Андрей Воронин - Петля для губернатора
Он поспешно вышел из ванной. Ему вдруг подумалось, что клиент мог спрятаться где-нибудь в палате – под топчаном, например, – и попытаться выскочить за дверь, пока он шарится в сортире, как какой-нибудь Гамадрил, – В прятки решил поиграть, сучонок? – едва слышно процедил он сквозь зубы. – Ну давай, давай. Кто не спрятался, я не виноват.
Ему никто не ответил. Вакуленко прикрыл дверь ванной и снова двинулся вперед. Перед тем как шагнуть из тамбура в палату, он секунду помедлил, прислушиваясь к своим ощущениям. Ему показалось, что в груди у него шевельнулось неясное предчувствие смутной угрозы. Николай отмахнулся от него с привычным пренебрежением: прапорщику Вакуленко не пристало бояться контуженных ветеранов с переломанными ребрами, запертых в палате с мягкими стенками и не имеющих не только оружия, но даже и штанов.
Он сделал шаг и остановился на пороге, обозревая пустую палату. Никто не набросился на него из-за двери, и ничьи босые ноги не торчали из-под топчана. Вакуленко еще не успел как следует переварить эту информацию, когда позади него раздался быстрый, какой-то вороватый звук, и сразу же откуда-то сверху прямо ему на голову обрушилось что-то неимоверно тяжелое, твердое и растопыренное, как вывороченный пень. Эта холодная и омерзительно липкая тяжесть сбила его с ног и придавила к полу. Выбитый из руки шприц откатился в сторону.
Он сразу же открыл глаза и приподнял голову. Первым, что он увидел, было обезображенное страшными гноящимися ожогами перекошенное лицо с широко открытыми остекленевшими глазами. Это лицо могло принадлежать кому угодно, только не человеку, которого Вакуленко собирался убить. В следующее мгновение до него дошло, что это Купченя, и он рванулся из-под прижимавшей его к гладкому линолеуму мертвой тяжести, мучительно, до хруста в позвонках, вывернув назад голову и вскинув правую руку в запоздалой попытке защититься.
Он увидел высокую фигуру в спортивном костюме, раньше принадлежавшем Купчене, с обмотанной грязными бинтами головой. В забинтованных руках этого ожившего покойника была зажата какая-то дубина.
"Покойник” взмахнул своим оружием. Вакуленко заорал и, скорее повинуясь инстинкту, чем голосу рассудка, рванулся в сторону. Все еще лежавший у него на спине голый труп стеснял его движения, но ему удалось увернуться, и дубина с глухим стуком опустилась на пол в том месте, где только что находилась голова прапорщика. “Покойник” снова занес дубину, но Вакуленко уже пришел в себя и четко, как на занятиях по рукопашному бою, провел подсечку. Клиент взмахнул руками, словно собираясь взлететь, и тяжело упал на спину, выронив свое жалкое оружие. Из груди его вырвался сдавленный крик, и Николай сразу вспомнил, что у парня сломаны ребра.
Он сбросил с себя тело Купчени, еще раз содрогнувшись от омерзения, и неторопливо поднялся на ноги. Клиент уже стоял на коленях, мучительно скорчившись и прижав ладонь к раненому боку.
– Ну что, гнида? – тяжело дыша, спросил Вакуленко. – Чуть было не обвел меня, да? Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел… Не на такого напал, щенок.
Он примерился и расчетливо пнул стоявшего на коленях человека носком тяжелого ялового сапога на толстой резиновой подошве, целясь в поврежденный бок. К его удивлению, удар наткнулся на непробиваемый блок.
Вакуленко покачнулся, но сумел удержать равновесие. Тихо зарычав, он набросился на противника, оторвал его от пола и швырнул через бедро. Пациент доктора Маслова упал прямо на труп Купчени и снова вскрикнул от боли.
– Ты подохнешь, – сообщил ему Вакуленко. – Прямо сейчас.
– Посмотрим, – с трудом ответил забинтованный человек.
То, что этот ходячий труп имел наглость возражать ему, окончательно взбесило прапорщика. Он бросился вперед и издал торжествующий вопль, когда его пальцы нащупали шею врага и сомкнулись на ней.
В следующее мгновение этот победный клич перешел в полный смертельного ужаса вой угодившего в капкан зверя. Это произошло в тот момент, когда шеи прапорщика Вакуленко коснулся холодный кончик иглы и, легко проколов кожу, глубоко проник в мышцу. Прапорщик кричал до тех пор, пока в легких не кончился воздух.
Вдохнуть еще раз он уже не сумел.
* * *Некоторое время Глеб лежал неподвижно, находясь в полуобморочном состоянии. При каждом вдохе бок пронзала острая боль, проникавший в незашторенное окно свет прожектора мигал, то затухая, то разгораясь вновь. Из ванной доносились крики Ирины Бородич, которая изо всех сил колотила по решетке вентиляционной отдушины и звала на помощь. Именно эти крики окончательно привели Глеба в сознание: на них могла сбежаться целая толпа.
Он с трудом столкнул в сторону тело прапорщика Коляна, с каждой секундой становившееся тяжелее. Глеб давно заметил эту странную особенность: труп почему-то всегда был тяжелее живого человека. Еще ему подумалось, что сейчас он представляет собой фрагмент любопытной композиции, достойной кисти бессмертного Иеронима Босха: полутруп, зажатый между двумя трупами, как кусок говядины между половинками булочки. Смешались в кучу кони, люди…
Бормоча знакомые с начальной школы строчки классика, Слепой с трудом отделил собственные руки и ноги от спутавшихся конечностей бывших закадычных приятелей – Коляна и Вовчика. Спохватившись, он наклонился, выдернул все еще торчавший из шеи прапорщика шприц, спрятал его в карман и кое-как добрел до дверей ванной.
– Послушайте, – сказал он, просунув в ванную голову, – эй, вы слышите?
Вопли в ванной прекратились. Несколько мгновений Глеб стоял молча, наслаждаясь тишиной, потом сказал:
– Так уже лучше. Не кричите, пожалуйста. Я постараюсь вас вытащить, но, ради бога, перестаньте вопить. На ваш голос сбежится вся здешняя банда.
Некоторое время Ирина Бородич молчала.
– А выпить есть? – спросила она вдруг.
– О, черт, – пробормотал Глеб. Он был обескуражен. – Нет, выпить нет.
– Ну и пошел на… – послышалось в ответ.
Глеб покачал головой. Это было настолько похоже на бред, что он усомнился в реальности происходящего. Возможно, все события последних нескольких минут просто привиделись ему за мгновение до смерти. Он поглубже вдохнул безжизненный кондиционированный воздух, и бок немедленно отозвался вспышкой боли. У Сиверова перехватило дыхание, но боль вернула ему ощущение реальности. Выпустив косяк, он доковылял до входной двери и вышел в коридор.
На мгновение у него закружилась голова. Впервые за много дней он был на свободе. Собственно, это была еще далеко не свобода, но звуконепроницаемая дверь палаты уже захлопнулась за ним с негромким маслянистым щелчком.
Посмотрев на нее, Глеб рассмеялся невеселым смехом: в дверь был врезан электронный кодовый замок с бездной возможных комбинаций. Он вовсе не стремился вернуться в палату, но на соседней двери, за которой сидела взаперти женщина, рассчитывавшая на его помощь, стоял точно такой же замок. На подбор комбинации могли уйти часы, и Глеб решил поискать способ попроще. В конце концов, губернаторская дочка могла немного потерпеть.
Сориентировавшись, он двинулся в сторону лестницы, перекосившись на один бок и держась рукой за ребра. Обломанные концы ребер ощутимо шевелились под пальцами. “Разваливаюсь, – подумал Глеб. – Разваливаюсь на куски, как древний автомобиль из какой-нибудь кинокомедии. Было жутко смешно смотреть, как эта штуковина, бренча, катится по дороге, а из нее с грохотом сыплются шестеренки. Смотреть всегда смешно, вот в чем штука. Смотришь и хохочешь.., до тех пор, пока от тебя самого не начнут отваливаться куски”.
На лестнице стало немного легче. Здесь можно было улечься боком на скользкие перила и наполовину сойти, а наполовину съехать до следующей лестничной площадки. Глеб спустился на третий этаж, чувствуя себя Колобком, побывавшим в зубах у лисы, с кряхтением преодолел поворот и прежним манером сполз до второго этажа. Здесь он совершенно случайно посмотрел налево и увидел блеснувший в глубине коридора свет. Свет тут же пропал – видимо, там просто закрыли дверь, – но Глеб был уверен, что ему не почудилось. В здании кто-то был, и этот кто-то мог помочь Глебу открыть дверь палаты, в которой сидела Ирина Бородич.
Он со вздохом сожаления оторвался от перил и двинулся по коридору.
…Свет, замеченный Глебом Сиверовым с лестничной площадки, горел в кабинете доктора Маслова. Сергей Петрович Маслов проснулся в половине пятого утра и с огорчением понял, что заснуть ему более не удастся. В голову сразу же полезли привычные и очень неприятные мысли о Губанове с его женой, о губернаторе, о том, что он напрасно ввязался в это гиблое дело, и в особенности о записке, незаметно подброшенной им в карман губернаторского пальто. Думая об этой записке, Сергей Петрович все более укреплялся в уверенности, что совершил непростительную глупость. Черт с ними, с этими деньгами, но зачем же было так рисковать?! Если губернатор в курсе событий, то эта записка – смертный приговор доктору Маслову. А если он ничего не знает, то может очень даже запросто обратиться за помощью к начальнику своей охраны майору Губанову. Какой бы сволочью ни был друг Алексей, в уме и смекалке ему не откажешь. Он живо сообразит, откуда дует этот ветер, и в два счета примет меры. Крутые меры…
