Александр Жиров - Амулет смерти
Ночная прохлада легла пупырышками на тела. Капитан крепко прижал девушку к себе. Никого желаннее он никогда еще не сжимал в объятиях.
Вот сейчас он покажет ей класс. Покажет, что такое русские из ВДВ. Но сперва снимет лыжи. Он принялся расшнуровывать ботинки…
Скоро Зуби стонала, рычала, визжала, кусалась и царапалась. Капитан стиснул зубы, чтобы на этот раз не ударить лицом в грязь. Да еще перед дочерью самого вождя Нбаби.
Главное — подольше продержаться.
В сущности, это единственный секрет.
Чем дольше, тем любой девушке лучше.
Даже дочери вождя.
Назад шли молча. Только хруст песка под ногами и цикады. Вот и скопление лачуг. Вот моя деревня, вот мой дом родной.
Не хватает санок да горки ледяной. Хорошо еще, ночью даже африканские мухи спят.
— Василий, — едва слышно произнесла Зуби, — я пойду одна. Не надо вместе.
Произношение было жуткое, но капитан понял. Скорее догадался, чем перевел.
От любви догадливость резко повышается.
Ему захотелось вернуться назад. Он повернулся и зашагал к речке. Сев на берегу, закурил папиросу. Земля неохотно остывала. Близ экватора в декабре не очень холодно. Зато очень много звезд.
Скоро сквозь монотонный шум несущейся зеленой воды он услышал шорох.
Увидел свет ручного фонаря. «Прапорщик, наверное, меня ищет», — подумал он с благодарностью и немедленно распластался на песке.
Среди пальм, за которыми днем скрывались черные девушки, показался до боли знакомый силуэт прапорщика Иванова. Поодаль его сопровождали два бойца. Звездный свет играл на стволах укороченных десантных «Калашниковых».
Стоило Иванову поравняться с Кондратьевым, как тот взлетел над берегом и страшно заорал:
— «Спар-так» — чем-пи-он!
Прапорщик повалился на землю, словно от подсечки. Бойцы следом, не раздумывая. От молодцы. Кондратьев услышал щелчки предохранителей.
Отряхиваясь, Иванов поднялся:
— Товарищ капитан, вы учтите, здесь не Питер и даже не Порто-Ново. Здесь мне разрыв сердца никто не вылечит. Останетесь без старшины роты.
— К сожалению, товарищ прапорщик, — сказал Кондратьев, с любовью глядя на друга Серегу, — разрыв сердца тебе нигде не вылечат. Даже в Питере.
4
По темному хлопковому полю пробирался Каплу, главный колдун деревни Губигу. Пригнувшись, мелкими шажками, то и дело озираясь по сторонам, словно ища что-то. Он все видел.
Видел, как Зуби, дочь вождя, занималась любовью на хлопковом поле. Слезы душили колдуна. Он плохо различал темные очертания кустов сквозь мокрую пелену. Наконец он мог дать волю чувствам.
— За что? За что мне такое? — тихо повторял он. — За что наказывает меня Солнечный бог?
Колдун раздумал бежать дальше, от себя все равно не убежишь. Грохнулся на колени и стал лихорадочно разрывать землю руками. Белая пена выступила на губах.
В это время до ушей долетел нечеловеческий вопль:
— «Спар-так» — чем-пи-он!
Колдун Каплу в ужасе замер. Вытянул шею. Кругом темнели хлопковые кусты.
Каплу спешно забормотал заклинания.
Сперва все десять главных.
Причем надо, чтобы каждое заклинание полетело в одну из десяти частей света.
Частями света в Губигу называли ближайшие деревни.
Бормоча, Каплу поворачивался на полусогнутых ногах вокруг собственной оси до тех пор, пока не вернулся в исходную точку, описав угол в 360 градусов.
Это помогло. По крайней мере он еще жив. Так, теперь средние заклинания. Успеть бы хоть штук пятнадцать… Колдун вновь закружился на месте.
Уфф… Каплу вытер лоб краем галабии.
Он почти успокоился. Для порядка хорошо бы еще десятка три малых заклинаний.
Вот теперь совсем хорошо. Конечно, это они — пришельцы. Вооружены до зубов, вот и делают что хотят. До них даже дикие звери не издавали таких звуков.
Хвала Солнечному богу, Каплу за свои тридцать восемь лет кое-что повидал в жизни. Кое-что знает. Головорезы из французского Иностранного легиона так себя не вели.
Удостоверившись, что непосредственной опасности нет, колдун обхватил перепачканными ладонями голову и покатился по земле.
— Зуби, тварь! — хрипел колдун. — Ты была с пришельцем! Я видел, видел! Ты дважды была с ним! Он ласкал твой рот на прощание своим ртом, и ты обнимала его!
Душа колдуна так и хотела вырваться наружу. Он стенал, катался среди кустов, а потом резко вскочил на ноги. Дальнейшее мало напоминало европейскую истерику.
Разум колдуна словно помутился. Так входят в раж чукотские шаманы, поев предварительно мухоморов. Ногтями Каплу в кровь расцарапал свою грудь, и алая кровь пропитала белую, перепачканную землей, галабию.
Щеки покрылись пунцовыми болезненными пятнами. Шаман рвал хлопковые цветы и бесцельно бросал их на землю. Его большой картошкообразный нос от слез еще больше почернел и опух. Глаза налились кровью. Губы дрожали. Руки рисовали в воздухе непонятные узоры.
Схватив палку, шаман разломал ее на две части на собственной груди. Это его немного отрезвило. Что проку беситься в одиночку, когда односельчане не видят.
Каплу сел, закрыл глаза и погрузился в воспоминания.
Зуби родилась, когда он уже был колдуном. Он помнил все в мельчайших подробностях. Как ему впервые принесли девочку на освящение. Как он впервые подметил ее изумительный овал лица. Как отслеживал про себя этапы ее взросления.
Он не мог сейчас сказать, когда именно пришло чувство. Видимо, оно формировалось и крепло по мере того, как младенец превращался в красавицу.
На празднике урожая он каждый раз многозначительно дарил ей хлопковый цветок. А ведь это высшее счастье для девушки народа фон — хлопковый цветок из рук главного колдуна.
— Ведь я же ее любил, — размышлял в полный голос Каплу. — И продолжаю любить, несмотря ни на что. Я хотел жениться на Зуби. После смерти старого Нбаби я стал бы вождем. Все в Губигу были бы в полной моей власти. Горе мне! Колдун не может взять в жены девушку, оскверненную чужестранцем. Гадкий чужестранец!
Пришел неизвестно откуда и украл у меня Зуби. Но я этого так не оставлю. Ему просто так не пройдет. Его надо убить. Убить жестоко. Чтобы все они знали, как простирать свои руки к чужим сокровищам!
А после этого я все-таки возьму в жены Зуби. Кроме меня, никто ничего не видел.
Не станет же сама Зуби рассказывать, что пришелец овладел ею на хлопковом поле.
Да, решено! Смерть пришельцу!
Следовало произнести полный набор заклинаний на смерть. Каплу снова вскочил на полусогнутые ноги и стал поочередно обращаться лицом ко всем частям света.
Над хлопчатником поплыли тревожные слова, какими колдуны всегда вымаливают смерть врагам.
Он не успел произнести все главные заклинания, как черное небо прорезала молния. Хлопковое поле озарилось. Это Солнечный бог дает знак: он услышал своего верного колдуна!
И вот еще знак, и еще! За первой молнией последовала вторая, третья, четвертая. Налетел ветер. Из неба словно затычку выдернули. Вмиг образовалась плотная стена дождя. Земля приняла жгучие дождевые капли.
— Дождь! — вскричал колдун. — Это предзнаменование. Небо хочет, чтоб я его убил. Солнечный бог на моей стороне.
Каплу резко встал и бегом направился в деревню. Он был похож на ангела смерти, летящего на крыльях ночи. Тропический ливень быстро смывал с колдуна и землю, и кровь.
Ворвавшись в деревню, он принялся сотрясать пальмовые жилища и испускать истошные крики:
— Пошел дождь, люди! Праздник, великий праздник! Дождь идет!
Это на самом экваторе дождь случается ежедневно круглый год. На экваторе вообще можно жить без часов. Гроза там всегда начинается в восемь вечера. Однако уже в нескольких градусах от экватора климат совсем другой.
Люди выскакивали на улицу. Возможно, не все рады были прервать сон, но с колдуном лучше не ссориться.
— Праздник — пошел дождь!
Люди стояли под дождем и улыбались.
Попробуй не выйди на зов главного колдуна. Тряхнет как следует лачугу — она и развалится. Таскай потом с реки глину, рви пальмовые листья и строй дом заново. Шаман бегал от хижины к хижине и не унимался:
— Наконец-то! Свершилось!
5
Дождь грохотал по палатке так, что разбудил бы и мертвого. После упражнений на хлопковом поле командир роты Кондратьев был мертвее бревна. Дождю было не справиться с таким сном.
На помощь дождю в деревню прибежал колдун Каплу. Его вопли пронзили брезент, пробуравили барабанные перепонки капитана и проникли в среднее ухо. Оттуда отчаянные сигналы стали беспокоить мозг.
Капитан проснулся. «Раз часовые ничего не докладывают, к роте возня в деревне не имеет прямого отношения», — думал капитан, зашнуровывая чертовы ботинки.
Повесив на шею автомат, он вышел из палатки. Тут же на голову обрушилась водная стена. В тропиках дождь не как из ведра, а именно — из ведра.
Капитан понял, что не только капли барабанили по палатке. Из деревни неслась дробь там-тамов. Он вспомнил специальный навес, устроенный близ центральной площадки. Под коровьей шкурой располагалась целая ударная установка.
