Михаил Серегин - Облава на волка
Тут внезапный шум в другом конце вагона спугнул мысли Николая. Его кинуло в пот.
Щукин бросился в другой вагон.
Там никого не было, но, чтобы на как можно большее расстояние оторваться от возможных преследователей, он пробежал еще два пустых вагона и остановился в очередном тамбуре.
Решив больше не рассуждать, он оглянулся.
На стенке висел огнетушитель.
– Вот им-то я стекло и раздербаню, – пробормотал Щукин.
Он снял огнетушитель со стены и размахнулся.
От быстрого бега кровь в его голове колотилась еще сильнее, чем колеса поезда. Наверное, поэтому он не услышал шаги приближающихся людей. Единственное, что успел сделать Николай – это отвернуться к окну и сложить пальцы у рта, точно курил сигаретку.
Человек в милицейской форме вошел в тамбур. И остановился, неприязненно глядя на Щукина. Николай только сейчас вспомнил, что в левой руке он все еще держит огнетушитель.
– Ты чего? – сказал человек.
– А что? – не поворачиваясь, спросил Щукин.
– Ты из какого отряда? – подозрительно сощурился вдруг человек в милицейской форме.
Больше ничего не говоря, Николай рывком развернулся и огнетушителем врезал собеседнику в переносицу.
Коротко что-то вякнув, тот повалился навзничь, еще и приложившись затылком к противоположной стене тамбура.
Отвернувшись от поверженного, Щукин снова размахнулся и изо всех сил ударил огнетушителем в стекло. Треснув, оно со звоном разлетелось на куски.
– Свобода! – радостно выдохнул Щукин.
Но на этом происшествия не закончились – дверь, через которую вошел человек, сейчас неподвижно лежащий у стены, снова открылась, и в тамбуре появилась девушка, понурившая голову. Щукин заметил на руках у нее наручники, а когда она подняла голову, он с величайшим изумлением узнал в ней Лилю.
– Ты откуда? – только и смог спросить Щукин.
Она не успела ответить, инстинктивно оглядываясь.
Николай понял все без слов.
«Два вертухая, – мелькнуло у него в голове, – они ее в сортир вели. Один впереди, другой сзади. Одного я грохнул, а второй… Но как Лиля оказалась в этом поезде? Зачем ее везут в Москву?»
– Что здесь случилось? – строго проговорил, глядя на Лилю, второй конвойный, ступая в тесный тамбур. – Почему шум?
Взгляд его наткнулся на тело товарища – конвойный раскрыл рот и потянулся к кобуре у себя на боку. Струя свежего воздуха из разбитого окна ударила ему в лицо. Он повернулся и в короткий отрезок времени успел заметить красный корпус огнетушителя, летящий ему в глаза.
– Мама… – тихо проговорил конвойный.
Больше ничего сказать и сделать он не успел – рухнул ничком на тело своего коллеги.
– Как ты здесь оказался? – задала Лиля Николаю тот самый вопрос, который он только что задал ей.
Но Щукин понимал, что сейчас не время для игры в вопросы и ответы. Схватив ее за цепь наручников, он подтолкнул девушку к окну.
– Давай! – прошипел он.
– Ты что? – воскликнула она. – Я же разобьюсь!
– Ну и черт с тобой, – злобно откликнулся Щукин. – Хочешь в тюряге сидеть всю оставшуюся жизнь?
– Ме… меня не посадят… – растерянно проговорила Лиля, оглядываясь на бесчувственные тела своих конвоиров. – Я же помогаю органам, они…
– Тогда какого хрена ты тут в наручниках?
Лиля не нашлась, что ответить.
– Я запуталась… – только и проговорила она тихо.
Николай с поразительной ясностью ощутил, что медлить больше нельзя ни секунды. Хорошо бы, конечно, забрать отсюда Лилю, но если она сама не протиснется в это разбитое окошко, то толкать ее туда насильно – слишком долгий и тяжелый труд.
А если она, чего доброго, заорет?
– Короче, пойдешь со мной или нет? – коротко и зло спросил Щукин.
Поколебавшись еще секунду, она шагнула к окошку – и через полминуты ее испуганный крик взвился и затих, заглушенный стуком колес.
«Хоть бы она себе ничего не сломала, – мелькнула еще у Щукина мысль, – тащить ее тогда на себе…»
И он втиснулся в окошко, сразу же захлебнувшись от хлестнувшего его по лицу холодного ветра.
А через две секунды никакого Щукина в этом поезде не было.
* * *
Лиля сломала ногу при падении с поезда – то есть случилось то, чего Щукин и опасался. Впрочем, он был счастлив от того, что сам отделался лишь несколькими синяками, но зато был свободен.
Щукин, задыхаясь и обливаясь потом, тащил на себе Лилю, пока не наступило утро.
Николай опустил плачущую от боли, страха и полной безнадежности Лилю на землю и присел рядом с ней.
Она все еще была в наручниках.
– Так почему же ты все-таки оказалась в этом поезде? – спросил он.
Она ничего не ответила, заливаясь слезами.
Терпеливо подождав несколько минут, Щукин повторил свой вопрос.
– Они, – всхлипывая, проговорила Лиля, – они просто воспользовались моментом и решили перебросить меня в Москву – там папке труднее будет меня вытащить… Если он все еще желает спасти меня…
– Спасти? – хмыкнул Щукин. – После того, что ты ему сделала?
– А ты откуда знаешь? – вскинула на него глаза Лиля, но Щукин только снова усмехнулся.
Она замолчала.
Слезы катились у нее по лицу, но Николаю не было ее жалко. Вообще ему казалось, что он из-за крайней усталости – физического и душевного истощения – уже не способен ни на какие чувства.
Впрочем, он знал, что это пройдет. Нужно только немного отдохнуть, выправить себе новые документы и раздобыть денег. А для этого…
– А для этого нужна мне только ты… – улыбаясь, пропел Щукин.
– Ты чего? – сквозь слезы спросила Лиля.
– Ничего, – ответил Щукин, а следующие слова вырвались у него как-то сами собой. – Предательство, – серьезно сказал он, – самый страшный грех… Ты ведь не только отца потеряла, ты потеряла саму себя.
Лиля вряд ли поняла сейчас смысл слов Николая. Ее волновало другое.
– Зачем я тебе? – спросила она. – Брось меня…
– Ну нет, моя дорогая, – рассмеялся Щукин. – Как я могу тебя бросить? Ты ведь – мой билет в будущее. Без тебя мне трудно придется… Сейчас за мной, пока у меня ни документов нет, ни денег, все менты страны гоняются. А мне нужно только найти телефон, чтобы все это закончилось…
– Зачем? – испуганно спросила Лиля.
Она, кажется, понимала – зачем.
– А затем, чтобы позвонить твоему папашке, – охотно объяснил Щукин. – Не знаю, рад он будет тебя видеть или нет, но людей своих за тобой вышлет – это точно. Того же Петю и Филина. Они, наверное, уже поправились… Ведь Седому нужно вытащить тебя от ментов хотя бы для того, чтобы не опасаться больше за свою независимость. Он упрячет тебя подальше, и все. Останется тот самый железный вор – Седой. До которого ментам ни в жизнь не добраться. Не будет уже у него слабых мест. А я поживу немного у Седого… деньжишками обзаведусь да ксивой новой… А потом посмотрим…
Лиля снова заплакала.
А Щукин подумал, что неплохо бы сейчас закурить. Жалко, нет сигареты… И опять вдруг пришли ему на ум тягучие слова старинной русской песни:
– Разлу-ука, ты, разлука…
Эпилог
Немолодой, но крепкий еще мужчина с серебряной головой сидел напротив Щукина в полутемном кабинете.
– Еще по одной? – предложил мужчина.
Щукин кивнул.
Тишина, нарушенная этими словами, продолжалась еще долго. Потом Седой невесело усмехнулся и проговорил:
– Одного я не понимаю, как тебя Петя Злой и Филин не хлопнули по дороге? Я уж думал, хлопнут – за все хорошее, что ты им сделал.
Это было шутка, но Николай ответил серьезно:
– Я ведь, прежде чем им позвонить, звонил тебе. А ты уж все объяснил им – дал полный расклад. Они как раз были на полпути сюда. В Питере-то им оставаться никакого резона не было. Капитона взяли – еще бы чуть-чуть, и до них добрались бы…
– Не хотели они возвращаться, – кивнул Седой. – Только-только вырвались из всего этого мусорского кошмара, как опять надо ехать, тебя забирать. Так вы что – те двое суток, пока они ехали к вам, так в лесу и сидели?
– Ага, – сказал Щукин. – А чего – весна все-таки, тепло… Я на станцию, откуда тебе звонил, еще один раз ходил – пошукал немного по карманам тамошней публики, потом в магазин… А Лильку наручниками к дереву пристегнул. И рот ей пришлось кляпом забить – кто ее знает, что у нее в башке. Орать бы начала – и снова все насмарку. Два раза она с мусорами пыталась контакт наладить, а что получалось? Если не дурь в вену, так наручники и вертухаи…
Он помолчал немного и добавил:
– А все-таки жутковато в лесу было – раза два или три вертолеты над нами кружили. Я специально шалаш сделал – под листьями-то нас не видно было. Да мусора в лесу-то не искали как следует – так, для проформы. Они же считали, что мы где-нибудь поближе к цивилизации находиться будем, а мы…
И Щукин снова замолчал. Воспоминания о тех днях напряженного ожидания и волчьей жизни в лесу теснились в его голове. Чтобы отделаться от них, он крепко зажмурился и заставил себя думать о чем-нибудь приятном. Например, о той сумке, которая лежала у его ног – смирно, будто послушная собака. В сумке, тесно прижавшись друг к другу, покоились новенькие купюры – это Седой взялся возместить Щукину ущерб от изъятого у него чемоданчика с ментовскими бабками… Правда, на этот раз денег у Щукина оказалось немного больше… Но какая разница? Кто будет думать о таких мелочах, когда есть более важные проблемы.
