Эльмира Нетесова - Подкидыш
угонщики. Их он не хотел показывать раньше времени.
— Где мужик твой? — подступил к бабе улыбчиво. И охватил взглядом всю, с ног до головы.
«Хороша, едрена мать!» — подумал про себя.
— Черт его знает, где их носит! Надысь с братом умотались. А куда? Разве доложат теперь? А вы пошто их ищете?
— Мы их? Да на кой хрен сдались? Мы к тебе заглянуть хотим. Глянуть, как ты тут маешься? — оглядел высокую грудь, крутые бедра, яркий румянец, заливший лицо женщины.
— Я не знаю вас, дядечка! Никогда не
приводил
вас в дом мой мужик! А как я без него впущу в дом? Что люди подумают? Ить в деревне живем. Тут все на виду! — откинула пряди волос со лба.
— Коль при людях скажу, сама пожалеешь о том. Сраму до конца жизни не оберешься. Из своей деревни босиком сбежишь. Не станет проходу ни от старого, ни от малого. И не только тебе, а и детям
твоим, — предупредил Макарыч женщину.
— Что вы говорите, дядечка? Я вас впервой в глаза вижу. Чего мне совеститься, коль ничего плохого вам не сделала? — удивленно распахнулись глаза.
— Ты не сделала! Это верно! А вот теперь
пошли в избу и поговорим. Чтоб все поняла! — пошел следом за бабой в избу.
Едва шагнул в калитку, из двери девчонка выскочила:
— Мам, а Катька обосралась!
Женщина заторопилась в дом, извиняясь перед Макарычем. Тот ни на шаг не отставал. И уже в избе, выпроводив старшую дочь во двор, все рассказал
женщине. Та плакала, украдкой смахивая слезы, кормила грудью малышку. Когда та уснула, положила ее в постель, повернулась к гостю лицом:
— Что ж делать теперь? Убьете иль посадите обоих? — еле сдерживала рыдания.
— Скажи, как звать тебя?
— Шурка! Александра я!
— Нужен тебе твой прохвост?
— Мужик он мне! Отец детям моим!
— Иди ко мне! — обнял дрожащую бабу.
— Пощадите его! — повернулась к Макарычу, поцеловала в щеку.
Тот вспыхнул:
— Если ты уступишь, так и быть! — глянул в глаза бабе настырно и добавил: — А коль нет, дело твое! Поступлю, как я захочу! С обоими!
— Не надо, миленький! Не губи души! Не с
добра они решились на разбой! С нужды все!
— Это ты на поминках скажешь! Меня не тронет!
— Дядечка! Он же меня убьет, коль про такое прознает, — почувствовала Шурка, как Макарыч, подведя ее к постели, уже мнет ей груди, упрямо жмется к ней телом, нетерпеливо пытается завалить в постель.
— Убьет тебя твой говнюк? Хочешь, он сам тебя о том молить станет? Ноги обцелует, чтоб мне угодила?
— Веди его! Спрошу! Коль так, отдамся не задумываясь.
Макарыч крикнул Кольке, чтоб меченого ввели в избу. Он вошел, споткнувшись на пороге. Глянул на жену умоляюще.
— Ну что, Ефим, я уже все знаю, как опаскудился. И нынче выходу нет. Вас обоих могут порешить иль посадить в тюрьму. Ты про это знаешь? Меченый кивнул головой.
— Как будем? — спросила Александра. Ефим пожал плечами, отвернулся.
— Так вот слушай, ты, падаль мерзкая! Другой оплаты не сыщешь, как та, какую я стребую! —
глянул на Александру так, что Ефим все понял. — Ну что? Согласен? Иль как? Твое счастье, что я на то порешился? — спросил Макарыч.
Ефим едва приметно кивнул головой. Хотел выйти из комнаты. Но Колька не пустил. Удержал. Он понял Макарыча и задуманную им месть.
Ленька не захотел видеть все, что предстояло, и,
уведя из избы детей, достал им из машины мандаринов, кормил вдоволь.
— Ешьте, девки! Это фрукты сладкие. С самого
юга! Магарыч вам вышел. За все разом! Не часто так повезет в жизни!
Макарыч слов на ветер не бросал. Повалив Сашку в постель, задрал ей юбку. И, овладев бабой, тешился, сколько хотел, на глазах Ефима. Он
целовал, мял и тискал. Баба, смущавшаяся поначалу, вскоре потеряла контроль над собой, обняла,
целовала Макарыча, стонала так, что все углы в доме гулко удивлялись.
— Дядька, милый, до чего ж ты озорной и
сладкий! Как хорошо с тобой! Как никогда не было! Не торопись уезжать! Я тебя всю жизнь помнить стану! — прильнула так, словно хотела раствориться в человеке.
Макарыч, обласкав бабу с ног до головы, глянул на Ефима. Тот сидел сгорбленный, подавленный, почерневший с лица.
— Ну! Вот теперь мы квиты! Дыши, падла, если сможешь! — натянул брюки. И, застегнув их, обулся, сказал Николаю: — Ящик мандаринов сбросьте детям. И ей — тоже ящик! — кивнул на Шурку. Та смотрела на Макарыча влюбленными глазами. О муже забыла.
— Хорошо тебе со мною? — спросил Макарыч бабу. И, потискав грудь, поцеловал так, что Шурка вновь вспыхнула.
— Я тебя буду навещать! Примешь? — глянул Макарыч в лицо бабе. Та ответила взглядом.
Он вызвал ее в коридор. О чем-то недолго пошептался. Сунул бабе деньги в ладонь. Та ахнула. Такой суммы отродясь не держала в руках. Повисла на шее человека. Тот ущипнул за задницу, сказав тихо:
— Детей и себя смотри. Я к тебе наведаюсь. Не дам пропасть!
Поцеловав у двери, вышел во двор, выпустил из машины Шуркиного брата. Ничего ему не говоря, не потребовав, велел своим садиться в машины и сам последним влез в кабину. Он уже забыл о Шурке, зшшь случайно оглянувшись, увидел ее у ворот. Она крестила его вслед. Она уже любила и ждала его.
Машина, быстро развернувшись, вскоре покинула деревню.
— Ну, Макарыч! А ты садист! Так жестоко наказал мужика! Я не ожидал! — подал голос Колька.
— Это ты о «мухе»? Ее давно надо было поставить гаду!
— Какая там «муха»? Ты же бабу у него, считай, отбил! Она ж его до конца жизни к себе не подпустит! И не признает за мужика. Она по рукам пойдет теперь. И он ничего не сможет сделать. Ни удержать, ни пристыдить. Сам согласился на тебя. Ты и развязал завязки.
— Познала бабонька сравненье! Оно оказалось не в пользу ее мужика. Детей от него нарожала. И не разбудил в ней женщину! Только со мною проснулась. Кто в том виноват? Сам знаю, что теперь ему жизни в доме не станет. Шурка возненавидит его. Я положил к тому тропинку. И, если не выгонит его из дома взашей, я очень удивлюсь!
— Зато у тебя любовницей прибавилось! А может, ребенка от тебя понесет.
— Э-э, нет! Пока баба дите грудью кормит, не беременеет. Это я знаю! — отмахнулся Макарыч и сказал грустно: — Будь я путевее, увел бы от гада эдакую кралю! Но ведь я бродяга! А ей мужик каждый день нужен! Я на себя такой хомут не надену ни за что!
В Москве фуры разгрузились у магазинов, указанных заказчиками. Те были несказанно рады тому, что машины пришли с незначительным опозданием и мандарины не успели испортиться.
Едва дальнобойщики перекусили в ближайшем кафе, к ним подоспели двое шоферов с фуры, принадлежавшей Макарычу. Они приехали из Калининграда. Привезли полную машину рыбы.
Люди обрадовались встрече. Громко говорили о рейсах, заказчиках, рэкетирах, обложивших все дороги. Отдали Макарычу его часть денег.
Обговорили предстоящую работу.
— Можете передохнуть в Москве дня три! — предложил Макарыч.
— Кой хрен отдых? Нам до того? Уже клиентов
зацепили. Стройматериалы повезем в Орел! Оттуда в Прибалтику за финской мебелью. Потом с консервами в Саратов! Оттуда с оборудованием — в Казань! Нам каждый час дорог! Но и ты не забывай свое! Обещал экспедитора нам? Вот и сыщи! Хоть из-под земли достань! — насели водители дружно. — Ну, пойми! Мы свое дело знаем! А
с
этими бумажками мудохаться кому из нас охота? Сыщи человека!
— Чего искать? Уже имеется! Проверен огнем
и
водой! От себя отрываю! Своего кента! От самого сердца! — кивнул на Николая.
Тот опешил от неожиданности.
— Давай, Никола! На свои харчи! Тебя мне учить нечему. Убедился. Кайфовый, надежный кент! И эти мужики — что надо! Надежным экипажем пахать станете! Мне за вас не дергаться.
Садись к ним! И валяй! Земля большая, но круглая! Когда-нибудь, да встретимся, — хлопнул по плечу.
— Если повезет! — вздохнул Колька.
— Ну, а не пофартит, помянет выживший! — объяснил, что к чему в бумагах. И, убедившись, что Калягину много говорить не стоит, помахал вслед фуре, увозившей Николая, пожелав всем удачи на дорогах.
— Женька! — назвал себя шустрый кудрявый водитель с седыми висками.
— Григорий! — обронил худой черноволосый его сменщик. И вытащив из «бардачка» папку с
документами, сказал сухо: — Знакомься. Это отныне твое…
Николай внимательно изучил все. Накладные, фактуры, просмотрел. Каждого отправителя и получателя, полную географию рейсов, прошлых и предстоящих, запомнил назубок.
А машина уже давно покинула столицу. Мчалась по магистрали, ровной, как стрела. Она упиралась в горизонт серым пальцем и шуршала покрышками мелкой, случайной галькой, попавшей под колеса с обочины.
Николай и не заметил, как наступили сумерки. И лишь положив бумаги в папку, увидел, что небо заметно потемнело.
— Погода портится! Надо успеть в Орел до темноты! — обронил Евгений.
