Эльмира Нетесова - Последняя охота
— А их в распадке взяли. Чудные! Разве не знают, что у нас пограничная зона? Сами себя выдали. Видать, замерзли здорово и вздумали согреться: костер развели. У нас это запрещено. Даже малышня таким не балуется. Вот и приметили их. Троих живьем взяли, а последнего целый день искали. Под вечер нашли мертвым. Его рысь задрала. В распадке, сами знаете, их полно. Там заповедник начинается. Отстрел запрещен. А он не знал, пошел за дровами, и с концом… Горло порвано, и вся одежда в клочья. Руки — аж черные, все в царапинах. Видно, долго боролись, но рысь сильнее оказалась. Одолела. И зачем сбегал? Из тюрьмы живым бы вышел.
— Давно их поймали?
— С неделю назад.
— А кого они убили?
— Сторожа рыбокомбината, деда Пахома. Он, как узнал, что беглые, отказался их кормить. Послал матом всех. Они его сзади ножом убили.
— Говорили, за поселком!
— Ну да! Утащили его туда.
— А документы?
— У беглых нашли. Дед всегда их при себе держал. На всякий случай. Эти паразиты все забрали. И пенсионную книжку. Говорили, что средь них один самый страшный был. Его-то рысь и прихватила. За Пахома растерзала. Сами знаете, у нас не сбежишь. Где милиция прозевает, там пограничники найдут.
Влас вздрогнул, слушая Валентину.
— Никто из наших не стал им помогать. И на суда не взяли. Так гады двух собак поймали и одну уже из шкуры вытряхнули. Вторую на привязи про запас держали, нашу: я ее ночью с цепи отпустила погулять. Хорошо, что вовремя пограничники успели. Зато когда милиция забирала их в машину, так вломили этим бандитам! Мордами об железные пороги! Так и надо сволочам! — разошлась Валентина.
Влас мигом от нее отскочил и столкнулся со Смирновым.
— Пошли перекурим, — предложил тихо.
— Ты знал кого-нибудь из них, из беглых?
— Нет. Просто горько, что вот эта телуха кайфует, как менты оттыздили беглых. А если ее братана словят? Иль они не люди? В тюрягу любой загреметь может, вырваться из нее попробуй, — вздохнул Влас.
— Одного не пойму: почему они из Невельска в Ясноморск пришли? Невельск — портовый город. А в поселке что? Рыбацкие катера… Ну, еще пограничники. Их катер не возьмешь. Почему они оказались в поселке? Зачем рисковали? Там, как и здесь, всякий чужой на виду.
— Видать, не доперли. А может, подраскинули, что в тиши да в глуши проще угнать посудину. Им по хрену — на чем. Лишь бы оторваться от Сахалина. Только не обломилось никому.
А я знал Шайбу. Тертый вор. Из «закона» и паханов его давно вышибли за жлобство. Так, слышал от наших. Своим в зону ничего не посылал. Потом как будто занычил долю. Ну, попал на сход. Разборка была крутой. Выкинули к шпане. Он снова сколотил «малину».
— Ты участковому о том сказал?
— Зачем? Они не по этим признакам искали. Да и не помощник я ему. Пусть каждый сам свой крест несет. Плохие те мужики иль хорошие, не мне решать. Сам такой же. С той разницей, что не ударяюсь в бега, знаю бесполезность затеи… А ты бы сорвался?
— Никто ничего не может гарантировать, пока живет на этой земле.
— Шайбу ты знал в натуре? — спросил Влас.
— Один раз сталкивались. Не глуп. У него есть свои пороки, но плюсов больше. Этот не рискует, все обдумывает. Почему я удивился, что он, убежав из зоны, в поселке объявился. Конечно, неспроста. Во всяком случае, я в это не поверю. Здесь либо должок имелся за кем-то, либо встретиться хотел, либо накол получил.
— Ничего не состоялось. Я знаю, почему они все сюда возникли. В Невельске не смогли попасть в порт. Его «саранча» стремачит. Ну, пограничники с овчарками! Там даже рыбацкие шхуны выворачивают наизнанку.
— А ты откуда знаешь?
— Мне положено! Потому подумали попытать фарт в поселке, но облом…
— Не верю! Могли поехать в Корсаков, в Холмск, но не сюда! Все знают, что в городе проще найти выход и скрыться от проверки.
— Но не с Сахалина! — оборвал Влас.
— Ты знаешь, как из Магадана сбежал Дядя? Там проверки круче здешних, и времена были не нынешние. Колыма считалась монетным двором Советского Союза. Я тогда только приступил к следовательской работе. И о многом не имел понятия. А Дядя на тот момент слыл махровым ворюгой и уже трижды был приговорен к расстрелу. Чтобы исполнить приговор, его нужно было поймать. А вот это никому не удавалось. Поступили сведения, что он «гастролирует» в Магадане. Ну, весь уголовный розыск туда кинулся. Проверили по документам каждого жителя, обшарили, облазили все подвалы и чердаки. Нигде нет Дяди. Сели в самолет, а в первом салоне беременная женщина с мужем и братом. Все стонет, охает. То воды, то пакетов просит. Извела. В туалет поминутно ныряет. Летела в Москву рожать. Из-за нее все во второй салон перешли.
— А это оказался Дядя? — расхохотался Влас.
— Ну да!
— Как раскололся?
— На выходе из самолета билеты и документы пассажиров проверяли. И тут один из наших глянул на беременную и говорит офицеру: «А этой бабе побриться надо. Смотрите, какая щетина! Сколько живу, такого не видел у женщин». «И не увидишь, падла!» — дал ему Дядя в ухо. Офицера с трапа скинул, сам юбки задрал — и в машину. Она его у самолета, почти впритык, ждала. Только их и видели. Три чемодана рыжухи, набитые битком, уволок он с Колымы. А поймали его много позже. Хотя в Магадане проверки не чета сахалинским, но сумел пройти… Там таможня начеку.
— Таможня и «саранча» всегда поперек горла кентам стоят, — согласился Влас. — А ты в криминалистике рубишь?
— Разбираюсь. Без нее ни одного дела не раскрыть. Теперь хороших специалистов выпускать стали. Графологи имеются. Прежде эту науку отрицали, потом, когда весь мир ее признал, и у нас считаться стали. Но сколько упущено и наломано дров!
— А что это? — поинтересовался Влас.
— Почерковедческая экспертиза.
— Чушь! Что, при ограблениях фартовые свои автографы оставляют?
— Ну а Шкворень в моем деле? Тоже экспертизу провели. Не одну. Дактилоскопия доказала, что на купюрах и записке остались отпечатки пальцев Шкворня. Графологи: «Записка написана им же». Изучили все. Одно не пойму: за что он мне устроил такую пакость! На всю жизнь скомпрометировал!
— Сам знаешь, за что! Тебе кайфово ходку тянуть? Конечно, нет! А ведь она первая… Шкворень сколько раз за запретку влетал? Без счету! Да и я! Все ты дергался. Вот и получил за свое. Не по кайфу баланду хавать? Ну то-то! Он тебе за всех врубил.
— Не сам. Ему помогли…
— Бог не без милости, свет не без добрых людей! — усмехнулся Влас.
— Добрые ли? Вон ты Дамира в порошок стереть готов. Тот, кто ему помог, разве лучше?
— Понятное дело, лафовее! Ведь нам помог, а Дамир — падла, высвечивает всех.
— Дамир никому другом не был. Даже в приятелях не числился. А вот Олег… Все доброе предал. Сегодня — меня, а завтра — кого? Можно верить ему? Да он из выгоды любого подставит, родного не пощадит!
— А чё ты сопли тут развесил? «Можно ли верить?» Кто кому теперь верит на слово? Есть взаимная выгода, скрепленная бабками, будет понт. Коль нету этого, не хрен впустую ботать. Нынче друзья только на лобке водятся. На остальных не полагайся!
— Выходит, в «малине» так же?
— Так все остальные с нас пример берут, у нас учатся снимать пенки, брать навар. Ну, кто вы без нас? У нас — пахан, у вас — начальник; у нас — шестерки, у вас — опера! Но суть одна! Правда, в «малине» есть свой общак, кубышка, доля каждого. А у вас — выдали пушку, и кормись как хочешь. Вот и хватаете побирушек за грудки, свою долю вытряхиваете из нищих. Трехнешь, что темню? Своими зенками видел!
— И сколько ж Шкворень заплатил за меня Олегу?
— Я не знаю, кому и сколько. У самого спроси. Чего меня дергаешь?
— Паскуды вы все! — встал Михаил.
— Не хуже тебя! Не гоношись! Шкворень тебе отомстил за всех. А что тебя подставили, сам виноват. Везде облажался! И с кентом своим… Случись мне на его месте оказаться, давно бы урыл! За сына! Тебе, придурку, линять надо было оттуда. Чего ждал? Зачем злил? Вот и схлопотал на каленые орехи! Да я на месте того Олега ничего не пожалел бы, подставил бы тебя на сход под фартовую разборку. Уж оттуда никто не вырвется живым. Только жмуром. Но покуда откинулся б, не раз проклял бы родную мать за то, что на свет произвела! Это как два пальца…
— И ты туда же! Да ведь я уверен был, что просмотрел он сына!
— Ни его, ни тебя не разглядел!
Михаила будто обухом по голове ударили.
— Ну, чего вылупился? Иль не прав? Вот ты за стукача вылупаешься. А что он есть? И сегодня участковому падла звенит на всех. И на тебя первого. Ты знаешь, но держишь его. Зачем? Потому что сам такой же, а может, и хуже в сотни раз.
— Тогда зачем зовешь меня в свою «малину»? — спросил Смирнов.
Влас откровенно расхохотался:
— Ну, лягавый, уморил! Вовсе мозги посеял иль заспал? Что такое «хвост»? У вас в мусориловке про это помнили все. И ты средь нас не трепыхнулся б. Всюду тенью за тобой тянулся бы «прицепняк». Ты без «хвоста» и не дышал бы средь фартовых. Кто б поверил мусоряге?
