Максим Шахов - Гвардия президента
О его личной жизни ходили легенды. Ему приписывали браки со многими известными и популярными женщинами, еще большим было количество мимолетных любовных романов, а разбитые женские сердца можно было измерять центнерами. В действительности же безусловным фактом являлось лишь его безбрачие. На расспросы друзей по этому поводу красавец-журналист лишь разводил руками и с несвойственным ему смущением малоубедительно ссылался на катастрофическую занятость по работе. Если бы друзья знали, что в тот момент он говорит чистую правду!
– Видел-видел твою довольную физиономию в теленовостях. Отличная, Гера, у тебя работа: то на горнолыжной трассе с какой-то доской в одной руке и блондинкой в другой…
– Это – сноуборд, Владимир Викторович.
– А-а-а… Какие трудные эти швейцарские фамилии! Правда, грубовато звучит для очаровательной хрупкой девушки: Сноу Борд, ты не находишь?
Талеев только хмыкнул в ответ, а Помощник продолжал:
– А то на какой-то пьянке со стаканом в одной руке и…
– Позвольте, я закончу, – перебил журналист, – …и брюнеткой в другой руке… Так ведь?
– Чур меня! Да ты и взаправду экстрасенс, прямо мысли читаешь. Но и мы кое-чему обучены: хочешь, угадаю, как ее звали? – Талеев вопросительно вскинул подбородок. – Сима Позиум!
– А вот и не угадали! Ее звали Вера Ниссаж, она художница-авангардистка и лидер феминистского движения Люксембурга. Кстати, давно уже на крючке у ЦРУ за неуемную страсть к кокаину и очень молоденьким девочкам.
– Вот она – просвещенная Европа! Ну а ты-то как в такую компанию попал?
– Во-первых, это была ее персональная выставка. Обратили внимание на картины вокруг? А во-вторых, она меня элементарно вербовала.
– Час от часу не легче! Надеюсь, ты был тверд и неприступен?
– Мало предлагала, – спокойно ответил Талеев.
– Ну и чудненько. А я так вообще ничего не предлагаю…
– Неужели даже в чашечке кофе откажете?
– Да ты совсем-то уж плохо обо мне не думай. Знаю я твою кофейную слабость. Ты ж и меня к этому пристрастил. Из каждой своей… э… командировки привозишь разные баночки, пакетики, скляночки. По ним географию можно изучать: Венесуэла, Колумбия, Коста-Рика; еще этот, как его… ну, раньше был Берег Слоновой Кости?
– Кот-д’Ивуар, но там я никогда не был. Это французы оттуда получают самый крепкий кофе сорта «Робуста».
– Вот мы с тобой к ихнему африканскому кофе и добавим ихнего французского коньячку. Разговор у нас впереди не короткий. – Помощник взглянул на часы. – Меня еще целых 43 минуты никто не побеспокоит.
Он легко встал из-за стола, вытащил из стоящей в углу инкрустированной тумбочки две ажурные кофейные чашки, блюдца с какими-то орешками и нарезанным тонкими ломтиками лимоном. Затем к ним добавились два больших пузатых бокала и бутылка «Курвуазье».
– Давай, Гера, придвигайся к столу вместе с креслом. – В руках Помощника появился большой китайский термос. – Вот, кофе пришлось заранее приготовить. Черт знает что: в кабинете помощника Президента нет элементарного кипятильника!
Талеев понял, что Владимир Викторович не хотел, чтобы их беседе мешал кто-нибудь из обслуживающего персонала. Между тем по кабинету уже поплыл густой аромат крепчайшего кофе, вбирая в себя и тонкие струи запаха изысканного коньяка, и дым черной кубинской сигары.
Пригубив напиток, Помощник вытащил из верхнего ящика стола бухгалтерскую папку с вложенными, но не подшитыми листками бумаги и через стол протянул Талееву:
– Пока я буду рассказывать, просмотри это. Сразу предупреждаю, что фактического материала немного, но – чем богаты. Начиналось все так…
Полгода назад под Мурманском в старом заброшенном карьере и по совместительству нелегальной городской свалке был обнаружен труп молодого мужчины. Установили, что убит он был неподалеку, в маленькой охотничьей времянке, а на свалку вывезли, чтобы неласковая тамошняя погода и дикое зверье побыстрее довели тело до состояния полной неопознанки. А его возьми да обнаружь случайно какой-то бульдозерист. Несмотря на изрядную «подпорченность» тела, быстро выяснили, что это – бывший военнослужащий-контрактник одной из береговых частей Северного флота Валентин Иванович Симаков.
Патологоанатом выдал свое заключение: симметричные глубокие порезы на теле оставлены не зубами каких-то хищников, а очень острым предметом типа медицинского скальпеля. Им же профессионально удалены несколько фаланг на пальцах рук. Кроме того, сломаны голени обеих ног, раздроблены локтевые суставы и коленные чашечки. Все повреждения нанесены при жизни. Налицо факт продолжительных жестоких пыток.
Вырисовалась цепочка: бывший военнослужащий, закрытый городок подводников-атомщиков, военная тайна, неудачная вербовка, пытки… Короче, шпионские игры, а это уже компетенция ФСБ. Однако из разговоров с сослуживцами и командирами убитого стало ясно, что складской работник Симаков был весьма далек от военных и государственных секретов, зато был посвящен в тайны многих недостач ГСМ, имущества, обмундирования и пр. За такое зверски не пытают, да еще спустя продолжительное время. Да и сам Симаков, предчувствуя возможность преследования со стороны подельников, давно бы затерялся на необъятных просторах Родины.
В милиции еще раз обследовали одежду убитого. В карманах не было найдено вообще ничего. Их явно «вычистили». Верхней одеждой Симакова была куртка-пуховик, теплая, толстая и добросовестно разделенная производителем прочными строчками на множество квадратов. Вот из одной такой «емкости» извлекли тонкую пластину темно-серого цвета из какого-то тяжелого металла. Верхний серый слой оказался водозащитной краской, сквозь которую чуть заметно проступало клеймо…
Наливая коньяк в бокалы, Владимир Викторович искоса поглядывал на абсолютно невозмутимого журналиста, который давно уже отложил в сторону папку с бумагами и сейчас бережно снимал фирменную обертку с новой ароматной сигары.
– Что, не впечатляет? – не выдержав, поинтересовался Помощник.
– Ну, отчего же, солидная выдержка, тонкий, но крепкий аромат, купаж…
– При чем здесь коньяк?!
– А вы о чем, Владимир Викторович? – невинно осведомился Талеев.
– Ну, знаешь… – Помощник глубоко вздохнул. – Я о кофе!
– А-а-а, африканская классика. Лично для меня сорт «Робуста» слишком резок. Предпочитаю гватемальскую «Арабику», только не слишком ароматизированную и среднепрожаренную.
– Послушай, Гера, и как тебя другие люди переносят?
– Куда? – Тонкие губы журналиста тронула еле различимая улыбка.
Помощник медленно покачал головой, сделал поразительно замысловатый жест свободной левой рукой и с громким выдохом плюхнулся обратно на свой стул. Выпили молча, не чокаясь, без комментариев.
– …Значит, клеймо. Очень мелкое и частично стершееся. Но различить фашистскую свастику было можно. А еще две латинские буквы – «Аu» – aurum, золото. И цифры 198, атомный вес. Но за все 60 лет со дня освобождения Заполярья от фашистов ничего подобного не находили. Проконсультировались у специалистов, выяснили, что таким клеймом действительно пользовались в Третьем рейхе. Как ты думаешь, для чего?
– Чтобы клеймить золотые слитки, выплавленные из конфискованных, реквизированных и награбленных драгоценностей. Делалось это в нескольких спецлабораториях, находившихся преимущественно на территории концлагерей.
– Соображаешь. Именно так. Только, разумеется, никаких подобных концлагерей и спецлабораторий на территории нашего Заполярья не было. Тогда в Управлении засучили рукава, съездили даже на родину Симакова, в Чернигов. Но там, как говорится, ни сном ни духом: побывал наш объект под родительским кровом примерно год назад, бурно погулял с недельку и уехал, по его словам, в очередной отпуск к теплому морю. Больше его там не видели и известий не получали. След взяли опять же в Мурманске. Нашли контору, через которую Симаков получил работу на угольных шахтах Шпицбергена.
Помощник Президента успел заметить, как сверкнули глаза журналиста и тут же сошлись на тлеющем кончике сигары. Выдержка, однако.
– Трудно предположить, как бы дальше развивались события, если бы не просто ошеломляющие сведения из криминалистической лаборатории. Туда на анализ отдали найденную пластинку.
Владимир Викторович поднялся со своего места, неторопливо подошел к окну и, слегка отодвинув тяжелую портьеру, попытался что-нибудь разглядеть в царящем там полумраке. Затем неожиданно резко повернулся на 180 градусов и с затаенным подвохом спросил у Талеева:
– Ну-с?
Ответа вслух он не дождался. Поэтому только удовлетворенно хмыкнул на неопределенное пожатие плеч журналиста и наставительно изрек:
– В школе надо было добросовестно учиться, юноша!