Морской узел - Дышев Андрей Михайлович

– Чего делать-то? – спросил он.

Я сам не знал, что делать. Вышла незнакомая девушка в малиновой блузке, смешно, как цапля на болоте, переставляя ноги в туфлях на чрезмерно высоком каблуке. Белая сумочка волочилась за ней по лужам. Девица озиралась. Тотчас дверь распахнулась снова, на этот раз с такой силой, словно ее пытались выбить тараном. Под дождь выбежал Поляков. Я обмер, в груди все похолодело. Ирины с ним не было. Поляков нагнал девушку, схватил ее за локоть и потащил к машине. Девушка не сопротивлялась, вот только бежать на каблуках она не могла, и ей приходилось идти вприсядку. Водитель прибавил газу, и машина рванула к ним наперерез. Поляков толкнул девушку в распахнутую дверь.

– Это не она! – крикнул я.

– Я там немного дров наломал! – не слушая меня, скороговоркой бормотал Поляков, озираясь на двери управления, из которых вдруг густо повалили милиционеры. – Гони к Пацану! Я немного задержусь! Гони, я сказал!

– Так что делать? Делать что? – испуганно вопрошал водитель, выворачивая голову, насколько позволяла шея.

Девушка, нестерпимо пахнущая сигаретным дымом, от толчка Полякова повалилась мне на колени, весело ойкнула, потом крикнула что-то про зацепившийся каблук, но дверь за ней уже захлопнулась, и машина с визгом взяла старт.

– Куда ты! – закричал я водителю на ухо, глядя назад, на Полякова, который остался стоять посреди лужи. – Стоять! Стоять, я сказал!

– А он сказал ехать! – вжимая голову в плечи, ответил водитель. Он выполнял тот приказ, который ему больше понравился.

– Ну мальчишки, вы обалдели?! – восторженно спрашивала девушка, поднимаясь с моих колен и распутывая свои неповоротливые и негабаритные ноги, одна из которых застряла между спинкой сиденья и дверью.

Водитель сослепу въехал в глубокую яму, заполненную водой, раздался жесткий удар, машина подпрыгнула, и девушка, хохоча, завалилась мне под ноги.

– А-а-а! – на тонкой ноте пищала она. – Здорово мы их обломали! Субботник захотели мне устроить! Всю ментовку на шармачка обслуживать! Щас! Вот вам, вот вам! Выкусите!

Я в оцепенении смотрел на удаляющееся здание управления, на одиноко стоящего Полякова, которого окружали со всех сторон суетные, приземленные фигурки, словно собираясь хороводить вокруг него с распевами: «Вот такой вышины, вот такой ширины…», и машина уже въезжала в поворот, и вся сцена на мокром асфальте мельчала и удалялась, и вдруг в последнее мгновение я успел заметить, как Поляков схватился руками за грудь, словно хотел прикрыть от хороводников нечто секретное, и боком упал в лужу.

– Остановись! – заорал я, колошматя водителя по голове. – В него выстрелили! Остановись!

– Не могу! – молил о пощаде водитель, не в состоянии уклониться от моих ударов. – Нельзяа-а-а!

Кажется, мы неслись по встречной полосе, и на нас летели ослепительные болиды – с воем, страшные, двуглазые, и ветровое стекло заливали грязные волны, с которыми щетки не справлялись, лишь взбивали грязь, словно в миксере. Я застонал, схватился за волосы… Что же я наделал! Это все из-за меня! Из-за меня, неудачника, растяпы, тупицы!

– Где Ирина?! – обрушился я на хихикающую незнакомку, на этот пережеванный, обсосанный, выброшенный в мусор очеловеченный окурок. – Где она?!

Я прижимал ее к сиденью, мои пальцы скользили по чему-то жирно намазанному, тошнотворно пахнущему гнилыми яблоками – по шее или оголившемуся плечу.

– Какая Ирина? Я не знаю… Уй-уй-уй, щекотно!! – извивалась подо мной девица.

Я рывком поднял ее, схватил за узкий, оттянутый книзу подбородок.

– Ты сидела в «обезьяннике»?!

– Естественно… Где ж еще… Не в зале ж заседаний… Опаньки, а укачивает как!

Машина неслась в туманную мглу, распарывая лужи, петляя между болидов, деревьев и светофоров. Водитель лег на руль грудью, вращаясь вместе с ним из стороны в сторону. На каждом зигзаге девица повисала на моей шее.

– Там же была девушка! – говорил я, тряся ее за подбородок. – Каштановые волосы до плеч… Красивая…

– Я понимаю, туда некрасивые не попадают… – деловито закивала девица. – Сейчас расскажу… Это вообще полный прикол… Да не тяни ж ты, у меня и так рот слишком растянут!

– Ты ее видела?!! – закричал я.

– Да видела, видела! Да что ж ты сразу в кому впадаешь! Вот же мужики пошли… Дело было так: меня в клеточку препроводили, дверочку раскрыли, а эта твоя красавица вдруг ка-а-ак попрет наружу, чуть меня с ног не сбила и – бегом по коридору! Менты за ней, а она туфлю с ноги сняла и в них! Ложись, кричит, граната! Менты и попадали. Я чуть не описалась от смеху. Вот молодчина! Я за нее знаешь как порадовалась!.. А у тебя сигареточки нет?

– Рассказывай!!

– Понял, не дурак… А чего, собственно, рассказывать? Больше я ее не видела. Она за дверь и – фьюить! Только запах парфюма остался ментам на утешение.

– Она не сказала…

– Что? Что не сказала?

– Не сказала, куда бежит?

Девица посмотрела на меня настороженно.

– Ты чего, парень? Я ж тебе русским языком говорю, что она как торпеда из «обезьянника» выскочила! Когда нам с ней было говорить? Она успела только ноги мне каблуками отдавить.

Я отвернулся, прислонился разгоряченным лбом к влажному холодному стеклу.

– Ой, а это мы уже где? – воскликнула девица, глядя то в одно, то в другое окно. – Это уже центр? Фррр! Тормози! Мой цех.

Она открыла дверь, выставила на бордюр ножки, словно особо ценный и легко бьющийся товар, но вышла не сразу. Обернулась.

– Ну че, парень? Я твоя должница. Мне остаться? Или как?

– Ты должна тому человеку, которого расстреляли, – не оборачиваясь, ответил я.

– Извини, если обидела, – глухо произнесла девица. – Я не все понимаю в ваших делах…

Она захлопнула дверь. Водитель очень надеялся, что я рассчитаюсь с ним и тоже выйду, но я приказал ему гнать к бухте. Опустив голову, я смотрел себе под ноги, кусал губы и с ужасом представлял, как буду объяснять, где Поляков. Какая бессмысленная жестокость! Ведь Поляков не сопротивлялся, не убегал! Он просто стоял, опустив руки!

Я не ощущал радости от того, что Ирина вырвалась на свободу. Поляков заплатил слишком высокую цену за то, что уже свершилось. Мне хотелось рыдать от досады. Где была моя интуиция, когда я настаивал на том, чтобы ехать в управление? Почему в моей душе тревогой не прозвенела струна сомнения? Не надо было этого делать! Я полностью, от начала и до конца, виноват в том, что случилось с Поляковым.

Непереносимая горечь вытеснила на время мысли об Ирине. Я с жестоким равнодушием относился к ее памяти. Теперь она вполне обойдется без меня. Я ей вообще не нужен. Эта женщина – баловница судьбы, ей все сходит с рук. И зачем я так часто переживаю за нее, опекаю, расстилаю перед ней дорожку?

Мы подъехали к бухте, когда уже стали сгущаться сумерки. Ветер утих, и весь обозримый мир увяз в густом тумане. Водитель не стал разворачиваться, поехал дальше, и я некоторое время провожал его взглядом, смотрел туда, где таяли во мгле красные габаритные огни. Мне показалось, что там, у поворота, притаился милицейский фургон.

Я перемахнул через отбойник и, увлекая за собой камни, побежал вниз. Ноги по щиколотку увязали в сыром песке, несколько раз я упал, перекувырнувшись через плечо. Казалось, что этот склон с редкими можжевельниками будет бесконечным и мне никогда не добраться до моря. Вокруг стояла неправдоподобная тишина, большие белые камни, похожие на куски колотого сахара, выплывали из тумана. Тощие, молодые конусы кипарисов я принимал за неподвижно застывшие фигуры людей и тогда кидался к ближайшей скале, припадал к ее мокрой замшелой поверхности и выжидал.

Меня не оставляло ощущение, что за мной следят, и я шел медленнее, и чаще останавливался, озираясь по сторонам, хотя туман скрывал от меня все, что находилось дальше дюжины шагов. Наконец я услышал приглушенный всплеск, и сквозь молочную пелену проступили очертания покрытых водорослями валунов. Я побежал. Море, хоть и прикрытое туманом, давало иллюзию безграничной свободы, и становилось легче дышать, и проходило гнетущее чувство замкнутого пространства. Наконец ослабевшая волна лизнула мои выпачканные в глине туфли. Я посмотрел по сторонам. Среди каменного хаоса найти Пацана было непросто, особенно если принять во внимание, что сидел он тихо, ничем не выдавая себя. Прыгая с камня на камень, я взобрался на вершину скалы и оттуда сразу же увидел призрачные контуры яхты. Зарываясь то носом, то кормой в большие покатые волны, «Галс» рвался с якоря и напоминал белого медведя, посаженного на мощную черную цепь.