять ждать ее.
Когда девушка пронзила светлый квадрат дверного проема и вплыла в холл, я увидел, что в вытянутой руке она держит полиэтиленовый пакет со знакомым мне рисунком дымящейся сигареты. Стянутый на горловине шнурком, пакет был привязан к талрепу,[20] который, по-видимому, играл роль грузила.
Лора, ожидая поощрения, взволнованно размахивала пакетом перед моей маской, жестами объясняла, что эта штука принадлежит Стелле, и пыталась распутать крепко стянутый узел. Дай ей волю, она здесь же села бы в кресло, распухшее от воды, и принялась бы изучать содержимое пакета. Освоившись на глубине, девушка впадала в другую крайность, забывая об осторожности и ограниченных запасах воздуха в баллонах, потраченных уже на треть. Мне пришлось чуть ли не силой вырвать из рук Лоры ее трофей и навесить талреп с пакетом на бугель огнетушителя. Лора поняла меня лишь после того, как я выразительно постучал по стеклу часов и провел ребром ладони по горлу.
В проходе коридора неподвижно висела дверь с потускневшей цифрой 1. Я толкнул ее, и она медленно, как гигантский скат, поплыла над голым полом. Ковровая дорожка разместилась под потолком, почти прилипнув к нему, отчего казалось, что коридор перевернут вверх дном. Скупо освещенный отраженными бликами, коридор был погружен во тьму, и Лора, чтобы не потерять меня из виду, держалась за мой ремень.
Открыть каюту капитана с первого раза не удалось. Она не была заперта на ключ, но я, лишенный опоры, не мог нагрузить на дверь вес тела. Пришлось упереться руками в потолочный плафон и толкнуть дверь ногами. Ласты при этом подняли осевшую на пол взвесь, и, когда дверь медленно открылась, мы смогли пробраться в каюту лишь на ощупь, как в густом тумане. Лора по-прежнему держалась за мой ремень, и мы, мешая друг другу, довольно долго копошились у шкафчика с ключами, снимая их с крючков.
Мы начали обыск с каюты доктора. Cловно опытные взломщики, мы действовали проверенным способом: после того как Лора проворачивала ключ в замочной скважине, я упирался руками в плафон и толкал дверь ногами. Ни в каюте доктора, ни в генеральской, ни у Стеллы ничего интересного найти не удалось. В каждой из них мы видели почти одно и то же: над привинченными к полу столом и креслом медузами висели простыни, кое-какая одежда, рекламные буклеты и журналы.
Но в каюте Мизина трофей оказался более интересным. В платяном шкафу с треснувшим зеркалом я нашел спортивную сумку с распухшими из-за воздушного пузыря боками. Приоткрыв «молнию», я сразу увидел черный ствол автомата Калашникова с пристегнутым к нему магазином, а на дне сумки лежал пухлый фотоальбом с выдавленной на обложке золотой надписью «ОБIЦЯЮ, МАМО, СЛУЖИТИ НЕ ПОГАНО!» А ниже: «НА ЩАСЛИВУ ДЕМОБУ РЯДОВОМУ ШМАТЬКО Г.М.».
Кажется, в подводной атмосфере «Пафоса» запахло сенсацией. Я закрыл «молнию», надел лямку сумки на плечо и подтолкнул Лору к дверному проему. Когда мы выплыли в коридор, мне показалось, что его стены наклонились под углом, и теперь двери по правую руку от меня как бы нависли над нами. Может быть, мы потревожили неустойчивое равновесие яхты, и она немного накренилась набок.
Не выдавая своей озабоченности, я принялся работать ластами активнее, увлекая за собой девушку. Не успели мы приблизиться к лестнице, за которой, казалось, плещется воздушный океан, где можно будет снять с лица маску и вынуть изо рта загубник, как раздался неприятный гул, и все вокруг вдруг пришло в движение. Яхта начала медленно вращаться вокруг продольной оси, потолок поехал вниз, а лестница заняла место стен. Мы не могли потерять опору, так как вообще ее не имели в этом невесомом мире, и все же машинально схватились за перила. Я почувствовал, как острые ногти девушки вонзились мне в руку чуть выше локтя. Она застыла на месте от страха, глядя в дальний конец коридора. Я обернулся. В первое мгновение мне показалось, что из кают-компании выплывает огромное полотно играющей бликами фольги, но реальность оказалась страшнее. Наверное, мы расшатали яхту, когда открывали двери кают, и сместили центр равновесия; воздушная пробка, державшая нос яхты, гигантским пузырем ринулась пробивать себе путь к выходу, и «Пафос», отрыгивая ее, стал опускаться на грунт.
Ожидание сорвавшегося ножа гильотины было столь коротким, что я не успел оценить степень опасности. Вода мягко схлынула, и мы, обретя вес, упали на ступени. Но уже через секунду упругая волна обрушилась на нас тяжелой массой, закрутила в водовороте вместе с ковровой дорожкой, выломанной дверью с цифрой 1, растопырившей рукава одеждой, и, ослепший от пузырей и мути, я крепко припечатался головой к перегородке. Ничего не видя, потеряв ориентацию, я крутился в затянувшемся сальто, еще храня надежду, что нам удастся второй раз пережить кораблекрушение.
Когда гул стих и движение воды прекратилось, я ощутил себя висящим вниз головой над лакированными балясинами перил. Яхта, по всей видимости, лежала на грунте, опрокинутая на левый борт. Я дернул головой, чтобы осмотреться и найти Лору, но стукнулся лбом о плавающую рядом дверь. Оттолкнув ее от себя, я сразу попал в страшные объятия девушки. Она была без маски, а загубник с гофрированным шлангом коброй кружился у ее лица, извергая шлейф мелких пузырей. Лора металась как в агонии, ослепшая и обезумевшая от ужаса, и мне, прежде чем воткнуть ей в рот загубник, пришлось навалиться на нее, прижимая ее руки к туловищу.
Она стала дышать – жадно, захлебываясь, словно плачущему человеку поднесли к губам кружку с водой; я чувствовал, как подо мной бьется ее измученная грудная клетка и трепещет сердце; постепенно девушка успокоилась. Я отпустил ее руки, и она тотчас принялась шарить по сторонам и, нащупав мою голову, крепко прижала ее к своей груди.
Поймав спортивную сумку, которая висела над головой как морская мина, я взял Лору под мышки и отбуксировал ее к выходу. Ее челка, выбившаяся из-под резинового капюшона, полупрозрачной паранджой закрыла ей лицо, но девушка все равно ничего не видела, ослепленная болью в глазах и мутной водой. Пакет Стеллы, благодаря крюку, по-прежнему висел на огнетушителе. Я отцепил его и вложил в ладонь Лоры. Убедившись, что она держит его крепко, я оттолкнулся ногами о дверной косяк холла и вместе с девушкой взмыл вверх.
Мы всплыли на поверхность у самого борта глиссера. Я сорвал с себя маску, выплюнул загубник и подтолкнул Лору к лестнице. Девушка ухватилась за нижнюю перекладину и повисла на ней, покачиваясь вместе с судном. Глаза ее по-прежнему были закрыты, а зубами она все еще крепко сжимала загубник.
Я ласково шлепнул ее чуть ниже баллонов.
– Не засыпай, – сказал я. – И хватит прикидываться морским слоником. Отпусти этот шланг, он тебе не идет!
Лора открыла глаза. Загубник упал в воду и забурлил. Девушка не то вздохнула глубоко, не то простонала.
– А здорово мы искупались, правда? – спросил я, снимая с уха шерстяную нитку от ковровой дорожки.
– Я никогда еще не пила столько морской воды, – призналась Лора, поднимаясь по лестнице.
– А я никогда не получал столько ударов дверью по голове. В этом виде я побил рекорд Мизина.
Мы выползли на сухие, раскаленные солнцем доски палубы, упали на них, как два полуживых дельфина. Лора принялась стягивать с себя гидрокостюм.
– Ненавижу эту резиновую кожу, – бормотала она. – Ненавижу море. Хочу жить в горах или в пустыне.
Я подтянул к себе спортивную сумку, под которой образовалась большая лужа, и расстегнул «молнию». Автомат я отложил в сторону, вынул альбом и стал аккуратно перелистывать набухшие слипшиеся страницы. Лора, вытирая голову полотенцем, опустилась рядом со мной на колени.
– Мизин собственной персоной, – сказала она, глядя на большой снимок нашего «студента» в солдатском кителе, фуражке, сдвинутой на затылок, и с улыбкой, обнажающей блестящие коронки. – Как его на самом деле? Шматько? Дезертир Шматько?
– Странно, что твой отец не заподозрил его в первую очередь, когда получил радиограмму, – сказал я.
– Мизин сбил его с толку своей железной выдержкой, – попыталась оправдать отца Лора. – Помнишь, отец объявил о проверке документов и личных вещей? Мизин виду не подал, а Виктор завелся. Вот и перевел на себя подозрение.
