Андрей Воронин - Наперегонки со смертью
— Я тебе сейчас дам в морду.
— Дай, если легче станет после этого. Как ты себя ведешь? Алина ждет твоей помощи, а ты раскудахтался, как непотребная курица! Возьми себя в руки, старлей!
Он подошел к Банде и, приобняв его за плечи, сильно встряхнул, будто возвращая его к реальности из глубокого обморока.
— Банда, ты слышишь меня?
— Да, Олежка. Извини. Это была слабость, случайная слабость. Спасибо. Все. Все прошло… Так у нас осталось двадцать минут?
— Да. Пошли?
— Пошли…
* * *Третий звонок в кабинет Владимира Александровича раздался буквально через несколько секунд после того, как повесил трубку Банда. Это был звонок местный, московский, и в тишине квартиры он прозвучал особенно резко и требовательно.
— Владимир Александрович?
Голос в трубке был такой же резкий и требовательный, как и звонок, и Большаков почувствовал, как почему-то дрогнул его голос, предательски выдавая волнение.
— Да, я.
— Полковник Треухов, ФСБ.
— Очень приятно…
— По поручению Анатолия Ивановича — вы понимаете, о ком я говорю? — мы ведем ваше дело.
— Да, да, — Большаков понимал пока что одно:
Анатолий Иванович — это тот дальний приятель-кэгэбист, начальник одного из управлений безопасности, которому он рассказал о похищении дочери и попросил помочь ее разыскать.
— У нас к вам, Владимир Александрович, возникает слишком много вопросов. Не хотите ли вы приехать к нам, чтобы мы могли поговорить откровенно и получить от вас кое-какие объяснения.
— Конечно… Но когда? Прямо сейчас? — было уже далеко за полночь, и Большаков не представлял себе, как он доберется — такси, что ли, ловить?
— Да, сейчас. Машина будет через десять минут у вашего подъезда.
— Хорошо…
— И постарайтесь больше никому не рассказывать о нашем разговоре. Вы меня поняли? Ждем. До встречи, — в третий раз за сегодняшний вечер телефонный разговор обрывался резко и неожиданно, оставляя после себя гораздо больше вопросов, чем ясности…
* * *Кто-то плеснул ей, в лицо холодной водой, и только тогда Алина пришла в себя.
С трудом открыв будто налившиеся свинцом веки, она увидела лицо склонившегося над ней Исфахаллы. Оно было перекошено от злобы и ненависти, и девушка поспешила снова закрыть глаза, мечтая лишь об одном: чтобы этот кошмар пропал, чтобы она снова проснулась в своей тихой московской квартире и мама позвала ее пить утренний кофе.
Но кошмар не хотел ее покидать.
— Проснулась, свинья? Вставай, хватит валяться! Нежная она, видите ли! Вставай!
И чьи-то сильные руки рывком подняли ее на ноги.
Страшно болел разбитый нос. Голова гудела, как колокол, глухой звон отдавался в ушах. Ноги были словно чужие, отказываясь держать легкое девичье тело, предательски подрагивали в коленях. Если бы ее не держали, она бы снова упала.
Алина разомкнула свинцовые веки и прямо перед собой снова увидела Исфахаллу.
— Врезать бы тебе еще разок, чтобы запомнила раз и навсегда, как надо вести себя с мужчинами! Но сдохнешь ведь!.. Ладно, запомни там, куда мы тебя отвезем, тебя живо научат, как надо обслуживать мужчин и как надо уметь себя с ними вести. Поняла, сучка? Турецкий бордель тебе обеспечен!
Он замахнулся, как будто действительно желая ударить ее еще раз, и даже Хабиб, державший девушку за плечи, ни слова не понимавший по-русски и ничего не разобравший в угрозах Исфахаллы, сделал инстинктивное движение, будто пытаясь защитить ее от удара.
— Веди ее в машину, Хабиб, — скомандовал ему по-арабски Исфахалла. — И не спускай с нее глаз Через пять минут придет доктор Хайллабу, и мы отправляемся…
* * *Банда и Востряков появились у ворот открытой складской площадки «Чехавтотранса» минуты на три раньше конвоя.
Притаившись в темноте по обе стороны ворот, они подождали, когда машины остановились и старший конвоя пошел договариваться о пропуске на склад с охраной.
План был разработан заранее, и теперь оставалось только четко реализовать его.
Парни подобрались к последней, замыкавшей конвой машине и, одновременно рванув на себя обе двери водительской кабины, в мгновение ока вытащили окаменевших от неожиданности иранцев из грузовика. Все было сделано тихо и профессионально: несколько коротких ударов, и надолго выключенные обмякшие тела исчезли в темноте, а место в кабине заняли бывшие спецназовцы.
Им повезло, что водители даже не стали глушить двигатели и в реве моторов никто не заметил ничего подозрительного.
Конвой тронулся и медленно вкатил на территорию складской площадки, направляясь, как по заказу, в самый дальний, плохо освещенный угол.
Банда и Востряков только радостно переглянулись, выруливая следом за иранцами, В эту ночь им вроде бы везло.
Машины наконец остановились, двигатели были выключены, погасли фары, и в наступившей темноте и тишине прозвучало несколько резких команд по-арабски.
Водители выпрыгивали из машин, собираясь вокруг маленькой и худенькой фигурки начальника, и в темноте ночи никто из них не понял, откуда взялись эти двое, в мгновение ока обезвредившие всех грозных иранских боевиков.
А для Банды и Олежки эта работа показалась разминкой: вдвоем, пользуясь темнотой и неожиданностью нападения, справиться с троими ничего не подозревающими кадрами не составило никакого труда. Четвертого, этого худенького и маленького иранца, Банда сгреб одной рукой, легко приподняв и оторвав от земли, и несколько раз для профилактики стукнул головой о борт грузовика, как будто доказывая, что время шуток прошло.
Они не случайно захватили именно его: про совсем маленького иранца, сносно говорившего по-русски, рассказал им еще инспектор на Брестской таможне.
— Где девушка? — шепотом спросил его Банда, приблизив свое лицо вплотную к его округлившимся от страха глазам.
— Какой девушка? — попробовал заверещать иранец, но Банда коротко двинул его под дых, сбивая дыхание, и шепотом же предупредил:
— Еще раз попытаешься кричать — убью на месте.
— Какая девушка? — уже тихо отозвался иранец, с трудом переводя дыхание. — Я честный бизнесмен. Я гражданин Ирана. У нас здесь фирма. О какой девушке вы говорите?
— О русской девушке, которую вы вывезли из Москвы. Неужели забыл, дорогой?
— Я ничего не знаю.
— Правда? — Банда нащупал в наплечной кобуре рукоятку «вальтера» и вытянул его из-под куртки, уткнув ствол в шею иранца, снизу вверх приподнимая его за подбородок.
— Ничего не знаю, — гораздо менее уверенно повторил иранец, и Банда вдруг сразу понял, что они на верном пути. Это придало парню сил и настойчивости.
— Это мы сейчас проверим. Олежка, посмотри-ка по фурам. Может, что интересное найдешь?
Востряков исчез в темноте, и лишь чуть слышный скрип открываемых запоров и треск срываемых пломб обозначал его присутствие. Минут через десять он вернулся, и все это время Банда держал иранца на прицеле, не убирая пальца со спускового крючка и не произнося ни слова, тем самым вселяя в своего пленника инстинктивный животный ужас.
— Нашел. Она была здесь. Там, во второй фуре, среди ящиков устроено логово. Постелена солома.
Там явно кто-то ехал.
— Отлично. Так что, будешь говорить?
— Я не знаю. Мы все опечатали еще в Москве…
— Ладно. Поговорим в другом месте. В машину его.
Они втроем забрались в кабину ближайшего грузовика, и Банда завел двигатель, выруливая к выезду со стоянки и разгоняясь посильнее.
Охрана склада только удивленно проводила глазами грузовик с бешеными иранцами, на полном лету вынесший ворота стоянки и исчезнувший в ночной темноте.
Банда остановился через квартал, затормозив около их «мицубиси-паджеро». Они вдвоем быстро перетащили пленника в джип, вскочили в машину и стремительно понеслись на выезд из города, стараясь как можно дальше отъехать от склада.
Операция прошла, как по маслу — никто из свидетелей не смог бы узнать ни их, ни машину, зато в руках у них был ценный язык, умевший говорить по-русски.
Теперь ребята не сомневались в успехе…
* * *Этому полковнику Владимир Александрович рассказал все — и про иранцев, и про похищение, и про Банду. Он объяснил каждое слово из записанных кэгэбэшниками на пленку телефонных разговоров. Он рассказал обо всех контактах с представителями Ирана. Он подтвердил, что единственным посвященным в эти дела был Банда.
Он не знал, почему это сделал.
Может быть, просто устал. А может, испугался.
Полковник Треухов разговаривал с ним грубо и снисходительно. Называл его почему-то не по имени-отчеству, а генералом:
— Генерал, ты понимаешь, что наделал?
— Генерал, в неприятную ты штуку влез!
