Евгений Сухов - Убить Сталина
Повернувшись, Абакумов наконец заметил директора завода и коротко объявил:
— Немцы считают, что мы изготавливаем на этом заводе реактивные снаряды для «катюш».
Директор завода довольно улыбнулся:
— Они ошибаются. Но хорошо, что они так считают.
— Завод придется взорвать.
— Это как взорвать?! — от неожиданности толстяк даже подпрыгнул.
Он рассчитывал, что это всего-навсего шутка в духе генерала НКВД. Не столь уж часто приходится с ними общаться. Возможно, такая шутка — некоторая форма душевного расположения. Директор даже заглянул в лицо Виктора Семеновича, рассчитывая рассмотреть в его глазах нечто вроде смешинки, но увидел мужественное спокойное лицо, лицо государственного человека, у которого нет времени на пустые шутки.
— Заложим взрывчатку под стены, соединим между собой кабели, потом сработает электродетонатор, ну а взрыв поднимет всю эту конструкцию на воздух.
Никакого намека на шутку. Абакумов говорил всерьез, посвящая директора в технологию подрыва. Конечно, он не рассчитывал услышать бесшабашного восторга с его стороны, но вот одобрительное кивание было бы вполне кстати. Но толстяк оторопело молчал и непонимающе хлопал белесыми ресницами.
Директор завода почувствовал, что в этот самый момент он как бы начинает понемногу сдуваться и терять в весе.
— Думаю, что пыли будет много. Здание старое, одна труха! Но вот пожара, пожалуй, избежим. Хотя на всякий случай пожарный расчет должен быть начеку.
— Зачем взрывать-то? — не выдержал директор. — Нельзя ли как-нибудь по-другому?
Виктор Семенович с высоты своего роста внимательно посмотрел на директора и удивленно спросил:
— А чего вы так волнуетесь? Беспокоитесь, что останетесь без работы? Это вы зря! Не переживайте, время сейчас военное, дело на всех найдется.
— Жаль… Как-то неожиданно.
— Например, в ГУЛАГе можно цех открыть по производству мебели, сейчас это практикуется. Говорю вам потому, что сам налаживал подобное производство… Ладно, ладно, не воспринимайте мои слова буквально. Сделаем вот что: вы займитесь своими делами, подумайте, что отсюда можно вывезти без лишнего шума. А мне тут с товарищем переговорить нужно, — кивнул он на своего спутника в гражданской одежде.
Директор завода откатился на коротеньких ножках в сторону административного корпуса. Кажется, он понял, что тут лучше не спорить.
— Значит, немцам нужен именно этот объект?
— Точно так, товарищ заместитель наркома, — ответил Тойво Пюхавайнен.
— Вот они его и получат. — Посмотрев на часы, Абакумов сказал: — Сейчас восемь часов вечера. Торопиться не будем, пусть ночью отсюда вывезут все мало-мальски ценное, а потом группа саперов заложит взрывчатку и взорвет здание. Не переживай, все будет выглядеть очень убедительно.
— А я и не переживаю. Шифровка уже отправлена, я написал, что на заводе у меня работает хороший знакомый, вот он и посодействует мне в закладке взрывчатки.
— Со своей стороны мы дадим в прессе информацию о том, что в Москве взорван важный военный объект, а уж она быстро доберется до твоих шефов. Так что ты еще получишь Железный крест!
— У меня уже есть один.
— Значит, будет второй, — усмехнулся Абакумов.
Подъехал грузовик и, остановившись у закрытых ворот, дважды нетерпеливо просигналил. Из будки, придерживая слетавшую фуражку, выскочил начальник охраны, но, заметив в кабине угрюмого майора в форме сотрудника НКВД, разобрался в ситуации без пояснений.
— Открывай! — махнул майор рукой.
Въехав во двор, грузовик сделал небольшой разворот и остановился недалеко от КПП. Из кузова, не торопясь, попрыгали солдаты. Двое из них, откинув борт, осторожно подняли ящик. Работы по минированию завода начались.
— Я вот что хотел у тебя спросить, — Абакумов медленно направился к машине, — а тот человек, о котором ты мне говорил, Полипов, куда он от вас отбыл?
— В рижскую разведшколу, товарищ заместитель наркома.
Абакумов шел медленно, увлекая за собой собеседника.
— А может, не в школу, а в какой-нибудь госпиталь?
— Хм… Вполне может быть. Дело в том, что половину здания в рижской разведшколе занимал госпиталь. Госпиталь этот курируется подразделениями СД, и мне думается, что там производят операции по изменению внешности.
— Мы получили радиограмму, что человека из вашего лагеря перевели именно в такой госпиталь. Его держали отдельно ото всех, у него была своя палата, а однажды к нему туда даже приезжал Шелленберг.
— Вы уверены?
— Абсолютно! Как разведчик Шелленберг всегда непредсказуем. Весьма ценное качество… В тот раз было то же самое. Перекрыли все выходы и входы из корпуса. Потом к дверям подъехал черный «Мерседес-Бенц», и из него вышел бригадефюрер Шелленберг…
Абакумов замолчал, посмотрел, как суетятся во дворе саперы и рабочие, одобрительно кивнул. Что ж, дело налажено. Он решительно шагнул к машине:
— Поехали! Надо обсудить еще кое-какие вопросы.
* * *«Сатурну. Ваше задание выполнено. Сегодня вечером в Люблине нашей диверсионной группой взорван оружейный завод, производящий реактивные снаряды. Алекс».
Глава 42 НОЧНОЕ ДЕЖУРСТВО
Как это ни удивительно, но ночные дежурства Клавдий Федорович Федосеев любил. А все потому, что с недавних пор просто разучился спать — последствие прошлогодней контузии. Поначалу он думал, что сбой, произошедший в его организме, со временем нормализуется, надо только подлечиться в госпитале, забыть про тот ад, из которого ему довелось выбраться живым. Но время шло, а сон все не восстанавливался, и Клавдию Федоровичу оставалось только тупо смотреть в потолок и терпеливо дожидаться рассвета.
После госпиталя его списали подчистую, обнаружив какие-то изменения в коре головного мозга. А когда Клавдий Федорович вернулся на родину и зашел в военкомат, чтобы ему проставили отметку в военном билете, то военный комиссар предложил ему поработать в милиции.
За пять лет службы в армии — два года срочной до войны и три года на передовой — Клавдий Федорович успел сродниться с оружием. Оно было для него такой же естественной составляющей, как рука или нога. До войны он так и не сумел получить нормальной специальности и за время, проведенное в армии, совсем отвык от гражданской жизни. Поэтому предложение комиссара он воспринял как палочку-выручалочку. В конце концов милиция — это полувоенная организация, где правят дисциплина и устав, без которых Клавдий почти не представлял себе жизни.
Как бывшему фронтовику ему тотчас доверили районный отдел. Хлопот оказалось даже больше, чем он предполагал в самом начале. Район находился в прифронтовой полосе, и, взаимодействуя с военной контрразведкой, он принимал участие в облавах на диверсантов, которых нередко перебрасывали через линию фронта. Неоднократно участвовал в прочесывании леса, где частенько укрывались группы немецких солдат, попавшие в окружение. В общем, частенько приходилось заниматься тем, к чему Клавдий привык на фронте. А все, что он делал сейчас, было привычно и во многом легко. А кроме всего этого, на освобожденной территории находилось немало бывших полицаев, пытавшихся скрыть свое прошлое. Этих надо было ловить. И не голыми руками.
Так что привычной работы хватало.
Мучаясь от бессонницы, Федосеев обходил по ночам вверенную ему территорию. Проверял посты, и сослуживцы, думая, что он озабочен служебным рвением, невесело хмыкали в усы, уж больно рьяный у них был начальник.
Сегодня опять не спалось. Надо пройтись. На улице было прохладно. Клавдий надел шинель, натянул фуражку и уже перешагнул было порог, когда неожиданно зазвонил телефон. Надо признать, что по ночам его беспокоили нечасто. Тому было свое объяснение, фронт уверенно уходил на запад, напряжение спадало, а то немногое, что оставалось в тылу, могло спокойно подождать до утра. Следовательно, случилось нечто такое, что требовало его немедленного вмешательства.
Подняв трубку, Клавдий доложил:
— Старший лейтенант Федосеев слушает!
— Вот что, Федосеев, мне тут сообщили, что в нашем районе на высоте двух с половиной километров обнаружен вражеский самолет, — узнал Клавдий голос Парамонова, заместителя начальника областного НКВД. — Самолет направляется в твой район, так что будь на связи и никуда не отлучайся. Понял?
— Слушаюсь, товарищ майор! — бодро ответил Федосеев. Хотя они с Парамоновым были ровесниками (обоим едва исполнилось по двадцать пять лет), но тот успел дослужиться до майора, и это при том, что дальше прифронтовой зоны не ступал. Клавдий с тоской подумал о том, что для некоторых его ровесников карьера в тылу складывалась куда более благоприятно, чем для тех, кто с первого дня находился на фронте.
