Тим Уиллокс - Бунт в «Зеленой Речке»
Не задумываясь далее, Клейн выпалил:
— Это следует понимать как „Я должна тебе кое-что сказать“ или как „Должна ли я еще что-нибудь говорить?“
— И то и другое понемногу, — призналась Девлин.
Достав из кармана рубашки пачку „Кэмел“, она вытряхнула сигарету и сунула ее в рот, затем протянула пачку Клейну.
— Будешь?
На этот раз Клейн не поддался искушению и отрицательно помотал головой.
— Видишь ли, — Девлин сделала паузу, прикурила сигарету и затянулась, — я люблю тебя.
— Черт меня возьми… — выдавил Клейн.
Внезапно глубина собственного голоса утратила для него всякое значение; и он вовсе не чувствовал себя обалдуем. Он был воином „шотокан“, и его любила Девлин. Его член волшебным образом снова принялся приподнимать грубую ткань полотенца. Рей с трудом справился с желанием сорвать полотенце и сплясать джигу, ведь его хладнокровие далось ему с таким трудом, что вряд ли стоило с ним так легко расставаться. Эй, завопил внутренний голос, сейчас самое время для ковбойской ухмылки! Клейн не стал прислушиваться к советчику и просто стоял как пень.
— Но это еще не все, — продолжала Девлин.
Член Клейна не дрогнул, но желание танцевать маленько поутихло. Не успел он снова удариться в сомнения, как дверь отворилась и в кабинет вошел Коули с узелком тюремной робы под мышкой. Обведя присутствующих взглядом своих желтых, налитых кровью глаз, он кивнул в сторону стола:
— Я бы хотел дочитать до конца, пока еще есть возможность.
— Дочитать? — поразился Клейн.
Насколько он знал, Лягуша не пробегал глазами даже спортивных страничек в газетах.
Коули сунул Рею узелок.
— Чистая одежда. — Он взглянул на оттопыривающееся спереди полотенце Клейна. — Может, пригодится.
Клейн повертел узелок в руках. Ладони от соприкосновения с тканью горели, но от этого Рей чувствовал себя только лучше.
Девлин, которая явно обрадовалась поводу оттянуть серьезный разговор, обратилась к Коули:
— Ну и как, тебе понравилось?
Коули важно поднял бровь и, пройдя к столу, плюхнулся на стул.
— Прежде чем составить окончательное мнение, я бы хотел дочитать до конца. — Он взглянул на Девлин. — Но насколько я могу судить, это настоящий шедевр.
Впервые со времени своего появления в больнице Клейн увидел на лице Девлин широкую улыбку и почувствовал себя немного лишним.
— О каком таком шедевре вы тут говорите? — поинтересовался он.
Коули открыл ящик стола и достал из него экземпляр „Америкен Джорнел оф Психиатри“. Открыв журнал и выпятив грудь, он положил его на стол перед Клейном.
— Об этом шедевре, придурок.
Клейн наклонился, прочитал заголовок статьи и список авторов: Джульетта Девлин. Рей Клейн. Эрл Коули. Клейн сглотнул и поднял глаза на Лягушатника.
Выпученные желтые глаза Коули встретили его взгляд: в них читалось такое, что сердце Клейна второй раз за ночь чуть не разорвалось. Они с Коули знали друг друга лучше, чем кто-либо другой. И если кто-нибудь и понимал, что значила эта статья для чернокожего издольщика, двадцать три года назад заброшенного в ад, так это Рей. И доведись прямо сейчас в кабинет ворваться братьям Толсонам и снести доктору башку с плеч, так это стало бы вполне разумной платой за счастье в глазах Коули и за чувство, распиравшее грудь Клейна. Коули сцепил обе руки в один огромный дрожащий кулак: Клейн положил свою руку сверху.
— Мы сделали это, кореш, — шепнул Коули.
— Мы сделали это, — подхватил Клейн.
— Мы сказали этим гадам там, снаружи, — сказал Коули.
— Мы сказали им, — согласился Клейн.
— Мы сказали правду в их бельма, — продолжал Коули.
— Мы сказали правду, — подтвердил Клейн.
— А она все записала, — заявил Коули.
— Каждое слово, — признал Клейн.
Они одновременно заметили какое-то движение в комнате и обернулись как раз вовремя, чтобы увидеть только спину Девлин. Клейн посмотрел на Коули. Тот разжал свои кулачищи и, поднявшись со стула, положил большую руку, оказавшуюся неожиданно мягкой, на голую спину Клейна.
— Слушай меня, парень: у нее выдался такой крутой денек, что ты даже не поверишь, и она держалась молодцом. Если бы не она, ты застал бы здесь одни трупы. Она особенная, браток.
— Я знаю, Лягуша.
— Так что обходись с ней помягче, понял? Помягче. А не то ответишь мне своей задницей.
Клейн сглотнул и кивнул в ответ. Коули погремел своими ключами и снял со связки один из них.
— А теперь веди ее в мою берлогу: я уже постелил там чистое белье. В ногах кровати, под левой ее ножкой вынимается доска. Загляни туда, найдешь бутылку винца — лучшего, что есть в этой тюряге. Она досталась мне от того сумасшедшего ирландца — помнишь, я тебе как-то рассказывал? Выпейте это вино. И обходись с ней как надо, понял?
Он втиснул ключ в ладонь Клейна.
— Спасибо, Лягуша, — сказал Рей.
— Сдается мне, некоторое время нас не будут беспокоить, а там кто знает. А сейчас дай мне спокойно почитать.
Немного смущенный Клейн сгреб свой узелок и вышел в коридор; Девлин стояла здесь, прислонившись спиной к стене и закрыв глаза. Клейн взял ее за руку, и она очнулась.
— Все нормально?
Она кивнула и смущенно улыбнулась:
— Это была ваша с Коули минута — я не хотела мешать.
— Но ты же слышала, что он сказал, — возразил Клейн. — Говоря „мы“, он имел в виду и тебя. Ты записала все это — каждое слово.
Девлин кивнула.
— Прости.
— Не за что.
Клейн вспомнил инструктаж Коули; возбуждение, одолевавшее его в душевой, сейчас казалось детским, незрелым. Или просто неуместным. Он обнял девушку за плечи, она обхватила его за талию, и Клейн повел ее вверх по лестнице к комнате Коули.
Отперев дверь, Клейн пропустил Девлин вперед. Крохотная комнатушка была обставлена так скудно, что скорее походила на келью монаха — дзен-буддиста. Ни книг, ни радио, ни даже плакатов на стенах. Только кровать, маленький стол и единственная фотография в рамке над кроватью. На столе горели две оставленные Коули свечи и самодельный освежитель воздуха, сделанный из опилок, уголька и дезодоранта, подогреваемого в ситечке для чая. Кровать была узкая, но зато недавно застеленная, с откинутыми простынями.
— Ох уж этот Лягушатник, да? — сказал Клейн.
Наклонившись над кроватью, он в мерцающем свете свечей всмотрелся в цветную фотографию. Широкоплечий фермер с мрачно-торжественным лицом стоял рядом с волевой женщиной с более светлой кожей. Она держала на руках малыша, а перед родителями с фотографии смотрели трое детишек постарше — два мальчика лет десяти и девчушка лет шести.
— За последние десять лет он не получил от них ни единой весточки, — пояснил Клейн, — но я не слышал ни одного плохого слова в их адрес.
Он обернулся. Девлин машинально обмакивала палец в тающий воск одной из свечей: казалось, она не внимала Клейну.
— Сядь, пожалуйста, и послушай, что я тебе расскажу, — попросила она, поворачиваясь к Клейну. — И если ты меня перебьешь, я так и не смогу договорить до конца.
Клейн по-турецки сел на кровать, прислонился спиной к стене и приготовился слушать. И она, выкурив одну за другой три сигареты подряд и безостановочно меряя шагами комнатку, рассказала обо всем, что произошло между ней и Робеном Уилсоном, пытаясь объяснить значение случившегося для нее. Клейн слушал молча. Когда Девлин закончила свой рассказ, она раздавила окурок в пепельнице и отвернулась к двери.
— Теперь ты хочешь, чтобы я ушла? — спросила она.
— Я хочу, чтобы ты осталась, — ответил Клейн.
Ее рассказ нисколько не повлиял на его отношение к девушке, разве что еще более усилил его к ней влечение и его восхищение — примерно в равной степени. Его даже не заботил размер уилсоновского члена. Ему на это было наплевать. Девлин посмотрела на него.
— Думаю, это был прекрасный поступок, — спокойно сказал Рей. — Останься со мной.
— Ты серьезно?
— Возможно, я дурак; возможно, я большой дурак. Но я не из тех дураков, которые будут делать из происшедшего катастрофу. Уилсон герой. Я тронут. — Клейн ухмыльнулся. — Вот если бы ты трахнулась с Джимпом Коттоном, я бы тебе показал!..
Девлин смахнула что-то с глаз.
— Я хочу еще раз повторить, что я люблю тебя…
Клейн кивнул. Ему ничего не оставалось, как рассказать Девлин о себе. У него и в мыслях не было скрывать от нее свое прошлое — просто как-то случая не представлялось. Теперь такой случай выдался.
— Раз уж настало время темных тайн, давай-ка я расскажу свою. Как знать, может изменится твое отношение ко мне.
— Очень сомневаюсь…
— Меня посадили за то, что я изнасиловал свою подружку.
Некоторое время Девлин молча изучала лицо Клейна. А тот ощущал, как в нем ворочаются в любую секунду готовые вырваться наружу чувства, которые он похоронил и перепахал своей работой, дисциплиной и желанием выжить. Он постарался отделаться от них, догадываясь, что в основном — это смесь горя и гнева.
