Андрей Воронин - Комбат
– Ну, вот и хорошо, – пробормотал комбат, сидя на полу и делая наклоны то к правой ноге, то к левой. – Вот и отлично.
Он резко вскочил на ноги, совершил несколько поворотов, произвел несколько ударов правой ногой, затем левой и целую серию ударов руками по невидимому противнику.
– Вот и хорошо. Вот я и в прежней форме.
«Интересно, а сейчас, смог бы я подтянуться на перекладине раз сорок, как в былые времена? Как то на спор я отжался семьдесят два раза, пытаясь доказать своим подчиненным, что комбат все еще полон сил. Правда, тогда у меня пошла кровь из-под ногтей. Нет, теперь, конечно, семьдесят два раза мне не отжаться, но полсотни раз наверняка смогу».
Комбат забежал на кухню, торопливо включил плиту, наполнил чайник горячей водой, поставил его на огонь, а сам, вертя головой и часто моргая своими пронзительно-голубыми глазами, направился в ванную и стал под холодные, упругие струи дождика.
Он фыркал и матерился, но незлобно, по-доброму. Его настроение улучшалось, и он уже почувствовал, как кожа покрывается шершавыми пупырышками, и переключил воду, завернув вентиль с синей головкой. Он проделал эту процедуру несколько раз, меняя абсолютно ледяную воду на почти кипяток. И только после этого намылился, вымылся, тщательно выбрился и, растеревшись большим махровым полотенцем, шлепая босыми ногами, вышел на кухню – выключить чайник. Затем вернулся в спальню, надел свежую тельняшку, которая лежала в платяном шкафу.
– Вот так-то теперь будет лучше, – и он, напоследок вздохнув полной грудью, закрыл окно.
Большая комната, где на диване спал этой ночью комбат, проветрилась. Воздух был чист, влажен и прохладен. Рублев с аппетитом позавтракал, слушая приемник, который бесстрастным голосом диктора сообщал последние новости. Именно из приемника комбат узнал, какой сегодня день и какое число. Он даже вздрогнул, когда диктор сообщил, словно специально для него, сегодняшнее число.
– Ничего себе! – жуя сосиску с красным перцем, пробормотал комбат и чуть не поперхнулся. – Это уже целый месяц, как я бездельничаю? Ничего себе устроил отпуск!
Целый месяц, тридцать дней! А я за это время не сделал ничего хорошего.
Он призадумался.
– Нет, все-таки зарядка хорошее дело, мозги-то мне она проветрила.
Комбат, попив крепко заваренного чая, закурил сигарету, вышел в прихожую и принялся осматривать карманы своей кожанки. Он вытащил старое портмоне, вытряхнул его содержимое на уже чистый кухонный стол и принялся считать деньги. Их было немного.
"А я-то думал, что мне полученных денег хватит как минимум месяца на три. Да, жизнь сегодня в Москве дорогая, ничего не скажешь.
Это раньше, лет двенадцать тому назад, этих денег, может быть, и хватило бы мне надолго.
Но это раньше. А сейчас, странное дело, они тают, как снег в горячих ладонях".
Сложив бумажки в портмоне, комбат налил себе еще одну большую чашку круто заваренного чая и стал пить мелкими глотками, время от времени глубоко затягиваясь сигаретой. Маленький будильник, чуть больше наручных часов, стоявший на холодильнике, показывал, что уже десять утра. А за окном над городом плыли серые тяжелые тучи, похожие на мешки с цементом.
«Какая все-таки гнусная сегодня погода! Но плевать. Мне же не ехать сегодня на полигон, и кросс мне сегодня не предстоит. Так что хорошая погода или плохая, мне теперь должно быть все едино. Да какая разница для отставного майора, какая погода нынче на улице!» – попытался успокоить себя комбат.
Но, тем не менее, то, что происходило за окном, его немного разочаровало. Ему хотелось, чтобы светило солнце, чтобы не шел дождь, чтобы, медленно кружась, падали к ногам желтые листья и лица людей не выглядели такими печальными под черными куполами зонтиков.
– Да, погода дрянь, люди дрянь, – прислушиваясь к радиоприемнику, бормотал комбат. – И ходят же по улицам все, как сговорились, или в черном, или в сером, словно, объявили день общенационального траура.
А из динамика шли сообщения о том, что сегодняшней ночью на Кутузовском проспекте был взорван автомобиль, в котором находились известный московский бизнесмен, его водитель и охранник. Заряд взрывчатки, по мнению специалистов, подложенный в машину, был равен тремстам граммам тротила.
Кто-кто, а Борис Рублев прекрасно знал, что такое триста граммов тротила, и ясно представлял всю мощь подобною взрыва. Конечно, «мерседес» – это не танк и не БТР, а трехсот граммов для такого автомобиля хватит, и даже за глаза.
«Представляю, что там произошло… Наверное, всех троих разнесло в клочья».
Так же Борис Рублев узнал, что на место происшествия прибыла группа и ведется расследование.
«…Скорее всего, – бесстрастным голосом сообщил диктор, – смерть известного бизнесмена является следствием разборок преступных группировок, заполонивших всю Москву и держащих под контролем значительный сектор банковского бизнеса».
– Какие бандиты? Какие группировки? – зло пробормотал комбат. – Чудится им все, одно время масонами пугали, потом коммунистами..
«Люди как люди, ходят по городу, ездят на дорогих автомобилях, все неплохо одеты. В магазинах всего полно. Какие группировки? Какие преступные кланы? Полная чушь! Хотя, все может быть За месяц свободной жизни я уже многое узнал, многое повидал, но все еще никак не могу привыкнуть, что стреляют, взрывают, убивают не только на войне, а и в самой Москве, прямо на улицах. Мир сильно изменился. Да и люди изменились Хотя, в общем, наверное, хуже не стали. Думаю-то я так, словно сам в этом мире отсутствовал. А что? Можно сказать, просидел в консервной банке, пока срок моего хранения не истек».
Комбат докурил сигарету, раздавил окурок в пепельнице и пригладил ладонью коротко стриженые темные волосы.
– Ну что, – спросил он сам у себя, – чем ты, отставной майор Борис Рублев займешься сегодня? Опять станешь пить водку? Нет, пить сегодня я не буду, надо просто встретиться с ребятами. Ведь я обещал, что как только окажусь в Москве, обязательно наведаюсь. А свое слово комбат Рублев держит. Так что собирайся, надо проведать боевых товарищей, посмотреть чем они дышат, чем живут, чем занимаются.
Портмоне оказалось во внутреннем кармане куртки. Комбат быстро оделся и перед выходом из квартиры взглянул на свое отражение.
«А что, мужчина хоть куда! Одет бедновато, как слесарь-сантехник, а так ничего».
Комбат взглянул на свои наручные часы.
Они были единственной дорогой вещью в его гардеробе, дорогой и в прямом, и в переносном смысле. Механические швейцарские часы в золотом корпусе и с массивным золотым браслетом. Эти часы являлись трофейными, покупать такие ему бы и в голову не пришло, и, как считал Борис Рублев, они приносят ему удачу. Когда они у него на руке, он всегда остается в живых. Поэтому с часами комбат старался не расставаться.
Откуда у него появились такое предчувствие и такие мысли по поводу часов, он и сам не помнил. Просто давным-давно, еще там, в Афганистане, он добыл эти часы, они лежали на столике в блиндаже, рядом с убитым афганским командиром, поэтому он и взял их, хотя многие говорили будто он снял их с убитого. Отвечать на сплетни и домыслы Борис Рублев считал ниже своего достоинства.
Он и не подозревал, сколько может стоить этот хронометр. Только через несколько месяцев, когда майор-особист увидел на руке комбата эти часы и предложил ему тысячу долларов, Борис Рублев понял, что часы очень дорогие. Он не продал свой трофей ни тогда, ни потом. Часы всегда были при нем, даже в госпитале, когда он раненый лежал под капельницей.
Когда комбат уже стоял у двери, вдруг позвонили.
– Странно… Кто это? – пробормотал себе под нос Борис Рублев и, даже не глянув в глазок, резко открыл на себя дверь.
Перед ним стояла девушка в спортивном костюме и белых кроссовках. Шнурки лежали на полу. На плечах у пришедшей накинута кожаная куртка.
– Доброе утро.
– Извините, – голос девушки нервно подрагивал.
Комбат отошел на шаг в глубину прихожей.
– Ну, проходи, проходи.
– Спасибо.
Он мгновенно узнал свою вчерашнюю знакомую – ту, которая кричала, что живет в этом доме. Девушка переминалась с ноги на ногу. Комбат смотрел на нее безмолвно, хитро улыбаясь.
– Вы помните меня?
Наконец он нарушил молчание.
– Ну, что скажешь, Наташа?
– Я не Наташа, а Лиля.
– Хорошо, пусть Лиля. Так что скажешь?
– Борис Иванович, – начала девушка, – вы извините меня.., нас… То есть, не меня, а моих приятелей. Они глупые, молодые. У Кризиса уже есть условный срок. А парень он неплохой, вы вчера могли этого и не заметить… Ой! Что я говорю!
– Ну и что из того? Да проходи в квартиру, что стоишь на пороге? , – Я, знаете, Борис Иванович…
– А откуда ты знаешь мое имя?
– Мне сказала мама и участковый.
– Участковый уже и к тебе приходил?
– Да, еще вчера.
