Андрей Константинов - Ультиматум губернатору Петербурга
В трубке раздались гудки отбоя. Офицеры услышали их через динамики магнитофонов. Эксперт медленно положил трубку на аппарат.
— Пережал, Олег, — бросил Егорьев и быстро вышел из кабинета.
Вслед за ним помещение радио и электронного контроля покинули остальные. Все они уже корили себя за то, что пошли на поводу у эксперта.
Ночь на Северо-Западе, ночь. Вызвездило. Похолодало. Холодные пальцы северного ветра перебирают дребезжащие струны проводов. Странная звучит мелодия… Похожая на скрежет металла по стеклу. Похожая на шепот нелегала. Ночь.
По городу идет Терминатор. Идет глубоко несчастный человек на швейцарском чудо-протезе, который никогда не заменит ноги, потерянной на повале в Коми. Он жадно всматривается в темень над невской водой. Пусто. Тихо. На Черной Речке ни одного огня. Хиросима, — бормочут губы пшеничными усами господина Руцкого.
Идут по подвалам панельных хрущоб на Гражданке офицеры ФСБ. Хлюпает вода под резиновыми сапогами завода «Красный треугольник». Свет фонаря выхватывает надпись на стене: 666. Знак Зверя. Число Зверя. Суть Зверя. Свет фонаря выхватывает повешенную собаку с выколотыми глазами.
По ночному лесу вдоль магистрали М-10 (она же Е-95) идет человек с двумя ружьями за спиной. На дороге в Ад нет указателей и километровых столбов. Мимо не пройдешь… Расстояние? Да рядом. Ад всегда рядом. Человек в кожаной куртке, снятой с убитого, идет быстрым и неслышным шагом. Здесь хорошо. Здесь нет мин и не надо смотреть под ноги. Приклады ружей торчат из-за спины, как обломки деревянных крыльев…
Кружит по Гражданке микроавтобус с сотрудниками ФСБ и Васькой Лавровым. Нет, бормочет Ливер, не здесь. И не здесь. И не здесь. Не помню… не узнаю… Третий час мотается «форд» по улицам и внутри кварталов. Разрешили Ливеру для пользы дела забить косячок. Пыхнул Вася беломориной, поплыл по салону горьковатый дым анаши. Здесь, заорал Ливер, где-то совсем рядом! Вот этого мужика помню. И он указал на неоновую человеческую фигурку над казино «Гудвин».
Спит в больничной палате Наталья Забродина. Вскрикивает во сне, стонет. Ей снятся армейские ботинки Ваньки Колесника. И слышится крик неродившегося мальчика: УБИЙЦА, МАМА! А у дверей палаты два офицера «Града» не спят.
Вливает в себя самогон лесник Приозерского лесничества Афанасьев. Льет и не может опьянеть.
И все вспоминает Надежду. Руки ее, губы ее И смотрит на спящего сына, и видит в лице его черты матери. Скрипит Афанасьев зубами, курит одну за другой «Приму». И в душе у него — мрак.
Постанывает в объятиях женатого опера Алка Лангинен. Но кажется ей, что это консульский работник Игорь Лапин. Сладко Алке. Висит над ней глубокая бархатная ночь Эллады, плещет Эгейское море. От опера пахнет пивом.
А в своей гостиной курит сигару депутат ЗАКСа Сергей Палыч Коротков. Он достает листы бумаги из картонной папки со своими инициалами и каплей крови на обложке. Комкает, не читая, бросает в камин. Бумага вспыхивает, чернееет и исчезает в пламени. Огонь отражается в глазах двух ротвейлеров.
Ночь над Северо-Западом. Бесконечная осенняя ночь.
* * *— Зря вы так себя ведете, Гурецкий, — сказал подполковник Спиридонов устало. — Вы, видимо, еще не поняли, в какую скверную историю попали. Вы знаете санкции по статье…
— Нет, разумеется, не знаю. А какое это имеет отношение ко мне?
Время приближалось к полуночи, Спиридонов допрашивал Мишку уже сорок минут. Кроме них в комнате находились еще два офицера ФСБ и бывший прапорщик ВС РФ. Формально Колесник пока считался неизвестным, требовалось проводить опознание.
Ванька сидел в кресле, а из его головы торчала саперная лопатка. Зрелище не для слабонервных… Но Спиридонов сознательно допрашивал Гурецкого в трех метрах от трупа: пусть смотрит! Уже минут через двадцать допроса подполковник понял, что видом трупа Мишку не пронять. Он слегка удивился толстокожести бывшего морпеха. Спиридонов просто не знал, чего насмотрелся Сохатый в одной из стран Юго-Восточной Азии.
— Пока у нас нет доказательств вашей причастности, — сказал подполковник. — Но сам факт вашего появления здесь, инициалы М.Г. на черенке этой лопаточки… Вам, Михаил Александрович, не кажется…
— Кажется и доказано — разные вещи. Не так ли, Виктор Михайлович? — перебил Мишка нагловато.
— Так, так… Но когда мы соберем доказательства, будет поздно. Сейчас вы проходите как свидетель. Пытаетесь помочь своему другу. Но упорно не хотите понять, что становитесь таким образом пособником террориста и убийцы.
— Относительно убийцы, — сказал Мишка, — не факт. Алексей рассказал мне, что когда он пришел сюда, то обнаружил вот этого жмурика уже с лопаткой во лбу. Мои якобы инициалы? Ну, извините… Мне почему-то кажется, что сей инструмент принадлежит Михаилу Горбачеву. Как вам версия? Мне кажется — вполне.
Офицеры ФСБ переглянулись. Гурецкий продолжил:
— Террорист… Скажите, можно ли назвать террористом человека, которого принудили к противоправным действиям, похитив жену? Под угрозой убийства беременной женщины? Ребенка, кстати, убили. Жену изувечили.
Мишка замолчал, потер лоб, как делает это человек, потерявший какую-то важную мысль. Комитетчики молчали, ждали.
— Как бы вы повели себя в такой ситуации, товарищ подполковник? — сказал наконец Мишка, устало и равнодушно.
— Сейчас речь не обо мне, — ответил Спиридонов.
— Конечно, не о вас. Вы защищены погонами положением, авторитетом и собственной службой безопасности мощнейшей силовой организации…
— А вы знаете, Гурецкий, что сегодня утром при попытке задержания подельника вашего друга погиб наш сотрудник? У него остались жена и маленький сын. Он тоже был… защищен погонами.
«Теперь ясно, кого выносили утром из квартиры Семы», — подумал Мишка. Вслух он сказал:
— Мне очень жаль. Мне тоже доводилось терять товарищей. Я вас понимаю, товарищ подполковник.
— Где сейчас Воробьев, Михаил? — спросил Спиридонов после долгой паузы. За его спиной сидел в кресле мертвый негодяй с саперной лопаткой во лбу. Перед ним лежали на полу пятьдесят девять килограммов восемьсот граммов тротила. А за тротиловой баррикадой сидел Михаил Гурецкий, пособник террориста Воробьева.
— Не знаю, — мотнул головой морпех. — Думаю, уже далеко.
— Чушь, Михаил Александрович, — сказал Спиридонов. — Район блокирован. Труп свежий. Воробьев где-то рядом. Скоро мы начнем прочесывание, и тогда… Ну, решайтесь!
Гурецкий молчал. Он понимал, что если район закроют достаточно плотно, то шансы у Птицы невелики. Но все же есть. А если ему немного помочь?
— Хрен с вами, — сказал Мишка. — Сейчас Леха пешочком шлепает на Выборг. Есть у него там человек…
— Адрес? — спросил Спиридонов.
— Вот этого не знаю.
— Зря, Михаил Саныч, — Спиридонов смотрел внимательно. — Сделали один шаг, делайте и другой. Это не предательство. Чем раньше ваш друг окажется у нас, тем меньше дел успеет на себя повесить. А если он окажет помощь следствию то мы, в свою очередь, поможем ему. Наши возможности небеспредельны, но достаточно велики.
Мишка молчал, изображал тяжелое раздумье.
Спиридонов тоже молчал, знал: пережимать нельзя.
— А, черт! — Мишка махнул рукой. — Наверное, вы правы. Но адреса я действительно не знаю. И показать не смогу.
Полковник Спиридонов смотрел на него тяжелым взглядом.
* * *После того как Ливер дал приблизительную привязку к месту, дело пошло быстро. Указать дом он так и не смог, но район поиска был локализован. В течение получаса там собрали достаточное количество людей и всех собак. В ноль семнадцать коккер-спаниель Вилли обнаружил последнюю мину. Снова, как и на Расстанной, в дело вступили взрывотехники. Заряд был установлен точно так же, только вместо листа жести яму закрывал присыпанный песком кусок фанеры. Да будильник не был заведен. Белая цапля на циферблате стояла на одной ноге. Что-то в этом было.
Заряд изъяли тайно, не прибегая к эвакуации жильцов. На дно ямы положили высокочувствительное сигнальное устройство, закрыли листом фанеры и присыпали песком. Недалеко от подъезда встал ЗИЛ — фургон с красной надписью «Аварийная» на борту. Внутри разместились шесть бойцов РОСО «Град». Непрерывно мигал зеленый огонек на дисплее приемника сигнала. Если безумный Терминатор все же задумает активизировать ВУ, на дисплее вспыхнет красный.
В ноль тридцать две генерал-лейтенант Егорьев доложил губернатору о нейтрализации последнего заряда.
Блок ЗАС[16] в корпусе смольнинского телефона начальника УФСБ превратил его речь в мешанину хаотичных, не поддающихся дешифровке, сигналов. ФАПСИ[17] неоднократно проводила эксперименты по проверке криптостойкости переговоров по спецтелефонам. Все попытки взломать кодирование с помощью мощных быстродействующих ЭВМ неизбежно оканчивались провалом. Голос генерал-лейтенанта Егорьева пробежал от аппарата в Большом Доме на Литейном до Смольного и там, в аналогичном телефоне на столе губернатора, снова превратился в нормальную человеческую речь. Яковлев давно ждал этого звонка.
