Роман Кожухаров - Пуля для штрафника
Тут заработала артиллерия поддержки из Коротного. Обещание майора Дедова сбывалось. Взрывы ложились где-то выше по руслу, в глубине правого берега. Били, скорее всего, по позициям немецких артиллеристов. Холодная сырость возле самой воды пронимала до костей.
Озноба добавлял туман, который стал клубиться над поверхностью воды. Однако для ежащихся от холода штрафников это была настоящая удача. Природа сама создавала для них маскировочный шлейф, на манер дымовой завесы. У переправлявшихся появлялся шанс подольше продержаться необнаруженными. От этого зависели их жизни, от каждого метра, пройденного к противоположному берегу, поперек холодной, вспученной шевелящимися буграми и водоворотами мышц, струящейся кожи гигантского змея-Днестра.
— Ну, с Богом! — сказал вдруг Нелядов. Его рука, мертвенно-бледная в предрассветном тумане, перекрестила такое же белесое лицо. — На дело, командир!…
— На дело… С Богом! — прошептал Аникин и с силой, чуть не зачерпнув воду голенищами сапог, оттолкнул плот от берега. То же самое сделали и с другими плотами. Река тут же подхватила, понесла, закрутила утлые средства переправы. Штрафники, первые секунды привыкавшие к новой среде обитания, понемногу, втихаря, принимались грести, старясь править вперед, к середине течения.
Фигуры их постепенно поглощал туман. Чем больше светало, тем гуще он становился, клубясь над водой воздушным молоком, пробиравшим сырым холодом до печенок.
Аникин жестом приказал всем своим, оставшимся на берегу, быстрее возвращаться. Они чуть не бегом направлялись к позициям, чтобы уже из окопов, если начнется, ударить по врагу, прикрывая ушедших на тот берег товарищей.
Если начнется, если начнется…
XV
Ветер подул неожиданно. С правого берега потянуло сильным шквальным порывом и точно сдернуло белый как саван полог с речного простора.
Плоты неслись по реке, уже порядочно отойдя от своего берега. Но до чужого было еще слишком далеко. В середине реки скорость течения увеличивалась. Попадая в эту стремнину, плот делался практически неуправляемым. Все, кто был на плотах, по двое — по трое, гребли изо всех сил, стараясь как можно быстрее вырваться из тисков срединного течения. В этот момент их и увидели немцы.
Андрей из траншеи услышал, какой переполох начался на том берегу. Крики командиров, какие-то истошные приказы тут же утонули в открывшейся стрельбе. Огонь вели сразу с нескольких точек. Выделялся своим глухим дробным лязгом пулемет. Трассеры прошили речной поток, черканув пунктиры возле нескольких плотов. Но никого не задели.
— По огневым точкам фашистов. Огонь, огонь!… — скомандовал Аникин.
Они принялись обстреливать обрывы, ориентируясь на те участки, откуда выплевывались пунктиры трассеров. Бондарь со своим «дегтярем»[2] отполз метров на сто левее, выбирая позицию для обстрела вражеского пулеметного гнезда.
— По пулемету, бейте по пулемету! — скомандовал Аникин остальным. Сейчас главное было оттянуть на себя внимание фашистского пулеметчика от реки. Невеликая огневая мощь винтовок и автоматов аникинского отделения, собравшись в одну точку прицела, видать, заставила врага обратить на себя внимание. Широким, смертоносным веером прошелестела над траншеей пулеметная очередь. Пули вгрызлись в насыпь бруствера, заставив всех нырнуть на дно.
— Ага! — обрадованно выкрикнул Зайченко. — Не иначе Ганс-пулеметчик заметил, что на берегу тоже кто-то имеет до него пару слов.
— Смотри, башкой перед ним не маши… — зло и весело ответил ему Евменов. — А то не успеешь свои пару слов Гансу высказать…
В этот момент справа раздалась стрельба Бондаря. Он вел огонь методично, как по учебнику, короткими очередями по три-пять выстрелов. Выбрав и отмежевав условными ориентирами сектор стрельбы, он заполнял этот участок вражеского пространства настолько плотной стрельбой, что живого места там практически не оставалось.
В промежутках, после двух-трех очередей, Бондарь оценивал результативность проведенного им огневого отрезка и если чувствовал, что порядочно засветился, то менял позицию. Первый же натиск отделения дал свои плоды. Пулемет противника теперь работал по ним, с большими перерывами, осторожничая. Как будто подстегнутые огневой атакой аникинских, с новой силой заработали минометы и артиллерийская батарея.
XVI
Бондарь почему-то умолк. Андрей, тревожно оглянувшись направо, увидел, что тот по-пластунски пробирается к траншее, в одной руке сжимая своего «дегтяря», а в другой — вещмешок с запасными дисками.
— Что случилось, Богдан Николаич? — не дожидаясь, спросил Аникин.
Бондарь, откинувшись спиной к стенке окопа, сипло вдыхал сырой воздух. Видно было, что этот спринтерский переход по-пластунски дался ему непросто.
— Сволочи, уф… снайперы… бьют, — на каждом выдохе с силой проталкивал он из себя по одному слову.
— Снайперы? Черт… — только и нашелся что выругаться Андрей. Если оно обстояло так, как говорил старший сержант, то дело было худо, и в первую очередь для тех, кто находился сейчас посреди реки.
Плоты несло уже почти напротив позиций отделения. Казалось, что обрывы правобережья ощетинились, как какие-то огромные дикобразы, стараясь впиться своими стальными иглами в тех, кто изо всех сил греб в их сторону.
Вот пулеметная очередь с брызгами распорола воду и наискось пересекла один из плотов. Щепки и кровь вместе с ошметками пробитого ватника полетели в стороны. Боец, скорчившись, с криком повалился на мокрые бревна. Одной рукой он держался за бок. Тыльная сторона ладони становилась алой. Это пятно ярко выделялось, виднеясь издалека среди мутно-стертых цветов серого дня и мглистой реки. Вскоре студенистая кожа Днестра покрылась множеством таких пульсирующих горячим огнем юшке.
Ганс оказался на редкость старательным в своей жуткой работе. Поймав добычу на стальную леску своих очередей, он не успокаивался, пока не всаживал последнюю кровавую точку. Он не успокоился тем, что раненый беспомощно корчился на плоту. Пулеметная очередь ворвалась в деревянный периметр, зажатый с четырех сторон речной водой, и впилась в раненого. Плотность очереди была настолько сильной, что, буквально разорвав раненого на части, его опрокинуло в воду. Будто столкнуло какой-то невидимой, неумолимой силой. Второй штрафник, весь забрызганный кровью товарища, даже не успел что-либо предпринять.
Он часто-часто бил доской по воде, тщетно пытаясь придать плоту какое-то управление. Тот только кружился на месте, на том самом, окрашенном расходящимся в стороны багровым кругом, куда только что сгинул убитый. Вдруг, точно разом лишившись рассудка, боец кинул в сторону бесполезную доску и, схватив автомат, принялся обстреливать обрывистый, ощетиненный свинцом берег. При этом он что-то кричал. Слова с такого расстояния сливались в один нескончаемый вопль, который перекрывал грохот стрельбы и рев минометов.
Остальные, те, кто находился на остальных плотах, понемногу отошли от первых секунд обрушившегося на них ужаса. Вести какую-то общую координацию было невозможно. Но, видимо, соображали посреди этой смертельной купели на ходу, оценивая то, что происходило у соседей или подсматривая, что те предпринимают.
XVII
Нелядов, что-то крикнув своему напарнику, передал ему весло. Сам, встав в середину плота, припал к пулемету, установленному на станке. Трошка схватил его за приклад и, отработанными движениями рук выставив прицел, резко развернул ствол в сторону надвигающегося берега.
Мощное «та-та-та» — в клокочущую мешанину звуков. Трофим старался взять в прицел огневую точку фашистского пулеметного гнезда. Поначалу ему это не удалось. Плот заходил ходуном, закачался в разные стороны. Крендель, напарник Трошки по переправе, чуть не соскользнул с мокрого дерева в воду. Упав животом плашмя на залитую ледяной водой древесину, он вцепился руками за щели между бревнами. Было видно, что он старался погасить силу раскачивавшегося плота.
Нелядов жал на гашетку, пытаясь обрести равновесие, а на деле попросту цеплялся за пулемет, чтобы не кувырнуться в реку. Ноздреватый ствол МГ прыгал вверх-вниз, выписывая очередями замысловатые кренделя. Пули летели и в небесное молоко, и во все стороны вдоль правого берега.
Тут Трошка, видимо, понял, что главное — успокоиться самому и утихомирить устроенную рекой и плотом свистопляску. Он попросту замер, что-то прокричав Кренделю. Скорее всего, что-то насчет того, чтобы тот тоже не шевелился. Все это длилось какие-то доли секунды. Вот наконец он обрел точку опоры. Согнувшись над пулеметом, прижавшись головой и лицом к линии прицела, он начал стрелять. Пошла уже совсем другая стрельба. Крендель тем временем опустил в воду перо весла. Он не греб, а попросту правил, не давая плоту крутиться на месте и сохраняя на плаву его устойчивость. Расчет оказался верным. Инерция движения к противоположному берегу у плота сохранялась, а стремительное течение реки несло его мимо немецких позиций, в сторону крутого речного поворота. Плот уже почти преодолел середину реки, и теперь поток сам по себе должен был вынести его к противоположному берегу. Главное — продержаться этот отрезок переправы, где штрафники оказывались наиболее уязвимы.
