Эльмира Нетесова - Дикая стая
— Поехали домой! — позвала Анна хмуро. Достав аптечку из багажника лодки, она обрабатывала спиртом плечо и руку Ольги, порванные россомахой. Та сидела злая.
— Вот говорила, давай отчет сделаем! Так уперся как козел! — упрекала она Гошку.
Тот рассвирепел, ему было до слез жаль Дика, а тут баба с упреками наезжает. Нашла время для базара. И человек не сдержался:
— Заткнись, чмо, «метелка» престарелая! Какого хрена тут выделываешься? У тебя лишь мелкие царапины, а пес помирает!
— А ты хотел бы, чтоб наоборот? — удивилась Ольга.
— Я б свою шкуру отдал, лишь бы он выжил. Не пойму, чего квохчешь? Чего хочешь от меня? Анна опередила, во время с тебя сняла россомаху. А вот я с Диком припоздал! — сокрушался человек и, надрезав глотки россомах, набрал крови в кружку и поднес псу. — Пей, кент! Не воротись! Вражья кровь — наипервейший бальзам. То тебе каждый зэк в любой зоне трехнет! — уговаривал овчарку.
Дик нехотя сунул язык в кружку, затем еще раз, еще, понравилось, вылакал до дна. Потом еще кружку одолел и перестал стонать.
Гошка отгребал от костра теплую золу, засыпал ею рваные раны пса, из них тут же перестала сочиться кровь.
— Ну, вот, братуха! Теперь попадешь в лапы к своей подруге. Она всего вылижет, перво-наперво твои раны. Бабы жалеют, когда мы болеем. На здоровых рычат. Уж такие они отродясь, хоть песьи иль человечьи. Любят, когда мы, мужики, слабей их становимся хоть ненадолго. Уж она тебя нынче всего обласкает, пожалеет. Поверь мне, мужику, твоя Динка других не лучше… А как же тебе, Анютка, обломилось росомашью суку завалить? — спросил Гошка все еще дрожавшую бабу.
— С перепугу! — ответила женщина честно и, густо покраснев, сказала, — я ж враз не сообразила, кто Ольгу сшиб с ног? Да такая здоровая зверюга! Обхватила всеми лапами и к горлу клыки точит. Уже ватник сорвала. Девка совсем слабая и беззащитная осталась. Да и ты в своих яйцах запутался! Опоздать мог. Мне Ольгу жалко сделалось, а там Дик визжит, отбиться от зверюги уже сил нету. Ну, тут я озлилась, да как саданула ножом в бочину. В самую середку достала. Еще и развернула в ней нож для надеги. Та змея глянула на меня, а защититься не могла. Поздно схватилась, так-то издохла, оскалясь. Закрыть пасть уже сил не хватило. Свалилась мне на ноги мешком. Я — к Ольге! Слава Богу, что у ней все цело, вот только поцарапала ее слегка россомашка. Но такое легко и без следов заживает, — умолкла баба.
— Прости, Оля, если сможешь. Не сразу врубился. Думал, в фибы зовете, а я чайник вешал кипятить. Не увидел беду. Тебе Анюта спасибо. Век бы не поверил, что смогешь управиться со зверем, да еще с россомахой. С нею не всяк охотник решится схватиться. Лютый зверь, сильный и хитрый. Эти оба
еще молодые, потому их легко одолели. Старые, они коварные, сами охотятся на людей. И почти всегда удачно. Десятки на их счету, а вот россомаху редко кто убивал! — Корнеев услышал звук моторки и встал, удивившись. — Кто в такую пору возник?
— Интересно. Зачем? — вгляделась Ольга.
— Дед Притыкин едет. Его мотор чихает и кашляет на всяком дюйме! — узнал голос лодки охотника Георгий.
Когда старик подъехал ближе, поселенец махнул
рукой, позвал:
— Заруливай, дед Коля! Навар для тебя имеем.
Чайку попьем, шустри к нам!
Охотник не заставил себя уговаривать и вскоре
подошел к костру.
— Дед, возьми россомах.
— Чего? — округлились глаза охотника.
— Россомах возьми! Двоих нынче завалили. Вишь, вон, обе валяются. Может, сгодятся тебе куда-нибудь. Не пропадать же добру! — предложил Корнеев.
— То как вам подвезло, что сразу двоих убили, да еще без ружей? — удивлялся дед.
Гоша рассказал. Притыкин качал головой:
— Это ж цельное горе — встретить на пути россомаху. Она худче черта. С ей хозяин тайги не дружит и не здоровкается, а уж люди и подавно. Коль своими глазами не увидел, не поверил бы в жисть, что простые люди одолели россомаху. Ее все зовут злым духом тайги. Старые охотники не случайно так ее прозвали. Было за что! — вытер дед слезящиеся глаза и, допив чай, смотрел на костер. — В зимовье еду, уже на зиму. До весны из поселка сбег. От всех разом: от бабки, от детей и внуков сорвался. Может, эта зима моей последней станет.
— Дед Коля, с чего захандрил? — спросил поселенец.
— Болячки одолели! Нынче, чего греха таить, еле вытолкал себя из избы. А раней такого не было.
Ить мужик свой кусок хлеба завсегда должен сам заработать. Теперь один сын приносит харчи, другой— одежу, последыш уголь и дрова подвез. Мне совестно, что на их плечи обузой повис. Шибко малую пензию определили нам. На двоих с бабкой даже на пилюли не хватает. Во, до какого сраму нас довели! А ить в войну на деньги от моей пушнины три самолетные эскадрильи построили. Они до самого Берлина бомбили немца! Да кто о том помнит? Все прошло! — выдохнул Притыкин горько.
— Дед Коля, ни одного Вас, многих забыли нынче. Вон в поселок ребята вернулись со службы, в Чечне воевали. Туда нормальными пошли. А воротились калеками. Один — без ног, второй — без руки, другие — с прострелами и контузиями. Работать не могут, а пенсия такая, что на похороны не хватит. Нищий в хорошую погоду больше милостыни наберет, чем наши защитники. А спроси любого, нужна ль ему Чечня? Ответят матом и пошлют дальше некуда. Вот и спроси, за что гибли тыщами? Кому нужна была эта война? Сколько сынов отняла она у матерей? По сей день воют и землю грызут. Ты хоть в своем доме жил, при бабке и детях. Эти ж мальчики, не став мужиками, загинули. А за кого? Да ни за кого! — выругалась Анна глухо.
— Всякому за свое больно. Я ить детей и не растил. Все бабка с ними управлялась, а я в тайге пропадал. Тож не с жиру бесился. Пушняк промышлял, отстреливали перелетных, как велели, выделывали мех. Без дела не сидели, — закашлялся старик.
— Тогда безработных не водилось, — согласно кивнула головой Анна.
— Моя бабка много лет в рыбкоопе работала. В его системе. В цехе вместе с бабами солили грибы, варили варенье, даже стланиковые шишки собирали для птицефабрик. Заставь нынешних девок грибы посолить, не сумеют, а через пяток годов жрать приготовить не смогут!
— Да не шути! — отмахнулась Анна.
— Правду говорю! — настаивал дед.
— Зачем ждать пять лет? У нас в Октябрьском девки не умеют готовить уже сегодня. Даже рыбу не знают как почистить, пожарить и подавно! Картошку в «штанах» сварят, так и едят прямо в очистках с нечищеной селедкой. Самое большее — яичницу могут пожарить и заварить чай в пакетиках, — поддержала Ольга.
— А как они живут? — не поверил поселенец.
— По столовкам бегают, там едят. Я в своей комнате хотела научить девок готовить. Так знаешь, что мне ответили? Мол, не модно это и даже стыдно уметь готовить. Все равно что признаться в пещерном происхождении и себя опозорить. Я не стала спорить. Вот одна из них вышла замуж. А через три месяца муж ее выгнал. Именно за то, что ничего не умела. А только для постели никто не женится. Вот и осталась дура дурой! С набитым пузом и без кола и без двора! Муж о ее беременности слышать не захотел. Сказал, что с него хватит трех месяцев мук с одной дурой, двоих уже не потянет. Ну, та кобыла все звонила ему, грозилась повеситься и его обвинить в своей смерти. Он сказал ей, что принесет веревку с мылом и покажет, как нужно сделать петлю. Предупредил, что ничем другим помочь не сможет. Эта дура поняла, что шантаж не пройдет, быстро сделала аборт и теперь ищет другого лоха. И что думаете, у этой стервы полно хахалей. Правда, вот замужество никто не предлагает, — усмехалась Ольга.
— А кому нужна такая чмо? — сплюнул Гошка и заметил,— даром, что поселенец, на такой никогда не женился бы! — вспомнилась пекариха Любка, которая ничем никогда не помогала ему в доме и приходила ради своей похоти, а кроме того была настоящей хищницей и хорошо засветилась перед Гошей.
