Николай Чергинец - Выстрел в прошлое
Когда Марат дошел до леса, который начинался в ста метрах от реки, то понял, что это совсем не лес — подлесок, реденькие кривые от ветров сосны. А за этим хоть каким-то укрытием — поселок. И все-таки, что это за село и кого здесь ожидать? В окровавленном камуфляже выходить на дорогу и искать приключений не стоит. Схватить попутку? А может, боевики подняли весь район? Марат вспомнил, что Ашот говорил, что эту зону контролирует банда, которая не подчиняется не дудаевцам, ни федералам. Рассчитывать было не на что, да и оружие было утеряно. Если не по дороге, тогда лучше идти по пойме реки — это дорога к Шатою. Правда, река просматривается с дороги, но лучшего варианта нет. В этот момент Марат почувствовал, как нестерпимо хочет пить — все-таки третьи сутки без сна и пищи. Утолив жажду, он потянулся вдоль реки, — идти по крутым берегам было невозможно, поэтому спецназовцу приходилось не раз пересекать дорогу.
И все-таки на свете есть Бог. Бог для всех православных, заступник. Он шел и не понимал, куда идет, проговаривая про себя то ли простые слова, то ли молитву. Когда казалось, что силы совсем его покинули — нога давала о себе знать, услышал, как наверху, на дороге притормозила машина. Судя по звукам — обычный армейский «уазик». Не трудно было угадать, что из нее, громко хлопнув дверью, вышел один человек. Секунд десять Марат не мог найти точку просмотра дороги, а когда нашел поваленное дерево, несмотря на дикую боль, вскарабкался на него и, держась за сучья, стал наблюдать. У забрызганного грязью «уазика» суетился невысокий, молодой чеченец. В машине был еще кто-то. На голове у боевика была зеленая повязка — значит религиозный фанатик — такие были наиболее опасны и непримиримы. Такие в случае крайней опасности могли взорвать себя и окруживших его солдат, или, в крайнем случае, пустить себе пулю в лоб. Чеченец отряхнулся, покрутил бычьей шеей и снял с себя автомат. Положил у машины. «Явно не профессионал», — подумал Марат. Вкарабкавшись в кабину, как разъяренный бык, чеченец стал наносить хлесткие удары, после чего из салона послышался женский крик, крик о помощи. Когда боевик замахнулся для очередного удара, бормоча что-то на чеченском, Марат по-кошачьи приблизился и ссадил его с кресла. Боевик упал и потянулся к автомату, но был пригвожден к земле сильным ударом приклада. Вскарабкавшись в салон, Марат увидел перед собой связанную женщину. Лицо ее было обезображено побоями.
— Успокойся, — ласково произнес Марат. — Я свой, русский. Тебя как звать?
Несколько минут, пока Марат освобождал веревки, туго стянувшие женские запястья, пленница угрюмо молчала. Потом тихо произнесла:
— Ниной меня зовут. Эти ублюдки убили мою мать за то, что отец у меня русский.
— Ничего, Нина, скоро кошмары закончатся. Верь мне.
Марат взял чеченца, оттащил с дороги. В карманах у фанатика нашел какие-то документы на арабском языке. В машине Марат нашел полный «джентльменский» набор шахида — наркотики, взрывные устройства, вещи. Сколько бы этот ублюдок мог жизней людских положить — одному Богу известно.
— Нина, ты знаешь, где находятся наши части?
— Знаю, до Шатоя рукой подать. Километра два. Там блокпост.
Спустившись с горы, машина на большой скорости вышла на проезжую дорогу и чуть не врезалась прямо в колонну БТРов.
— Остановите, — прокричала попутчица Марата.
И когда он притормозил, забыв обо всем, Нина выбежала из машины, рыдая: «Мы свои, свои, русские!..»
Очнулся Марат в полевом медсанбате, находящемся при его роте. Он даже удивился этой белоснежной чистоте, белью. Это была какая-то другая жизнь — не война. За окном было солнце. «Вот и весна», — подумалось Марату. Солнечный зайчик бегал по палате. За дверью слышались веселые голоса сестричек.
Марат машинально сунул руку под подушку — оружия не было, зато в руке обнаружилась игла с трубочкой, ведущей к капельнице. Несколько минут он размышлял над тем, что произошло с ним за последнее время. Вспомнив о потере товарищей, скрипнул зубами. Но он сдержал себя. Что толку от самоедства. Ведь за все должен кто-то ответить. У Марата был еще долг перед боевыми товарищами, перед памятью, перед их матерями.
«Что ж, пора, хватит отлеживаться», — решил Марат и, превозмогая боль (нога еще сильно болела), поднялся с кровати и закашлялся, давясь мокротой.
— Вам нельзя, товарищ старший лейтенант, — попыталась остановить Марата стоявшая неподалеку медсестра…
— Послушай, сестричка, вы не знаете, где старший лейтенант Смирнов?
— Нет, не знаю. Но вам нужен покой, вы же сколько дней в бреду! У вас же воспаление легких открылось тяжелое, а еще ранение… — переполошенная медсестра начала укладывать его на постель. — Не успели очнуться — и на ноги вскочили.
— Не волнуйся, сестричка, я выйду подышу маленько, — остановил ее Марат, удивляясь про себя и прикидывая, сколько же дней он уже валяется.
— Вам нельзя вставать! Вы же качаетесь от слабости.
— Позаботься лучше о нем, — Марат кивнул в сторону лежащего рядом раненого бойца, которого и не видно было под сплошными бинтами…
— Я умоляю вас, — чуть не плача, ответила сестра и добавила, что это приказ начальника медслужбы…
Марат мягко отодвинул ее в сторону и направился к двери.
— Я вынуждена буду доложить, — не унималась девушка.
Но Марат не слышал ее.
Солнце ударило в глаза. Он немного поморщился, остановился на миг от накатившей слабости и головокружения. Нагнулся, взял в руки снежок, умылся им, постоял немножко и поковылял к командирской палатке.
Было необычайно тихо. У входа в штаб Марата встретил сонный адъютант Головачева — Сомов.
— Слушай, Сом, командир у себя?
— Никак нет, — бодро ответил, выбросил сигарету. — Вызвали куда-то. Есть Губаренко, но он не в духе.
— А мне насрать, в духе он или нет.
— Я не советую тебе этого делать, Марат, — начал уговаривать уже зашедшего в палатку Сом. — Я все понимаю, но…
— Что «но»? — язвительно переспросил Марат.
Сом, посмотрев в глаза Марату, не решился ответить, отвернулся и достал из пачки новую сигарету. Марат еще несколько секунд смотрел на штабного работника, а потом, резко развернувшись, направился прямо к Губаренко. Полковник разговаривал по телефону. Ворот у него был расстегнут. На столе пепельница доверху набитая окурками, в углу стояла недопитая бутылка какого-то импортного пойла. Губаренко заметил вошедшего Марата, но разговаривать по телефону не перестал, как бы не замечая его. Несколько минут Марат был вынужден ожидать, выслушивая грозные указания полковника каким-то подчиненным. Когда полковник закончил, несколько секунд никто не решался сказать ни слова.
Сглатывая слюну и злость, начал Марат:
— Кто отдал этот дурацкий приказ?
— А ты что, старлей, на отдых сюда приехал? — попытался съехидничать Губаренко.
— Почему не вызвали вертолет? — не испугался угроз Марат.
— Не было вертушки, понимаешь, не бы-ло! — почти по слогам, исходя от ярости, ответил полковник.
— А за ребят кто ответит?
— Ты и ответишь, если такой умный, — встал из-за стола Губаренко.
Было видно, что начальник ждал этого разговора, но слова у него путались, и от этого он приходил в ярость.
— Мне уже из Москвы целый день тарабанят, как это так получилось, что наши раскрутые профессионалы в засаду попали, а командир выжил.
— Ребята погибли геройски. Я вынес из боя документы ребят, — с горечью ответил Марат. — Могу указать квадрат, где произошел бой…
— А кто, старлей, — кроме меня — тебе поверит?
Марат не знал, что ответить на эту реплику. Она звучала угрожающе. Но Марат понял, что сдаваться не стоит, а повиниться перед Богом и ребятишками он всегда успеет. Поэтому, набрав силы, спецназовец спросил у Губаренко:
— Что случилось с группой Смирнова?
— Твою мать, — покраснев от злости, рыкнул полковник, — я в армии тридцать лет, старлей. Ты еще щенок… Отслужи свое. Вот, что… — При этих словах он жестами показал, что не желает больше разговаривать. — Убирайся! — Заикаясь и трясясь от злости, закончил разговор полковник. — А мы еще проверим: не снюхался ли ты с бандитами или не сам ли положил своих?
— Проверяй, проверяй! — ответил Марат и по-армейски развернувшись, не смотря на боль в ноге, вышел из помещения.
В тот момент Марат с трудом сдержался. Горький комок подступил к горлу. Свежий морозный воздух ударил ему в лицо. Марат поймал себя на мысли, что запах у него какой-то горьковатый. «Скоро весна», — подумалось ему. Весна в Чечне ранняя, совсем не такая, как в России. А солнце здесь ослепительно яркое, даже зимой. Для спецназовцев — это не имело значения и не означало неминуемый дембель, как у обычных солдат, но говорило о надежде на то, что эта проклятая бойня скоро закончится и все вернуться по домам.
![Николай Лейкин - Наши за границей [Юмористическое описание поездки супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых в Париж и обратно]](/uploads/posts/books/225932/225932.jpg)
