Андрей Воронин - Мертвый сезон
Глеб последовал ее совету, прошел в ванную и, сняв с волос полиэтиленовый чепец, сунул голову под кран. Вытершись протянутым Розой Соломоновной сероватым полотенцем, он посмотрелся в зеркало.
– Мама, – тихонько сказал он.
– Ваша мама вас теперь ни за что не узнает, – сказала позади него Роза Соломоновна, – особенно если вы не станете надевать эти ваши глупые очки. Ну, что теперь? Пойдете на свидание?
Глеб немного помедлил с ответом. Роза Соломоновна смотрела на него спокойно, с улыбкой, как будто и впрямь думала, что перед ней – безобидный чудак, перекрасивший волосы, чтобы понравиться девушке. Глядя на нее, в это было легко поверить, и Глеб подумал: "А почему бы и нет? Пусть так и будет. Не убивать же ее, в конце-то концов, из-за того, что сам наследил, как бегемот в галошах..."
– Да, – сказал он, – вы, как всегда, правы – на свидание. Пускай теперь попробует сказать, что предпочитает брюнетов! Тогда в вашем солнечном городе произойдет еще одно убийство. Или, на худой конец, самоубийство.
– Вот еще, – сказала Роза Соломоновна пренебрежительно. – Убийств, по-моему, уже хватит. А самоубийство – глупость.
– Отчего же, – возразил Глеб. – Некоторые находят суицид романтичным.
– Если хотите быть романтиком, будьте им, – великодушно разрешила Роза Соломоновна. – Только зачем же так мрачно? На вашем месте я бы нашла более простой и менее смертоносный способ удовлетворить свою жажду романтических приключений. Например, отправилась бы на свидание не как все нормальные люди, а через чердак. Там немного пыльно и пахнет голубями, но зато так романтично!
– Это мудрый совет, – сказал Глеб. Проклятая старушенция никак не желала успокоиться и дать ему возможность притвориться, что он ничего не понял. – Пожалуй, я им воспользуюсь.
– Только не увлекайтесь, – сказала Роза Соломоновна. – Не забудьте про тех двоих из... гм... из домоуправления. Управдомы терпеть не могут, когда лазят по пожарным лестницам.
– Ну, что вы! – сказал Глеб. – Я с детства боюсь высоты. Представляете, когда все с умилением вспоминают, как они стояли на табуретке и читали стихи, мне приходится скромно помалкивать – я не мог стоять на табуретке. У меня сразу начиналось головокружение, и я падал.
– Ах вы бедное дитя! – с преувеличенным сочувствием воскликнула Роза Соломоновна и всплеснула руками. – Ну, ступайте, ступайте, она вас, наверное, уже заждалась. Да и участковый обещал еще разочек зайти. По-моему, он не поверил, что у меня нет постояльца.
Когда Глеб уже стоял в дверях, она негромко сказала ему в спину:
– Любопытно, каково это – чувствовать себя гневом божьим?
Глеб обернулся через плечо.
– Не знаю, – сказал он. – Сложное, наверное, ощущение.
– А по-моему, паршивое, – возразила Роза Соломоновна. – А вдруг ошибешься?
– Да, – медленно произнес Глеб, – наверное, вы правы. Да, по преимуществу, пожалуй, паршивое. Но судьбу не выбирают. Я, по крайней мере, не выбирал.
– Бедное дитя, – повторила Роза Соломоновна, и на этот раз Глебу показалось, что она говорила искренне. – Ну, идите уже, блондин, хватит болтать.
"Мировая старуха, – думал Глеб, пробираясь по пыльному чердаку, где действительно сильно пахло голубиным пометом. – Только бы не оказалась стукачкой. Только бы то, что она рассказала про своего папу-психиатра, было правдой. Впрочем, все это очень скоро выяснится – минуты через две, не позже".
Пройдя по чердаку, он через открытый люк проник в угловой подъезд. Здесь, на площадке между вторым и третьим этажом, он остановился, поставил на пол сумку и вынул из нагрудного кармана какую-то бумажку. Развернув, Сиверов на минуту прижал ее к верхней губе, а когда отнял, под носом у него красовались аккуратные рыжеватые усики, чуть более темные, чем его соломенная шевелюра. Проверив, хорошо ли они сидят, с помощью карманного зеркальца, Глеб выглянул во двор через пыльное, засиженное мухами и затянутое паутиной оконное стекло. Машин во дворе стояло штук десять, но только в одной из них сидели люди. Их было двое, и оба со скучающим видом курили в открытые окна. "Управдомы", – пробормотал Глеб.
На самом деле это было вовсе не смешно. Жеваный мент оказался настоящим мастером своего дела; оставалось только гадать, как он сумел разыскать Глеба в пестрой толчее курортного города. Но он как-то разыскал, и, похоже, можно ожидать группу захвата в ближайшие часы. Впрочем, поразмыслив, Глеб решил, что это вряд ли: жеваный мент осторожничал, выжидал, присматривался, а значит, не был уверен в правильности своих выводов. Связанный по рукам и ногам необходимостью соблюдать закон или хотя бы делать вид, что соблюдает, он упустил драгоценное время, и сейчас плоды его многодневной кропотливой работы пойдут насмарку...
"Пойдут ли? – спросил себя Глеб и мысленно ответил: – Еще как пойдут!"
Он спустился по лестнице и вышел из подъезда, помахивая клетчатой хозяйственной сумкой, позаимствованной у бесценной Розы Соломоновны. Взамен Глеб оставил хозяйке свою, купленную перед поездкой в фирменном магазине спортивных товаров, очень дорогую и стильную. Когда Глеб предложил этот неравноценный обмен, старуха даже не удивилась, заявив, что всегда любила красивые и прочные вещи. Еще она сказала: "Я не знаю, кто вы такой, но дело вы делаете нужное. Давно пора. Всю жизнь смотрю, как эти поцы пьют из нас кровь, и думаю: ну хоть бы кто-нибудь решился! Одного не понимаю: почему вы меня не застрелили?" – "Не хотел поднимать шум", – с улыбкой ответил Глеб, а сам подумал, что Роза Соломоновна, должно быть, очень сильно любила своего погибшего в лагере папу – светило местной психиатрии. Хотя сколько ей могло быть лет, когда его забрали? Да всего ничего! Верно говорят, что детские впечатления – самые сильные и остаются с человеком на всю жизнь. Роза Соломоновна могла забыть, куда засунула пять минут назад свои очки, но свое детское горе запомнила крепко и всю жизнь мечтала отомстить. Вот она и отомстила, как могла, даже не подозревая, что Глеб работает на ту самую контору, сотрудники которой когда-то забрали ее отца.
Ирония судьбы, подумал он, проходя мимо стоявшей во дворе машины, в которой скучали двое разомлевших от жары оперативников. Один из них окинул его равнодушным, пустым и в то же время профессионально цепким взглядом. Глеб переложил сумку в левую руку, готовясь выхватить спрятанный под курткой пистолет, но оперативник уже отвернулся и, зевая, начал что-то рассказывать своему напарнику. Через минуту Сиверов уже миновал провонявшую мочой длинную, похожую на тоннель арку и вышел на улицу. Здесь он вынул из кармана и с огромным облегчением надел темные очки. Режущий солнечный свет сразу сделался мягче, глазам полегчало.
Он купил в киоске свежий номер "Берегового курьера", сел на скамеечку в сквере и внимательно просмотрел газету. Увы, обещанной статьи не оказалось ни на первой, ни на второй, ни даже на последней полосе. Слепой нахмурился: еще одной записи разговора господина мэра с его соратниками у него не было. Если запись не будет обнародована, взятый Чумаковым отпуск по состоянию здоровья без проблем превратится в почетные проводы на пенсию – тоже, разумеется, по состоянию здоровья. Для дела это не имело ровным счетом никакого значения; это имело значение для Глеба Сиверова, и то, что статья не вышла в сегодняшнем номере "Берегового курьера", ему не понравилось.
Он оторвал от газеты неровный клочок бумаги, на котором значились выходные данные, равнодушно выбросил остальное в урну, встал и пошел искать телефон-автомат: нужно было срочно связаться с Оловянниковым и выяснить, в чем дело.
Глава 16
Редакция "Берегового курьера" размещалась на втором этаже недавно отремонтированного двухэтажного особняка почти в центре города. Об этом свидетельствовала табличка, привинченная к стене у входа в здание; помимо нее, Глеб насчитал еще четыре таких таблички, из чего следовало, что строение целиком сдается под офисы и что некто имеет со своей недвижимости весьма недурной доход.
В каморке под лестницей, прямо напротив входной двери, горел свет. Дверь в каморку стояла нараспашку, позволяя видеть крохотное помещение, в котором только и помещалось что небольшой стол, стул и тумбочка. На тумбочке Глеб разглядел электрочайник и все, что к нему обычно прилагается: баночки с растворимым кофе, заваркой и сахарным песком, пару разнокалиберных чашек, криво надорванную пачку печенья и еще какие-то мелочи, создававшие впечатление сильной захламленности. Еще на тумбочке стоял телефонный аппарат. За столом сидел гражданин пенсионного возраста, одетый в камуфляж и легкомысленные босоножки. Гражданин пил чай, ел печенье и читал пухлую потрепанную книгу. На Глеба он едва взглянул, тут же вернувшись к своим занятиям, и Сиверов беспрепятственно поднялся на второй этаж.
