Эдгар Дубровский - Холодное лето 53-го (с иллюстрациями)
Не размышляя, по наитию, Басаргин отчеканил по-немецки:
— Как стоишь, полицейская морда!? Два шага назад! Приказ!
Муха растерялся: лицо мучительно напряглось воспоминанием, взгляд поплыл — и ствол обреза повело в сторону. Этого было достаточно: Басаргин в падении выхватил наган и выстрелил.
* * *— Не умею и не буду, — твердо сказал Копалыч, отдергивая руки, когда Басаргин протянул ему обрез. — Я не стану убивать. Понимаете — это нельзя…
— Не будешь?! Пусть перебьют деревню? Изнасилуют девчонку?! Сменят нам ссылку на вышку?! Им можно? «Око за око» — так учила война.
— Там были изверги.
— А эти?!
Замолчали. Копалыч хмуро думал. Они подошли к краю леса и залегли за стволом поваленной ели. Отсюда был виден дебаркадер. На палубе стоял Барон. Остальных видно не было. Солнце склонялось к реке.
Басаргин подвинул Копалычу обрез.
— Нажмешь вот это… Можешь не целиться… — Он яростно прошептал: — Ты же должен мне помочь!
Копалыч принял обрез. Басаргин как-то засуетился, успокоился.
— Я тоже, знаешь, не на стрелка учился. В сорок первом, с третьего курса, взяли в разведшколу… И, знаешь, быстро… Когда припрет, быстро этому учишься… Разведротой командовал в сорок третьем.
— А как сюда?
— В сорок четвертом в разведке контузило, очнулся у немцев. В лагере сколотил группу, бежали. С боем. Опять ранило. Решили выходить по одному…
Лузга умолк — на палубу вышел Крюк, заговорил с Бароном. Тот посмотрел на часы, потом оба повернулись к лесу. Ждали.
— Ну? — сказал Копалыч.
— Ну, вышел один, без свидетелей и документов — прямо в трибунал. Ничему не верят. Хотели в штрафбат, так я ранен… Дали шесть лет лагерей. Но я ж себя все еще офицером понимаю, коммунистом. В лагере я — про конституцию. Дали еще четыре года. Я — протест. На это карцер, а потом сунули к уркам…
— Били, — кивнул Копалыч.
— Каждый день, месяца два, счет я потерял… Тут я и кончился, одна ниточка осталась — выжить.
Лузга замолчал, глядя на дебаркадер. Там появились Шуруп и Зотов. Зотов нервно заспорил с Крюком, видно, его хотели послать в лес вместе с Шурупом.
— Если они пойдут в лес… — сказал Басаргин. — А они пойдут — выяснять, и все вместе, теперь им нельзя иначе… Когда выйдут на линию вон того серого камня… Видишь?
— Да.
— Выстрелишь в их сторону — и лежи, ни в коем случае не выглядывай.
Крюк и Шуруп пошли к лесу. Барон двинулся позади них. Зотов остался на пристани.
— Дойдут до камня — стреляй! — прошептал Басаргин и бросился назад, к лощине.
Скрытый ею, он перебежал к берегу реки, пробежал вперед и выполз к тропе. Здесь он окажется за спиной бандитов, когда они повернутся на выстрел Копалыча.
* * *Копалыч очень волновался. Он заранее положил обрез на ствол дерева, навел приблизительно в сторону идущих, но все никак не мог лечь удобней, торкался плечом в дерево, опускал и поднимал голову.
Крюк и Шуруп дошли до камня. Копалыч, судорожно вздохнув, нажал спуск. От выстрела словно поскользнулся шедший много дальше и в стороне Барон. Его падение настолько поразило Копалыча, что он вскочил, сжимая обрез и всматриваясь в то место.
Крюк плеснул в Копалыча короткую автоматную очередь. Крюка в этот момент скрывал от Басаргина ствол дерева — и Басаргин опоздал, ему пришлось сместиться. Когда он выстрелил, Крюк упал.
Шуруп, пригнувшись, побежал в лес. Басаргин выстрелил, не попал, вскочил и побежал за Шурупом. Тот обернулся на бегу, просунул обрез под левую руку и выстрелил назад. Картечь посекла ветки рядом с Басаргиным, Тот остановился, вскинул карабин. Шуруп снова обернулся, чтобы выстрелить. Басаргин опередил его.
* * *Копалыч лежал на боку и скреб рукой по жухлой хвое, устилавшей землю, — хотел повернуться, лечь удобней, но тело не выполняло.
Басаргин, стоя на коленях, подхватил его за плечи, потянул, повернул на спину.
— Лузга, — прошептал Копалыч, на его губах пузырилась кровь. — Сделай…
Басаргин увидел пятна крови на груди и животе.
— Карман… маленький… под рукой.
Басаргин нашел кармашек пониже подмышки, расстегнул, вынул ветхий листок с записью.
— Там адрес моих…
Он смолк.
— Говори, что сделать?
— Найди. Скажи — оклеветан.
Копалыч умолк, лицо застыло, но кровь на губах еще пузырилась. Басаргин не знал, куда убрать бумажку. Он достал из другого Копалычева кармана коробку с очками и положил бумажку в нее. Сунул коробку в карман своих штанов.
Слева начинало болеть. Он потрогал бок — кровь.
Басаргин поднялся с колен, посмотрел сверху на Копалыча. Тот был еще жив. Басаргин стоял и смотрел.
Подошла Лида, стала напротив. Басаргин сказал:
— Жива, жива твоя Саша, в порядке.
* * *Барон тогда упал от удара по ноге — пуля попала в мякоть, ни кость, ни артерия задеты не были. Пока он в этом разбирался, стрельба закончилась, и он, до выяснения обстановки, пополз к берегу, благо тот был близко, спустился с низкого обрывчика на песок и залез в нишу под нависшим дерном, пронизанным корнями прибрежного тальника.
* * *Старобогатов умер. Басаргин закрыл ему глаза. От пристани нерешительно приближались Фадеич и Зотов. Начали выходить из изб старухи и старики. Солнце садилось.
Возле служебной комнаты, где у Фадеича стоял сейф, было сложено оружие: автомат, карабин, ружье, два обреза и наган. Фадеич и Зотов переносили все это в комнату. Что влезло в сейф, было Фадеичем заперто там. Остальное он сложил в сундук со старыми флажками речной сигнализации и запер. Потом с государственным видом запер дверь комнаты.
Два старика дожидались окончания этой операции.
— Насчет покойников, — сказал маленький старик.
— Якова похороним на кладбище… — стал рассуждать Фадеич. — Манкова надо в город везти, по месту жительства и для решения начальства.
— А этих?
— Как следствие решит.
— Что ж, так и лежать им? Ночь, собак перевели — кто хошь из тайги придет, росомаха, лиса, потратят покойников-то.
— Надо всех положить в ледник, — сказал Зотов.
— Дак там рыба.
— Выкинуть! Рыба…
— А это дело, — оживился Фаденч. — И запирается.
— Сколько гробов ладить? — спросил маленький.
— Один, — сказал Фадеич. — Для Якова. А пока светло еще, идите соберите всех: в лесу трое, да тут… Лошадь с волокушей. И ты иди, — добавил он Зотову.
— Я?! Да я весь день на мушке у них жил, а теперь мне их же и таскать? Да если в не я.
Дверь Фадеичевой комнаты распахнулась, на пороге стал Басаргин. Он был без свитера, Лида бинтовала его торс, и когда он вскочил, бинт поволочился за ним.
— Ты?! — Басаргин пристально смотрел на Зотова. — Ты у меня на мушке был!
— Озверел совсем! — Зотов попятился. — Если в я их не сдержал, они бы всех перебили.
— Ты мне сегодня не попадайся, — очень тихо сказал Басаргин.
Испуганный Зотов пошел к сходням, крикнув:
— Ничего я таскать не буду!
— Фадеич, — позвал Басаргин и вернулся в комнату. Здесь Саша заваривала чай. Он сел. Лида стала его добинтовывать.
— Все не привыкну тебя называть Сергеем, — Саша хотела что-то спросить у него и не решалась.
— Зови Лузгой, тебе можно.
Вошел Фадеич.
— Копалыча надо похоронить здесь, — сказал Басаргин. — Мне надо знать, где его могила.
— Не могу. Как определенного на поселение… Надо предъявить власти.
— Ты пристанью командуй, людям ты не начальник. Копалыча похороним здесь.
— Как капитан рейда… — начал Фадеич.
Лузга взял со стола ту самую ложку и с такой силой воткнул в столешницу, что труба на самоваре покосилась.
Фадеич притих. Саша с отвращением посмотрела на ложку, подняла с пола свитер.
— Пойду постираю.
Она вышла. Лида кончила бинтовать Басаргина, склонилась и поцеловала его плечо. Он опустил голову.
* * *Фадеич и Басаргин пили чай. Басаргин сидел на том месте, где вчера пил чай Манков.
— Сильно тебя? — спросил Фадеич.
— Скользнуло по ребрам.
Помолчав, Фадеич стесненно сказал:
— Лузга… э-э, то есть, Сергей Петрович, вот спросят тебя — там! — как все было, а ты возьми и скажи: мол, я, ну — Сергей Петрович, мол, выполнял указания капитана рейда. А?
Басаргин спросил его, думая о своем:
— Говорили, у тебя есть белая сорочка, крахмальная.
Фадеич удивился ходу его мысли, но полез в сундук и извлек белую сорочку и постукивающий пристежной воротничок.
— Я надену, — сказал Басаргин.
— Бери, конечно, — Фадеич решил, что понял. — А там, значит, так и скажешь: мол, приказ был…
Басаргин надел сорочку, пристегнул воротничок перед зеркальцем, вгляделся. Двенадцать лет не надевал он ничего подобного!
Вошел маленький дед с небольшим осетром.
