Александр Чернобук - По ком воют сирены
— Резонный вопрос. Объясняю, — спокойно выдержал его взгляд политик. — Фирма весьма и весьма не бедная. На дискете все нужные данные есть. Сможешь хорошо поживиться.
— Сам?
— Я в долю к тебе не набиваюсь. Меня интересует качество исполнения задания и сроки, — пожал плечами Илья Аркадиевич. — Бери, делай. Все в твоих руках. Денег там много. А спрашивать тебя за них никто не будет. Мне хватит благодарности…
— От весьма хороших людей. Понял. Можете считать, что процесс пошел, — закончил за него Геннадий Иванович, спрятал дискету во внутренний карман пиджака и лучезарно улыбнулся.
— Лучше бы ты сказал: «Можете считать, что этой фирмы уже нет».
— Если вам так больше нравится, считайте, что я так и сказал: «Можете считать, что этой фирмы уже нет». В моей конторе проколов не бывает.
— Гордыня мой любимый грех. — Илья Аркадиевич допил кофе, аккуратно поставил чашечку на блюдечко и встал.
— Это не гордыня, это реалии нашей сегодняшней жизни. — Генерал тоже допил кофе одним глотком, отставил в сторону прибор и достал очередную сигарету.
— Гена, Гена, — покачал головой политик. — Когда ты уже начнешь о здоровье заботиться?
— Кого и что изменит, всем давно известно. — В тон ему ответил Геннадий Иванович и прикурил. — Не будем о грустном.
— Все как‑то мы с тобой не соберемся по коньячку пройтись, — посетовал Илья Аркадиевич, направляясь к выходу. — Так, от души. Чтоб все развернулось.
— А потом свернулось. И сразу в сауну и по девочкам. — Геннадий Иванович на правах хозяина пошел провожать его к выходу.
— Недосуг. Времена не те. Расслабляться некогда. Работать надо, — горько вздохнул политик. — Вытолкнуть могут. Столько вокруг молодых, зубастых и энергичных.
— Этих хватает. Но жалеть себя иногда тоже надо.
— Не говори. Надо как‑то собраться, махнуть на все рукой и выбраться куда‑нибудь отдохнуть. — Остановившись у порога, политик протянул генералу руку и мотнул головой в сторону зала: — Может, все же скажешь, где пулеметы заныкал?
— Может, и скажу. Во время отдыха. В сауне, — хохотнул в ответ тот и пожал протянутую руку. — После литры коньяка.
— Все с тобой ясно. Счастливо. Рад был повидать.
— Всего доброго, Илья Аркадиевич.
Мимо Геннадия Ивановича проскользнули две огромные тени и пристроились возле хозяина.
Опера
Дым причудливыми хлопьями висел в воздухе, стоял плотной пеленой по углам, под потолком витал огромной мутной тучей, а вокруг однолампового плафона, пробивающего эту мглу тусклыми лучами электрического света, образовывал спиральные завихрения на манер тайфуна. Кондиционер давно и четко уяснил, что этот бой ему не выиграть и теперь просто шелестел по инерции, делая вид, что выполняет свои обязанности.
Старший опер «бандитского» отдела Главного управления «К» Виктор Серегин машинально провел ладонью по серому от усталости лицу, выпустил очередную порцию дыма сквозь плотно сжатые губы, потянулся, словно пытаясь достать кончиками пальцев до потолка, и снова развалился в кресле–вертушке.
Хотел на манер голливудских полицейских забросить отекшие ноги на стол, но, передумав, придвинул стул и взгромоздил ноющие конечности на его сиденье. Стол был в два раза выше и, соответственно, усилий нужно было приложить вдвое больше. Это он определил как первую причину изменения своих намерений. Вторую он, немного поколебавшись, сформулировал как непедагогичное поведение — молодежь не стоит учить плохому — сама научится, причем, быстро, качественно и без всякой помощи.
Представитель этой самой молодежи, Никита Карпов, опер того же элитного отдела управления, сидел на стуле, опершись локтями на колени и низко склонив голову. Он отрешенно выпускал узкие струи дыма в пол. Они разбивались о потертый линолеум с рисунком паркета и расползались во все стороны ленивыми волнами.
— Ну, что, лейтенант, таки слабо нам расколоть этого урюка? — нарушил Серегин затянувшееся молчание.
Карпов поднял голову и облокотился на спинку стула. Стул жалобно затрещал. Никита устало улыбнулся:
— Почему слабо? Надо подумать, герр капитан. Если нет результата, значит, что‑то не так делаем. Истина старая.
— Третьи сутки думаем.
— Во–первых, не только думаем, но и что‑то делаем, а во–вторых, — Никита взглянул на часы, — уже четвертые пошли. Полшестого утра, а взяли его мы в одиннадцать вечера третьего дня.
— Семьдесят восемь с половиной часов. Это срок приличный. А результата у нас ноль, — задумчиво протянул капитан, — большой круглый ноль.
— Ну почему ноль? — возразил Карпов. — Приземлили мы его уже плотно. По трем эпизодам жертвы разбойных нападений его опознали, раз. Взяли его с целым арсеналом оружия, два. Сопротивление при задержании он оказывал, две обоймы в меня выстрелял, три.
— Да–да, — иронично усмехнулся Серегин, — это как раз самое важное. Раз, два, три. Именно то, что нам нужно. Приземлить его крепко. А на самом деле все совсем не так, как хотелось бы. Пшик голимый. Терпилы завтра откажутся от показаний. Наверняка. Я думаю, на этот предмет с ними уже беседуют. Охрану к каждому же не приставишь. А посему прессуют их сейчас плотно. Стопудово. Ведь ни одного подельника он не сдал…
— Пока не сдал, — вставил Никита.
Серегин кивнул:
— Пусть будет пока. Хотя я чувствую, не знаю, правда, каким органом, но чувствую, что нам с тобой самим его не расколоть.
— Да? И что?
— И то. Дальше. От арсенала он открестится…
— Каким макаром?
— Ну, скажем, самый простой вариант, — капитан резко склонился над столом и раздавил окурок в пепельнице, — расскажет байку про то, что не знал о его существовании.
— Это как? — опешил Никита.
— А очень просто. Квартира, где его повязали, съемная. Так?
— Так.
— Отпечатков его ни на гранатах, ни на «калашах», ни на упаковке ко всей этой требухе нет. Так?
— Ну–у-у, это еще не все… — недовольно протянул лейтенант, сообразив, куда ведет Серегин.
— Именно. Все ты правильно понимаешь. Так и скажет: «Знать не знаю, ведать не ведаю! Шьете мне тему левую! Не мое это оружие. Хату снял, видать, хозяйское барахло в тюках тех было. Не имею я привычки по чужим вещам шарить! Чего прицепились ко мне‑то с этими автоматами–пистолетами? Базарьте с владельцами жилья». Согласен?
— С очевидными вещами трудно спорить… Если он до них додумается, конечно.
— Не додумается самостоятельно, так подскажут. Найдется кому, не переживай! Я поэтому и не акцентировал на оружии внимания до того, пока эксперты пальчики не откатали. А после ― тем более, чего об этом трепаться — тема дохлая… — Капитан махнул рукой и закурил очередную сигарету.
— Хорошо, — Никита сорвался с места и пружинисто прошелся по комнате, — но отстреливаться за него ведь никто не мог? Правильно? В квартире при задержании он был один, и лупил он на поражение, по–серьезному. У меня в бронике две пули запутались. Еще хорошо, что ПМ. Если б у него волына круче оказалось, вел бы сейчас это дело ты один. С доказухой, конечно, тогда б лучше было — опера при задержании завалить — это не в занавеску высморкаться. Закрыл бы его капитан Серегин надолго. Только я разделить твой триумф с погоста не мог бы.
— Вот, Никита, это и все, что у нас на него есть, — не обращая внимания на патетическое отступление напарника, продолжил развивать свою мысль Виктор. — Пули в твоем бронежилете. Сопротивление при задержании. И все… При хорошем адвокате от силы лет пять ему обломится…
Карпов скривился, как от горькой пилюли, понимающе кивнул:
— Пистолет нашел. Хотел отнести, сдать в ближайшее отделение милиции. Замешкался с перепугу. Сам не знаю почему. Не успел просто. Тут начали ломиться в квартиру. Испугался. Думал, что бандиты. Решил использовать ствол для самозащиты. Потом разобрался в ситуации, но было уже поздно. Крайне сожалею о случившемся, безгранично раскаиваюсь. Так?
— Вполне вероятно. Или чуть иначе. Какая разница, смысл ты передал совершенно правильно. А теперь скажи, что нам от него надо? Неужели наша цель закрыть этого штемпа на пятерик?
— Ни в коем случае. Нам нужен максимум, — ни секунды не мешкая, ответил Никита.
— Правильно. А это значит: доказать все эпизоды, которых я лично вижу не меньше двенадцати только по столице…
— Четыре из которых с мокрухой, — вставил Никита.
— Точно так. Всех членов группировки…
— А их не меньше семи, — опять добавил Карпов.
— Ну, шесть есть точно. Подтверждено свидетельскими показаниями. И дать этим ублюдкам, как ты говоришь, максимум. То есть, пожизненное. Жаль, вышак отменили. Эти герои его заслужили в полной мере.
— Да уж.
— Эх, прошли славные ГБешные времена, — мечтательно поднял глаза к потолку капитан. — Раскололи б этого Захара за полчаса. Песни пел бы не хуже этого кастрата… Паваротти. Сейчас бы нам сюда тисочки, да пару хороших…
