Данил Корецкий - Антикиллер-5. За своего…
– Мать, не надо! – предостерегающе ревет Илона.
Но уже поздно. Рука сама выстреливает – бац! Рожа с красным отпечатком на щеке становится злой, на лбу проступают гневные складки…
И сразу шум, крики, суета. И вспышка, словно взорвали петарду… Совсем рядом… А потом кто-то стучит в дверь ванной. (Ванная. Она в ванной. Шумит вода.) И Илона с ней, орет в пространство:
– Идите в жопу!!! Наркоманы долбаные!!!
И ей в ухо:
– Ну ты, мать, даешь! Интеллигентная компания, все такое… А ты руками размахиваешь! У мента своего научилась, что ли?
– Понимаешь, все это когда-то уже было, – пытается объяснить Ребенок. Хотя сама понимает с трудом. – Эта квартира, и эта рожа… И эти руки… И я точно знаю, что будет дальше…
– Серьезно?! – громко удивляется Илона. – И что же будет, мать твою за ногу?!..
Ребенок задумывается:
– Будут лезть под юбку, обещать золотые горы…
Илона цинично хохочет.
– Ну, так это же хорошо! Даже кусочек от золотой горы никому еще не помешал. И потом, сучка не захочет – кобель не вскочит…
– Знаете что, сучки и кобели? Я иду домой! А вы идите в ж…!
– Ни фига себе! Срочно выпей новопассит!
Боцман
Боцман сразу собрался и приехал на место за три часа до «стрелки». Таксист, подвозивший художника, удивлялся: что можно рисовать на Кривом пустыре?
– Природу, брат, – пояснил тот. – Природу. Она всегда прекрасна, даже замусоренная.
– А-а, ты, видно, из этих, «зеленых»? Ну, в смысле, экологов?
– Вроде того, – согласился художник.
Он проводил взглядом уезжающую машину, быстро вышел на пустырь, так же быстро сориентировался, зашел в заброшенное здание, поднялся по гулким пролетам на третий этаж, который рекомендовал для снайперской позиции Литвинов. Только вместо двух позиций по углам он должен был занять одну. Прошел по длинному коридору и облюбовал разбитое окно в середине здания. Единственная подходящая площадка лежала прямо перед ним. В случае необходимости можно быстро переместиться в правое или левое крыло. Словом, это была господствующая позиция.
Боцман надел тонкие нитяные перчатки, быстро собрал свою «канарейку», осмотревшись, нашел в углу грязную солдатскую шапку и положил на подоконник для упора. Потом придвинул к окну ящик, сел и стал ждать.
Лис
В городе были пробки, и Лис долго выезжал на западную окраину. Машину он оставил там, где кончился асфальт, – при въезде на пустырь напротив левого крыла заброшенного завода пластмасс. По рекомендации Литвинова здесь, на третьем этаже, должен был заранее засесть один из двух снайперов. Может, и засел, только чужой. Он посмотрел на обшарпанное здание с мутными, местами выбитыми стеклами, но никаких признаков снайпера не увидел. Впрочем, вряд ли он станет выставлять ствол наружу или отсвечивать линзами прицела… Ни автомобиля, ни самого Севера, ни кого бы ни было еще, не видно… Странно! Они должны прибыть с бандитской помпой – три-четыре огромных черных внедорожника, свита из десяти человек, не считая затаившихся в засаде бойцов… Может, еще не доехали? Крайне маловероятно! Он глянул на часы. Без одной минуты семь, самое время. Приезжать заранее – дурной тон, опаздывать – вообще полный форшмак[21]. Они должны быть здесь!
Лис пошел вперед, по направлению к огромной куче строительного мусора. Под ногами валялись камни, заляпанные известкой доски, куски бетона и обломки кирпичей, чем-то воняло, хотя и не так противно, как на пустыре возле рыбзавода, где он встречался с агентами. Видно, такова его судьба – бродить по вонючим пустырям, встречаться с уголовниками, копаться в грязи и крови. Изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год, из десятилетия в десятилетие. Он внедрялся, вербовал, разыскивал, раскрывал, задерживал, «раскалывал»… Его били, и он бил, в него стреляли, и он стрелял… И что он приобрел за эту грязную вонючую и опасную жизнь? О, многое! Он давал результат, и за это его ценили, мирились с самостоятельностью, прощали независимый нрав, закрывали глаза на некоторые прегрешения. Он имел авторитет в городе – и у блатных, и у оперов, и у начальства. Любовь молодой красивой девушки, которая вышла за него замуж… Немалые деньги, добытые, правда, неправедным путем… И где все это?
Годы прошли, колесо истории провернулось, в театре жизни неузнаваемо изменились декорации, актеры и правила игры. Раскрытия никому не нужны, потому что их можно заменить победными отчетами и преданностью вышестоящему начальству, старая гвардия ушла, на их место пришли молодые, напористые, жадные, которые не думают о раскрытиях и о справедливости, а «рубят палки», перерубая заодно и чужие судьбы… Новая генерация подчиненных ни в грош его не ставит, начальство открыто выражает неуважение и собирается выкинуть на пенсию, тот, кого он считал другом, кинул на огроменные бабки, та, которая любила (или имитировала любовь), вытирает о него свои хорошенькие ножки, и он с этим мирится… А на фига нужна такая жизнь?! Холодная ярость клокотала внутри, и ее надо было на кого-нибудь выплеснуть, пусть даже и подорвав гранату в собственной руке…
Осторожно, чтобы не наступить в дерьмо, он продвигался вперед. Красноречивое название: пустырь Кривой. Его точно так же можно было назвать – Гнилой, Убогий, Убитый. В России много таких мест, где обстановка располагает к тому, чтобы вышибить кому-то мозги. Вот и этот, поросший бурьяном, замусоренный пустырь, разваливающийся корпус завода, хрустящие под ногами пластик, бумага и битое стекло, – все это наводило на мысль о каком-нибудь злодействе. Именно в таких местах часто происходят изнасилования и убийства.
Пятнадцать лет назад он бы пришел сюда с верными друзьями, с отчаянными спецназовцами, с мощной Системой за спиной, которая всегда поддержит и защитит. И чувствовал бы себя, как водитель огромного супербульдозера «Komatsu», который за один проход сметет в овраг всю эту свалку… Как получилось, что теперь он один против кучи мусора высотой метров шесть, и нет ни супербульдозера, ни обычного трактора, ни даже лопаты?
И вдруг, совершенно неожиданно, ему стало легко. Он понял, что падать дальше некуда. Терять ему нечего, играть, суетиться, комбинировать больше не надо. Он один в этом чистилище, на помощь никто не придет, и он волен делать то, что сочтет нужным. Может быть, это и есть абсолютная свобода? Как у Неуловимого Джо, которого никто не ловил, потому что он и на хрен никому был не нужен…
Пройдя метров тридцать, он остановился возле ржавой бадьи, облепленной окаменевшим строительным раствором. Странно даже, что ее никто до сих пор не распилил на части и не уволок на металлолом. Бегать за Севером по всей территории, заглядывать в бетонный корпус и кричать «Ау» он не должен. Поставил правую ногу на бадью, сунул руку в карман, обхватил пальцами ребристый корпус «лимонки». Все думают, что так «эфку» называют за внешнее сходство с лимоном. На самом деле это память об английском конструкторе Лемоне, сконструировавшем похожую по форме гранату. Но сейчас это не важно. Важно, что усики чеки уже сведены, запал горит 3–4 секунды, а осколки разлетаются на двести метров. «Эфку» надо бросать из укрытия. В такой ситуации, как сейчас, это оружие самоубийцы.
Тридцать секунд до семи. И пошло движение: откуда ни возьмись нарисовались три фигуры – впереди Север, чуть сзади и по сторонам – еще два кекса. Слабоватая свита для коронованного «законника»! Неужели они даже без машины? Похоже, что да…
Троица подошла ближе. Север с бритым черепом выглядел непривычно, только волчий взгляд из-под выступающих надбровных дуг был знаком, да массивный квадратный подбородок, который все время двигался, будто что-то пережевывая. Зажатая по-блатному, в углу рта, сигарета была наполовину скурена, едкий сизый дым лез в глаза… Он был не очень похож на розыскной фоторобот. А тот, что слева, – похож, наверное, благодаря большому носу, который и создает основное впечатление при узнавании. Только у него добавились синяки – под глазом и на скуле. А этого, справа, вообще не узнать: вся рожа разбитая, распухшая, весь скособоченный, держится за бок и хромает…
Лис засмеялся, причем ему даже не пришлось прикладывать для этого никаких усилий. «Стрелка» – это театрализованное действо, в котором важно произвести впечатление на противника и окружающих. Даже на дружественную уточняющую «тёрку» стороны приезжают в кортеже больших дорогих машин, надевают фирменные шмотки и берут десяток-полтора бойцов. На конфликтную «стрелку» приезжают иногда пятнадцать-двадцать машин и до сотни бойцов, увешанных оружием – вплоть до автоматов и гранатометов. А прийти вот так – пешком, без оружия, с избитой свитой… Это просто смех! Видно, Север тоже переживает далеко не лучшие времена… Они стоят друг друга! Трагедия превращалась в фарс. Эту «стрелку» можно было снимать только в кинокомедии, а не в жестком боевике. Но сейчас ее рассматривал не кинооператор в квадратной рамке кадра, а снайпер в круглом окуляре оптического прицела.
