Борис Сопельняк - Багровая земля (сборник)
– Чужой ломоть всегда поперек горла, – вздохнул кто-то.
– Эхе-хе, и рад бы в рай, да грехи не пускают, – подхватил сосед. – Дома, оно, конечно, лучше. Но ведь до дома-то не добраться: либо ухлопают по пути, либо сгноят на Колыме.
– Да-а, попали мы… Чужие среди своих и чужие среди чужих. Неужто свет так мал, что нам и головы преклонить негде?
– Сейчас мы в чистилище, – снова заговорил староста. – В аду были, в рай не пускают. Надо крепиться! Пройдем чистилище, попадем и в рай. Я предлагаю стоять до конца! Отсюда – ни шагу. Я в этом лагере с сорок третьего, знаю все ходы-выходы. Рассеемся, спрячемся…
– А может, напасть на охрану и рвануть на волю? – предложил кто-то.
– Ни в коем случае! Во-первых, быстро поймают. А во-вторых, дадим повод для применения силы. Против Военной полиции нам не выстоять.
– Мы прольем кровь, – выдвинулся из тени худощавый парень, – но только свою. Лично я живым не дамся.
– И я.
– И я.
– Не по-божески это, не по-христиански, – осуждающе взглянул на них староста. – Но я вас понимаю.
Тем времени майор Кингдом обдумывал план действий: приказ он решил выполнить любой ценой. Но сначала надо нейтрализовать чистоплюя-лейтенанта. Как? Кингдом усмехнулся, достал чистую бумагу, набросал ничего не значащее письмо своему коллеге из лагеря в Платтлинге, заклеил конверт сургучными печатями и вызвал Генри Дугласа.
– Лейтенант Дуглас, – с напускной серьезностью начал он, – я намерен поручить вам миссию чрезвычайной важности. Этот пакет к утру должен быть в Платтлинге. Туда около ста миль, поэтому выехать надо немедленно. Не забудьте взять охрану. Я на вас надеюсь, – пожал он ему руку.
Лейтенант благодарно улыбнулся, козырнул и побежал к стоящему у подъезда «виллису».
– Вот так-то, мой юный босс! – хмыкнул майор и нанес нокаутирующий удар своей тени. – А теперь займемся делом!
* * *Ранним утром к лагерю подошла колонна крытых «студебеккеров». Из кузовов высыпали здоровые парни в форме военной полиции. Кингдом их построил, объяснил, что надо делать, – и полицейские начали окружать бараки. Все учел Кингдом, кроме фронтового опыта пленных: дозорные у окон и дверей вовремя заметили полицейских и подняли тревогу.
– Двери запереть! Возвести баррикады! Окна закрыть матрацами! – раздались команды.
Затрещала мебель, полетела вата, замелькали возбужденные лица.
– Приказываю открыть! – кричал снаружи Кингдом. – Всем выйти на плац! Объявляю общее построение!
– А не пошел бы ты! – неслось из барака.
– Катись, пока цел!
– Ах так?! – разъярился Кингдом. – Взломать двери, выбить окна! Всех в машины!
Полицейские бросились на штурм, но двери выдержали натиск. Зазвенели стекла, но пролезть внутрь мешали матрацы. Кто-то из полицейских поранился о стекло, Кингдом увидел кровь и совсем зашелся в крике:
– Газы! Применить газы!
Полицейские снова бросились к окнам, прикладами и стволами автоматов оттолкнули матрацы – и в барак полетели гранаты со слезоточивым газом. Надрывный кашель. Проклятья. Слезы. Перекошенные лица. Ремни. Веревки. Осколки стекла. Мелькающие в дыму окровавленные руки.
Когда полицейские взломали дверь и ворвались в барак, многие из них тут же попятились назад. Были и такие, кто рухнул на пол и затрясся в приступе тошноты. То, что они увидели, было страшнее любого фильма ужасов. В проходах, на ремнях и веревках болтались еще теплые трупы с вывалившимися языками. На койках – дымящиеся паром кишки, выползающие из распоротых животов. Фонтаном бьющая кровь из пробитых сонных артерий. У кого под рукой не оказалось ничего острого, тот разбил головой оконное стекло и вонзился горлом в торчащие осколки. На столе, у самого креста лежал бывший церковный староста, прижимая к груди икону Николы-чудотворца, из вскрытой вены капля по капле уходила жизнь православного русского человека.
Побоище продолжалось еще часа два. Раненые не подпускали к себе санитаров, и тогда те избивали их дубинками. Истекающих кровью людей колотили до бессознательного состояния и только после этого бинтовали и накладывали швы. Но на носилках, а то и в грузовиках, придя в себя, люди срывали бинты, прыгали на землю и, орошая кровью землю, пытались бежать.
Много чего видел концлагерь Дахау за двенадцать лет существования под фашистским стягом. Создатели лагеря поплатились за это жизнью. Но никто не понес наказания за кровавые события 19 января 1946 года. Больше того, сверху поступил приказ до конца исполнить союзнический долг. Приказ был выполнен: в тот же день всех оставшихся в живых пленных прямо в окровавленных бинтах передали советской стороне.
Извлекли ли союзники урок из этого побоища? Извлекли! 24 февраля 1946 года из соседнего Платтлинга отправили 1800 русских. Теперь полицейских было гораздо больше и напали они на спящих. Дубинок не жалели, одеться не дали, на мороз выгнали босиком и в нижнем белье. Операция прошла успешно, в отчетах говорилось, что «только пятерым удалось покончить с собой, а ряд других предпринял попытки самоубийства».
А впереди ожидала еще одна, последняя, страница этой трагедии.
12
– Сколько это может продолжаться? – недовольно выговаривал Сталин стоящим навытяжку Берии и Молотову. – Или у нас нет других забот?! Всю войну возились с этими пленными, мне не раз докладывали, что все они или находятся дома, или понесли заслуженное наказание, и вдруг нате вам! – швырнул он на стол газету. – Оказывается, в Италии около тысячи наших пленных! Вы об этом знали? – впился он в глаза Молотова.
– Знал, товарищ Сталин, – виновато опустил тот голову.
– Почему не докладывали?
– Надеялся, что справимся своими силами. Да и цифра-то мизерная. К тому же треть из них – женщины.
– Типичный пример непонимания ситуации! – сердито заметил Сталин. – От вас я этого не ожидал.
Берия тут же подобрался и сверкнул пенсне в сторону Молотова.
– Англо-американские империалисты в борьбе против Советского Союза не гнушаются ничем, – продолжал Сталин, – под их гнетом около тысячи советских людей, в том числе женщины и дети, а министр иностранных дел говорит, что это мизерная цифра. Тысячи ему, видите ли, мало! А сколько нужно, чтобы вы занялись выполнением своих непосредственных обязанностей: сто тысяч, миллион?
Берия придвинулся вплотную к Молотову.
– Да и вы хороши! – резко обернулся к нему Сталин. – Почему я узнаю об этом из какой-то газетенки, а не от вас?
– Я не успел, – мгновенно побледнел Берия. – Перепроверяли данные. Но теперь картина ясная.
– Докладывайте, – устало сел в кресло Сталин.
Пока, он занимался трубкой, Молотов и Берия обменялись взглядами, поняли, что буря миновала, и облегченно вздохнули.
– Ситуация в Италии такова, – начал Берия. – В настоящее время там два лагеря. Около Пизы – американский, близ Риччоне – английский. А до середины августа всех пленных держали под Неаполем.
– Могу добавить, – вступил Молотов. – Операции по перевозке пленных придавалось настолько большое значение, что ее закодировали специальным названием.
– Да? – вскинул брови Сталин. – И каким же?
– «Протаскивание под килем».
– Надо же, – усмехнулся Сталин. – Англичане верны себе. Узнаю руку Черчилля. Старый пират… Пять лет носил маску друга, а теперь сбросил. Протаскивание под килем… Но ведь это же одна из самых страшных пыток: когда-то так поступали с матросами.
– Не удивлюсь, если нечто подобное они сделают и сейчас, – вставил Берия. – Простой человек для них ничего не значит.
Сталин холодно взглянул на него. Берия тут же умолк.
– И все же англо-американцы понимают, что пленных придется выдать, – продолжал Молотов. – Дело в том, что в наших госпиталях находится несколько их пленных, долечивающихся после войны. Не знаю, зачем, но они закодировали и эту операцию, назвав ее «Восточным ветром».
– Детский сад! – всплеснул руками Сталин. – Или мания величия? Какой ветер, какой киль? Или им заняться нечем? Я надеюсь, что разговор на эту тему мы ведем в последний раз! – хлопнул по столу Сталин. – Вы, товарищ Молотов, отвечаете за организацию выдачи пленных, а вы, товарищ Берия, за их прием.
Италия. Станция Риччоне. 8 мая 1947 г.Вдоль стоящего на путях поезда идет группа английских офицеров. Они придирчиво осматривают сцепку, окна, двери. Седой, но моложаво выглядящий полковник останавливается около штабного вагона:
– Итак, джентльмены, операция начинается. То, что она поручена нашему прославленному Сассекскому королевскому полку, должно вызывать у нас чувство гордости. Надеюсь, вам понятно, почему непосредственное выполнение задания я возложил на первый батальон?
